С виду это обычное бюро, какие они проводили нынешней зимой в школе. Так Мишка и подумал, когда вошел следом за Ленькой к Ивиным в дом. Только вместо Федьки — Галка. Глядела она, как и Федька, бывало, неумолимо и так же вертела между пальцами карандаш. Рядом сидела Вера. Она не отрывала глаз от чистого тетрадочного листа — что-то малевала на кончике. Освещенный лоб ее белее бумаги. Позади у них — трое. Узнал Сеньку Чубаря. Возле него — незнакомый, в защитном, с внимательными глазами. В дальнем углу горницы, облокотившись на колени, сидел толстый, уже в летах человек. Темной стриженой головы не поднимал, потому и взгляд его из-под мохнатых бровей казался страшным.
Ленька прошел к ним, бесшумно подвинул стул к Сеньке, сел. Остался Мишка один, лицом к лицу со всеми. Галка повернула бумажный колпак на стекле лампы в его сторону. Люди за ее спиной оказались в темноте, похоже, как со сцены глядишь на сидящих в зале. Понял: не положено ему видеть эти лица!
Галка что-то опросила. Сдвинув плотнее брови, стукнула об стол карандашом, повторила вопрос.
Ну да, что же они еще могли спросить! Челюсти свело от напряжения. Да, это суд!
Начал Мишка с летучего заседания подпольного комитета — за хатой у Долговых. Там он получил от секретаря первое свое задание — убедить деда Иву возвратиться в Панский сад. Сторожка дедова отводилась для явки (Галка в этом месте подняла на него сощуренные глаза, а Вера наклонилась к листу бумаги еще ниже). Там же явилась у них мыслью налете на склад. Потом подготовка — поиски взрывчатки, подрывного шнура. Арест, допрос в полиции. В гараже, когда Долгова приволакивали каждый раз полуживого, у него созрело решение не дать палачам издеваться над собой. Лучше уме-реть. Когда шел на допрос, бога молил, чтобы оставили ему несвязанными руки. Так Мишка и сказал: «Бога молил». Этим вызвал улыбку у военного. Кольнуло радостью. Где он видал эту улыбку? Подробно передал и разговор с комендантом. Говорил, а сам искоса поглядывал на Сенькиного соседа, ломая голову: где все-таки они встречались?
Махнула Галка рукой: садись. Повернувшись, молча оглядела присутствующих.
Взял слово Ленька. Вышел на свет, оправляя вельветовую куртку. Длинные пальцы мелко дрожали, кожа смуглых щек покрылась пупырышками: знобило его.
— Все, что он тут говорил... Беркутов... все верно. И как я обещал достать шнур, и как схватили их, да и допросы... В начальника полиции... Качуру, пустил табуретку, тоже верно. Вот такой синяк под глазом носил. Пятак старинный все прикладывал, чтобы сошло быстрее.
— Поймал господин гильфполицай. — Военный опять улыбнулся.
Окающий голос и улыбка эта мгновенно воскресили у Мишки в памяти подвал полиции. «Он, тот пленный!» Вспомнил смутно и разговор: о Галке что-то... «Ну да, хотел и написать ей, да нечем...»
— Одно непонятно, — Ленька глянул на Мишку, — за что тебя комендант ромом угощал?
Мишка попробовал отшутиться, но вышло несуразно:
— Пить хотел.
Ленька положил на стол кулаки.
— Пить... А чего это так любезно раскланивался с тобой у ворот переводчик, Вальтер?
Вера, мельком взглянув на Мишку, испугалась резкой перемены в его лице: плотно сжатые губы обмякли, скривились в улыбке, какой она у него никогда не видела. Нет, видела, в тот день, когда они с Ленькой встретили его возле почты...
— А ты встань, — строго сказала Галка.
Пылу у Мишки хватило только на то, чтобы подняться с табуретки...
Когда Ленька, проводив Мишку, вернулся в горницу, говорил Андрей:
— ...А парень он впечатлительный, совестливый. Малейшая фальшь с его стороны — все на лице. Непричастен он к гибели Долгова. В этом я уверен. Уверен в он в себе, что не виноват. Да и выдавать-то... некого, соб-ственно говоря. Схвачены они с поличным. У этого и наган был в кармане. Думаю, расстрелять обоих немцам нет расчета. Гестапо уверено, что Скиба обитает постоянно здесь. Так что их ожидает еще работа. И нужен помощник. Они и остановились на Беркутове. А с ромом этим и любезностями действительно... Почему он. не сказал сразу нам? Запутанное дело, черт возьми...
— И тут запутанного нема ничего, — отозвался Скиба. Галка повернула было свет в его сторону, но он отмахнулся.
— Выпил и выпил. Беда не здоровая. А вот, ежели, скажем, за что он оставлен ими... Тут и корень. В него и глядеть нужно нам всем. Он и сам может не знать. Да и наверняка не знает. Фашист в таком деле тонок — опыт имеет. Что-то в хлопце нашли такое... Ну, может быть, и это самое впечатлительное, совестливое. И будучи на воле, такой рук не сложит. А этого им и надо. Он как приманка зараз, живец. Этим нам и опасен.
— А не очутится он у коменданта сейчас? — Галка с тревогой глянула на Леньку.
— Нет.
Об этом Ленька позаботился. Братья Долговы и человек пять своих, ярских, еще с вечера расставлены в таком порядке, чтобы каждый Мишкин шаг в станице был известен им.
— Есть и другое, — продолжал Скиба. — Батька его, Беркутов Николай Александрович... Вы народ новый, молодой, могло быть, и не слыхали... А я воевал с ним в гражданскую. Теперь он — комиссар. Могли и тут углядеть... А что? Спровоцировать такого человека... Ого! А брат? Тоже командир. Словом, куда ни кинь, везде клин. Разгадка вся там, у коменданта. А мы, к сожалению, к нему не вхожи.
Андрей усмехнулся:
— Самому гильфполицаю туда дорога заказана. Ленька, по школьной привычке, поднял руку.
— Можно войти, — сказал он напористо. — Коменданту нужна машинистка. Эта, Першина, уходит. Собирается с комендантом в Германию. Да и черт с ней. Место, главное, освобождается...
Скиба с Андреем переглянулись: смышленый парнишка.
Обвел Ленька всех поочередно пристальным взглядом.
— Человека подобрать... Лучше, конечно, девушку.
— Могу и я, — согласилась Галка.
С сухим треском сломался у Веры в руках карандаш. Она пугливо прикрыла обломки. И вдруг, будто кто ее поднял, встала и заявила полным голосом:
— Пойду я.
