Перед нами документы, сохранившиеся в архиве с той далекой поры. Вот две учетные карточки: одна белого, другая зеленого цвета. Они были в свое время обнаружены среди трофейных бумаг и сданы в архив. На одной из карточек читаем: «Ломов Виктор Федорович. Родился 17 марта 1922 года, уроженец Ленинграда, русский, православный, по специальности слесарь, солдат 286 сп. Рост 160 см. Блондин». На другой: «Ломов Виктор, строительный и трудовой батальон военнопленных № 108, рота третья. В лагерь доставлен 4 мая 1943 года. Шестого октября 1943 года отчислен для СС». На карточках условные пометки, подписи, печати с орлом и свастикой.
А вот письмо, адресованное Ломову:
«Добрый день, Витя! Получила твое письмо и была ему очень рада.
Пиши мне чаще, тогда я меньше буду о тебе беспокоиться. Когда читала твое письмо, где ты пишешь, как умирали мамочка и отец, долго плакала. И никак не могу поверить, что больше их не увижу.
Мы живы и здоровы, только все очень похудели. Ну да полнота — дело наживное, только бы прогнать врага...
Витя! Мсти проклятым гитлеровцам за смерть отца и матери, но не забывай, что смелость обязательно должна сочетаться с осторожностью и выдержкой.
Твоя сестра Мария.
13 августа 1942 года, Магнитогорск».
И еще один пожелтевший от времени листок:
«Добрый день, Маруся!
Письмо твое получил. Очень за него благодарен. Рад получить от вас хотя бы маленькую весточку.
Сестра! Фашистам за мать и за отца здорово отомщу! Пожелай мне удачи. Когда ты получишь это письмо, я или буду убит или отплачу им. Сейчас у меня нет ничего личного. Я занят только одной мыслью — бить фашистов! Надеюсь встретиться с вами всеми в освобож* денном Ленинграде в этом же году.
Виктор. 3 сентября 1942 года».
Виктор Ломов, сын рабочего и сам рабочий. Девятнадцати лет, в июле 1941 года, добровольцем вступил в ряды Красной Армии. Служил в 227-м отдельном пу-леметно-артиллерийском батальоне 21-го укрепленного района. Был ранен в бою. Когда поправился, стал бойцом разведывательного батальона 55-й армии. Здесь Виктору не раз доводилось ходить за «языком» в тыл к гитлеровцам.
Сорок второй год. Дождливым сентябрьским утром на передовой позиции 286-го стрелкового полка 90-й стрелковой дивизии Виктора Ломова напутствовали перед трудным и опасным делом старший оперативный уполномоченный полка майор К. В. Тарасов и работник особого отдела 55-й армии капитан А. Ф. Приходько.
— Без нужды не рискуй, Витя, — наказывал капитан, знавший характер Ломова и его неистребимую ненависть к фашистам. — Держи себя в руках. Не поддавайся настроению. Сорвешься — погибнешь понапрасну.
— Все ясно, товарищ капитан. Обо всем договорились,— сказал Виктор. Солдат улыбался, но видно было, что он немного волнуется. — В случае чего, сестренку известите.
— Зачем ты об этом?.. Идешь в разведку — верь в удачу! — поддерживали его провожающие.
— Прощайте, товарищи!
— До свидания, друг!
Куда же уходил Виктор Ломов? На что намекал он в письме сестре?..
Месяц назад начальник особого отдела фронта, вернувшись с заседания Военного совета, пригласил к себе подполковника П. А. Соснихина, руководившего подготовкой разведчиков.
— Гитлеровцы затеяли возню вокруг изменника Власова,— сказал он. — Особенно старается служба безопасности. Есть данные, что под эгидой «Цеппелина» создаются не только «национальные легионы», но и части из русских военнопленных. Предателей гестаповцам не хватает, и они загоняют туда наших людей насильно или обманным путем. Нужно выяснить, какие формирова-ния подобного рода имеются при группе армий «Норд», и принять меры к тому, чтобы там были наши люди, наш глаз.
...В сферу оперативной деятельности 505-го полка дивизии «Бранденбург» (ведомство адмирала Канариса) входила огромная территория от Белоруссии до Карелии. Бранденбуржцы выполняли особые задания абвера в захватываемых советских городах. Батальон 505-го полка при группе армий «Норд» под Ленинградом вместе с эсэсовцами вел карательные операции против мирных жителей и партизан. Когда командование группы армий «Норд» стало готовиться к очередному штурму Ленинграда, бранденбуржцы оживились: им предстояла колоссальная работа в этом огромном городе, который Гитлер приказал стереть с лица земли. В помощь бранденбуржцам эсэсовцы создали в Гатчине русское подразделение, укомплектованное предателями. Зачисленные в него хорошо знали Ленинград, его важнейшие объекты: телеграф, радиоцентр, вокзалы, банки, ве-дущие предприятия, штабы частей Красной Армии, помещения партийных и советских органов. Вполне естественно, что это формирование представляло интерес для ленинградских чекистов. Виктор Ломов направлялся именно туда. Вслед за ним в тыл врага пошли Г. Н. Быков, А. Н. Беляев и И. Т. Демченко, о которых мы еще расскажем в нашей книге.
В лагере военнопленных в селе Покровском, под Лугой, Виктор голодал, мок под дождем, хлеставшим сквозь дырявую крышу сарая, и ждал, ждал своего часа. Словно в кошмаре проходили день за днем. Но вот однажды на очередном общелагерном построении комендант лагеря объявил:
— Кто хорошо знает Ленинград, выйти из строя!
Вышли несколько человек, и среди них Виктор. Комендант вызывал каждого к себе. Ломова и еще одного пленного он отправил в Гатчину в батальон полицейских, которым командовал унтерштурмфюрер Бибель. Здесь Виктором занялся некий Рутченко, здоровенный мужчина лет пятидесяти, с кулаками молотобойца, бывший белый офицер из донских казаков.
— Все, что ты говорил до сих пор, чепуха! Отвечай: когда ты служил в НКВД, в каком отделе?—допрашивал он Виктора, стуча могучим кулаком по старому канцелярскому столу.
— Да было дело... Сидел три месяца в НКВД в прошлом году перед войной, — скривив губы, ответил Ломов.
— Трехмесячную школу закончил? — гулко расхохотался Рутченко. — Значит, парень ты толковый. Из тебя можно сделать человека. Ну, иди в бункер, завтра продолжим разговор.
Рутченко несколько раз вызывал Виктора, беседовал с ним на разные темы и даже угощал его чаем. Как-то предложил сыграть в шашки. Виктор делал ход за ходом, а сам думал: «Что он тянет?» Рутченко сидел, мурлыкал, толкал шашки мясистыми, волосатыми пальцами. Потом сказал:
— Мы тут вот так же недавно сидели с одним парнем вроде тебя. А потом выяснилось — советский агент. Пришлось повесить.
Он посмотрел Виктору в глаза тяжелым, мутноватым взглядом. Тот с трудом выдержал этот взгляд, спокойно ответил:
— Разные бывают шустрики.
— Вот то-то — разные. Имей в виду. Вон на том суку повесили, — указал Рутченко пальцем за окно, где темнела уже почти оголившаяся крона старого дуба.— Пойдешь в полицейские, подучишься, подкормишься — и за дело. Как? Подходяще?
— Не знаю. Как посоветуете.
— Иди и радуйся. Не то сгниешь в лагере. А проявишь себя — в разведку устрою.
— В шпионы?
— Не в шпионы, дурак, а разведчиком. Ну это пока не по твоему носу. Кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево. Сделаем из тебя полицейского: нам шустрые нужны.
— Разведчиком интереснее, — вслух рассуждал Виктор.— Но надо много учиться. Постараюсь оправдать доверие.
— Двигай, парень!
«„Кесарю — кесарево, слесарю — слесарево", — повторил про себя Виктор слова Рутченко и со злостью, подумал: — Я тебе покажу, что такое советский сле-сарь, белая шкура!»
В полицейском батальоне в программу занятий входили стрельба, строевая подготовка, бокс, самбо. Виктор внимательно изучал собранных здесь людей: не может ли кто быть ему полезным? Пока присматривался, трое, получив оружие, бежали к партизанам. Рассвирепевший Рутченко, площадно ругаясь, собрал всех, построил, доложил унтерштурмфюреру Бибелю. Долговязый эсэсовец, глядя поверх голов выстроившихся полицейских, бесстрастно объявил:
— Еще кто-нибудь сбежит — расстреляю каждого десятого.
В строю загудели, и громче всех Виктор:
— А нас-то за что? Мы верой-правдой служим!
В начале ноября Рутченко сказал, что штурм Ленинграда откладывается и батальон отправляется на борьбу с партизанами в Белоруссию. Полицейских одели в форму войск СС и погрузили в эшелон. Рига, Даугавпилс, Вильнюс, Минск. В дороге Виктор заметил, что каратель Кожаринов — доносчик Рутченко — не следит за своим автоматом. Ночью он выбросил автомат и коробку с запасными магазинами за окно. «Сгодятся партизанам. Кесарю—кесарево, слесарю — слесарево, а партизану — партизаново». Хватился автомата Кожаринов только утром. Бибель на первой же станции сдал его коменданту для отправки в штрафной лагерь. Виктор порадовался: «Одной сволочью меньше».
Поезд прибыл в район Ганцевичей. Батальон отправился в деревню Борки, где, по данным местного коменданта, находились партизаны. На подходе к Боркам ночью «случайным» выстрелом Виктор вызвал панику среди карателей, и в результате «отражения нападения партизан» команда Бибеля потеряла убитыми шесть человек. Партизаны, если они действительно были поблизости, конечно, обратили внимание на стрельбу и приняли необходимые меры предосторожности. Во время первого действительного боя с партизанами у Виктора и еще нескольких человек вдруг отказали автоматы. Прошло три дня, и из первой роты исчезли четверо. «К партизанам ушли», — с завистью подумал Виктор. Бибель опять пообещал расстрелять каждого десятого, но не расстрелял, а месяц спустя, в январе сорок третьего, отправил тридцать три человека, в том числе и Ломова, в лагерь.
Бреслау, Замберг, Крайцбург. Из лагеря в лагерь переводили Виктора. В одном из них он слышал, как пожилой худощавый пленный с изможденным, но не утратившим одухотворенности лицом говорил, что Германия войну проиграла, что Советский Союз одержит победу, что это так же неизбежно, как приход весны вслед за зимой. Он говорил открыто, этот человек, и не опасался доносчиков. «Смел, батя!»—с восхищением думал Виктор. Ему сказали, что пленный — известный военный инженер генерал Д. М. Карбышев.
В Бреслау Виктор встретил свой двадцать первый год рождения. Отметил его так: вышел ночью по нужде и на портрете Гитлера, висевшем у входа, размашисто написал углем: «Сумасшедший палач». Утром перепуганный блоковый сорвал портрет, но десятки людей успели увидеть надпись.
В лагере Крайцбург Виктор пробыл долго. Он использовал это время для изучения окружавших его людей, среди которых были явные изменники, предатели, старался запомнить их имена, приметы, узнать, откуда родом.
Администрация обратила внимание на то, что Ломов интересуется ими, и расценила это по-своему. Переводчик благоволил к Виктору, спрашивал, как он живет, не хочет ли поступить в какую-либо вспомогательную часть.
— А что же? Можно. Тут, кроме крематория, ничего не выслужишь, — оказал как-то Виктор.
— Ну. что ж, буду тебя иметь в виду.
И вот Ломова вызвали в канцелярию лагеря. Незнакомый ему пухлогубый офицер, побеседовав с Виктором, сказал:
— Предлагаю вам учиться в разведывательной школе германского командования. Ваше желание есть?
— Это было бы полезно не только германскому командованию, но и мне лично, — ответил Виктор.
Офицер рассмеялся. Переводчик сказал:
— Боек ты на язык. Иди в барак. О решении узнаешь.
В сентябре Виктора с группой отобранных в Крейц-бурге пленных переправили в Эстонию, в местечко Вана-Нурси, в разведывательно-диверсионную школу абвера. Здесь он снова увидел толстогубого лейтенанта, который разговаривал с ним в лагере. Тот подмигнул ему, как старому знакомому. «Веселый фриц. Вот теперь: с его помощью я, кажется, при деле», — подумал Виктор. Два с половиной месяца провел он в Вана-Нурси, знакомясь с диверсионным делом, а главное — с преподавательским составом и будущими диверсантами. Виктор собирал подробные данные о каждом из них. И конечно же, искал тех, кто мог бы ему помогать. Искал и нашел. Вскоре он подружился с Сашей Брославским и Виталием Полоховым. Несмотря на запрет, они назвали друг другу свои настоящие имена. Друзья делились доходившими до них новостями о событиях на фронте, радовались победам Красной Армии. Договорились, что задание гитлеровцев выполнять не будут, а при удобном случае уйдут к партизанам.
Несдержан был Ломов и опять чуть было не испортил свою «карьеру» — вечером на танцевальной площадке повздорил с чиновником из местного «самоуправления». Утром тот явился в школу с синяком под глазом. Курсантов построили, и чиновник опознал Виктора. «Пятнадцать суток карцера, а потом — в лагерь», — решил начальник школы Зинке. Но за Ломова вступился лейтенант Фукс (тот самый, толстогубый) и взял его к себе денщиком.
Опять Виктору пришлось зарабатывать себе репутацию. Он безукоризненно исполнял поручения Фукса, развлекал его песнями, надраивал до огненного блеска пуговицы на офицерском мундире, прислуживал на пирушках. Как жалел он теперь, что не знает немецкого языка! Пьяные абверовцы много болтали о своих служебных делах, а он улавливал смысл лишь отдельных фраз.
В январе 1944 года школа в Вана-Нурси была закрыта. Часть курсантов передали «Бюро Целлариуса» для выброски в тылы Красной Армии. Несколько человек (тех, кто плохо учился) возвратили в лагерь. Большую группу, в которую попал Виктор Ломов со своими друзьями Брославским и Шолоховым, снова направили в Белоруссию для борьбы с партизанами.
Виктор волновался: Красная Армия наступает, фашисты наверняка будут посылать диверсантов за линию фронта, а его увезут в Белоруссию, и он ничего не сможет сообщить своим. Среди тех, кого отобрали для шпионажа и диверсий на фронте, не было его друзей, не было верного человека, с которым он мог бы передать собранные им сведения советской контрразведке. Заволновался разведчик и опять чуть было не натворил глупостей: хотел сам напроситься в группу, отобранную для «Бюро Целлариуса». Вовремя вспомнил наставления капитана Приходько. Успокоился и решил: «Сразу же обегу к партизанам, а через них сумею связаться со своими».
По пути в Белоруссию вокруг Ломова, Брославского и Полохова сложилась группа в восемь человек. «Наши наступают!» — радовались они и обсуждали план побега. В гарнизоне Большая Тростяница, куда их привезли, комендант потребовал с ходу направить новичков на операцию. Дважды их выводили в дальние экспедиции, но партизан обнаружить не удалось.
— Надо уходить, — сказал Виктор своим друзьям.— Не могу больше ждать.
— Мы не знаем, где партизаны, — возражал Брославский. — Куда пойдем?
— Гитлеровцы не знают, а мы найдем.
— Это одни слова.
— Повторяю, я не могу ждать!
— Все вместе пойдем, — стоял на своем Брославский.
— Не держи парня, — сказал Полохов. — Фашисты опять косятся на него. Могут снова отправить в лагерь. А у него свои обязанности…
И Виктор ушел, захватив ручной пулемет с дисками, пообещав друзьям дать знать, если найдет партизан. По глубокому снегу в лютый мороз шел он, отрываясь от возможного преследования. Пока добирался до деревни Семицы, обморозил щеки. О партизанах здесь ему ничего не сказали, и он пошел дальше. Похоже было на то, что Брославский прав. Но на третий день в деревне Рогатке хмурый и неприветливый с виду старик сказал ему:
— Иди через Березину. Там, на восточном берегу, найдешь, что ищешь...
Почти месяц был Виктор бойцом партизанского отряда «Ленинец». Наконец представилась возможность отправить его самолетом в Москву, а оттуда — в Ленинград. Много немецких шпионов и диверсантов разоблачили контрразведчики благодаря доставленным Ломовым сведениям. Особую ценность представляли данные о разведывательно-диверсионной школе в Вана-Нурси, об агентах, подготовленных абверовцами для совершения диверсий в тылу советских войск. Родина наградила своего отважного сына орденом Красного Знамени.
Не дожил Виктор до наших дней. Еще в лагере военнопленных заболел он туберкулезом. Долго боролся мужественный человек с болезнью, но не смог одолеть ее. В декабре 1957 года его не стало.
Вторая половина 1943 года и начало 1944-го были кульминационными в поединке между органами абвера группы «Норд» и контрразведкой «Смерш» Ленинградского фронта.
После прорыва блокады, ожидая нового наступления советских войск под Ленинградом, противник, естественно, пытался определить направление главного удара. В связи с этим гитлеровская военная разведка заметно усилила засылку шпионов и диверсантов в тылы Ленинградского и Волховского фронтов. Это потребовало активизации усилий нашей контрразведки. Чекисты Ленинградского фронта вели все более интенсивную работу в полевых подразделениях и школах абвера, пуская на холостой ход многие акции врага.
Характерно, что в силу специфики Ленинградского фронта за два года фашистская разведка и советская контрразведка так много узнали одна о другой, что здесь шла дуэль не только между двумя противостоящими силами и определенными органами, но и между конкретными лицами. Наши контрразведчики знали поименно многих работников абверкоманд и абвергрупп «Норд», знали методы их работы, источники пополнения агентурной сети и каналы проникновения их шпионов в тылы фронта. Нельзя сказать, что и гитлеровцы не располагали сведениями о наших органах и наших работниках. Так, например, когда на допросе в абверкоманде один из предателей назвал фамилии подполковника Сос-нихина и капитана Маковеенко, допрашивавший сказал: «О, как же, знаю! Мы их знали, когда Соснихин был еще майором, а Маковеенко—старшим лейтенантом...»
В конце войны в руки советской военной контрразведки попали материалы, характеризующие деятельность абверкоманды 104 — основного разведывательного органа абвера на северо-западном участке советско-герман-ского фронта. Из этих материалов видно, что командование группы немецких армий «Норд» неоднократно выражало недовольство результатами работы своей разведки против Ленинградского и Волховского фронтов. Стремясь предупредить возможные неприятности для абвера со стороны ставки вооруженных сил Германии, штаб «Валли» еще в середине 1942 года решил заменить начальника абверкоманды 104 подполковника Гемприха другим, более способным руководителем.
Решающее слово о кандидате на этот пост принадлежало в штабе «Валли» подполковнику Герману Баучу, одному из старых деятелей германской разведки. Баун родился в России и слыл «специалистом по русским вопросам». С 1921 по 1937 год он считался сотрудником германских консульств в Одессе, Киеве, Харькове. Дипломатический паспорт Бауна прикрывал Бауна-шпиона. Вполне естественно, что при создании штаба «Валли» адмирал Канарис назначил подполковника Бауна начальником отдела «Валли-I», вменив ему в обязанность организацию шпионажа на всем советско-германском фронте.
Когда возник вопрос о смене руководства абверкоманды 104, подполковник Баун, перебрав ряд фамилий, остановился на кандидатуре подполковника Шиммеля. С точки зрения Бауна, Шиммель подходил на эту должность по всем статьям.
Уроженец Петербурга, хорошо владевший русским языком, инженер Ганс Шиммель начал свою карьеру в разведке еще при кайзере Вильгельме. В период первой мировой войны он служил в специальной группе по под-слушиванию телефонных разговоров на одном из участков русско-германского фронта. Затем Шиммель подвизался в «Абверштелле—Кенигсберг» — крупнейшем центре германского военного шпионажа против СССР. Не случайно за несколько месяцев до нападения фашистов на Советский Союз Шиммель возглавил разведшколу в местечке Гроссмишель, близ Кенигсберга, в которой готовились агенты для подрывной деятельности на советской территории. В первые дни войны несколько групп, составленных из выпускников школы, вывез на фронт его заместитель майор Моос. Правда, советская контрразведка сумела поймать в районе Луги некоторых из этих агентов, выброшенных в расположение советских войск. Однако те, кто вернулся, кое-что сообщили абверовцам.
Из разведшколы Шиммель выехал на фронт, получив назначение на должность начальника абвергруппы 109, действовавшей на центральном — Смоленском направлении. В июне 1942 года Шиммеля вызвали в штаб «Валли». Подполковник Баун поздравил его с новым назначением:
— Едете в Псков, возглавите абверкоманду 104. Уважаемый подполковник Гемприх не справляется. Ленинград в кольце. Его падение, казалось бы, неизбежно. Однако город сопротивляется. Более того, его защитники предприняли уже несколько попыток прорвать блокаду. Откуда у них техника, боеприпасы? И главное — откуда идет пополнение войск? Подполковник Гемприх не в состоянии ответить на эти вопросы. Командование группы «Норд» в большой претензии к абверу.
Шиммель молчал. Абверовцы понимали друг друга с полуслова.
— Надо увеличить заброску агентов, способных дать ответы на интересующие командование вопросы, надо обеспечить получение достоверной информации о положении в блокированном Ленинграде. Необходимо иметь там постоянно действующие резидентуры, — как бы угадывая мысли Шиммеля, продолжал Баун.
Он проинформировал Шиммеля об одобренных фюрером замыслах командования группы «Норд» и финского маршала Маннергейма. Основой этих замыслов было — замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда.
— В связи с этим мы уже установили контакт финской разведкой и начальником «Абвернебенштелле Ревал» Целлариусом. А вам придется помогать в пе реброске их агентов в советский тыл, — говорил Баун Шиммелю.
Тот выразил готовность сделать все возможное для того, «чтобы Ленинград снова стал Петербургом». Баун чуть улыбнулся, оценив остроумие Шиммеля. Абверов- : цы расстались, довольные друг другом.
А вот встреча Шиммеля с командующим группой армий «Норд» фон Леебом была иной. Принимая нового начальника службы абвера, фельдмаршал был неприветлив. Он дал понять подполковнику Шиммелю, что в неудачах германских войск под Ленинградом повинна и разведка. В ответ на оптимистические заверения Шиммеля фон Лееб только недоверчиво буркнул:
— Время покажет.
Вскоре фон Лееба сменил фельдмаршал Кюхлер, который, принимая Шиммеля, также начал с претензий к абверу.
Стремясь оправдать оказанное ему штабом «Валли» доверие и поправить пошатнувшийся престиж абвера в глазах командования группы «Норд», Шиммель по прибытии в Псков развернул кипучую деятельность.
Абверкоманда 104, приданная группе армий «Норд», была обеспечена квалифицированными кадрами и имела свои разведывательные школы в городах Валге и Стреп-чи, где одновременно обучалось сто пятьдесят агентов. Для заброски в тылы Ленинградского, Волховского, Калининского и Северо-Западного фронтов абверкоманда использовала также выпускников других школ — варшавской, борисовской, брайтенфуртской и т. д. Переброска агентов через линию фронта осуществлялась с аэродромов в Пскове, Риге, Смоленске. Связь с ними поддерживалась с помощью мощной радиостанции «Марс». В подчинении подполковника Шиммеля были две абвергруппы, которые активно переправляли агентуру в ближние тылы советских войск, противостоящих частям 16-й и 18-й немецких армий.
Свою деятельность в абверкоманде Шиммель начал с посещения Валговской разведшколы. Он всесторонне изучил организацию и методику обучения агентов, беседовал с курсантами. Шиммель остался доволен работой руководителей школы подполковника фон Ризена и капитан-лейтенанта фон Шиллинга. Особо отметил он умело поставленную проверку курсантов на благонадежность.
— Это очень важно, — заметил Шиммель. — К сожалению, часто русские подводят нас.
С целью проверки агентов перед отправкой их в тыл советских войск школа имела специальный «выходной лагерь».
— Скоро пойдете на задание. Следует хорошо отдохнуть,— напутствовал Шиллинг агентов, окончивших курс шпионских наук. Все они направлялись в «выходной лагерь», оборудованный аппаратурой для подслушивания, о чем курсанты, естественно, не знали.
Из этого лагеря агентов перевозили в Псков, на конспиративные квартиры. Затем их перебрасывали через линию фронта, как правило, группами в составе двух-трех разведчиков и радиста.
Одна шпионская группа следовала за другой. Наиболее подготовленные агенты получали задание после выброски в районы Тихвина, Череповца, Вологды пробираться в Ленинград. Подполковник Шиммель находил время беседовать с каждой группой. Он проверял, как усвоено задание, правильно ли оформлены документы, напоминал о верности фюреру, о наградах и о том, что станется с теми, кто пойдет на обман. Это была обычная для гитлеровцев политика кнута и пряника.
«Дела пойдут! — убеждал себя Шиммель. — Скоро фельдмаршал изменит свое мнение о работе абвера».
Однако, несмотря на усердие Шиммеля и его аппарата, дела в абверкоманде не поправлялись. Ни командование группы «Норд», ни штаб «Валли» ценной ин-формации о противнике не получали.
В январе 1943 года в Псков неожиданно пожаловал подполковник Баун с группой офицеров штаба «Валли». Его разговор с Шиммелем принял острый характер.
— Уже полгода вы работаете здесь, а обещанных резидентур в Ленинграде все нет, — начал разгневанно представитель центра. — Почему вы ничего не знали о подготовке прорыва блокады в районе Шлиссельбурга?
Ведь для этой операции русские сосредоточили две усиленные армии, действовавшие со стороны двух фронтов. Шиммель пытался оправдаться, докладывая, сколько, разведывательных групп переброшено им в тылы Ленинградского и Волховского фронтов, сколько еще подготовлено для выброски. Но этот доклад не удовлетворил подполковника Бауна. Он уехал, открыто выразив свое недовольство результатами деятельности абвер-команды 104 против советских войск.
Сигналы о неблагополучии в работе органов абвера при группе армий «Норд» дошли и до шефа германской военной разведки адмирала Канариса. Во второй половине июня 1943 года он вместе с новым начальником отдела абвер-1 полковником Ганзеном и небольшой свитой выехал на Восточный фронт.
В Риге под резиденцию Канариса отвели небольшой особняк. Сюда были приглашены начальник «Абверштелле — Остланд» полковник Неймеркель, начальник «Абвернебенштелле — Ревал» фрегатеи-капитан Целлариус, руководители полевых разведорганов абвера на этом участке фронта подполковники Шиммель и Мутрайт, майор Гезенреген и начальники разведывательно-диверсионных школ. Приехал также начальник отдела штаба группы «Норд» подполковник Лизонг со своими подчиненными. Их Канарис пригласил как бы в качестве свидетелей. Он знал, что каждое произнесенное на совещании слово будет передано ими службе СД и командующему группой «Норд» фельдмаршалу Кюхлеру. Значит, об этом будут знать и Кейтель, и сам фюрер.
Нервно подергивая острым, угловатым плечом и изредка поглаживая ежик седых волос, «маленький адмирал» выслушивал доклады подчиненных. Бесцветными глазами ощупывал он жалкую, тощую фигуру чуть сутулившегося Шиммеля. Энергичный, широкоплечий Целлариус ему явно нравился. Еще до войны он завоевал симпатии Канариса. На этот раз начальник абвера признал планы Целлариуса по организации диверсий в бассейне Финского залива великолепными.
Цифры арестованных и расстрелянных русских, приведенные в докладе начальника абверкоманды 304 майора Гезенрегена, произвели на шефа абвера положительное впечатление.
— Я доволен результатами работы третьего отдела в целом на советско-германском фронте и на территорий группы «Норд». Служба нашей контрразведки помогает фюреру укреплять новый порядок, — заключил Кана-рис.— Но первый и второй отделы здесь, в группе «Норд», работают плохо. Наша разведка и диверсионная служба утратили наступательный характер, чего я тре-бовал от них всегда. Нашей агентуры нет в советских штабах, а она должна быть там. Я требую массовой засылки агентуры. Я создал вам столько школ, сколько нужно. Недавно мы организовали зондерштаб Р, который подыскивает необходимый контингент для усиления разведывательной и диверсионной работы в тылу врага... Командование вооруженных сил Германии должно иметь полную информацию о противнике. Оно должно получать от абвера всю возможную помощь. Бездействие я буду расценивать как саботаж, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Однако прошло еще полгода, а положение в абвер-команде 104, несмотря на самые энергичные меры, осталось без существенных перемен. Шиммель мучительно анализировал сделанное им за полтора года пребывания в Пскове. Он был требователен. Он не щадил ни себя, ни других, стремясь добиться успеха. В поте лица трудились сотрудники абверкоманды и абвергрупп, шла усиленная подготовка агентов в разведшколах, тщательно разрабатывались легенды, квалифицированно оформлялись фиктивные документы. Казалось, все было продумано, учтено, предусмотрено. Только за период с июля по сентябрь 1943 года абверкоманда забросила в глубокие тылы Ленинградского и Волховского фронтов шестнадцать тщательно подготовленных групп, снабженных рациями. И что же?
Из документов абверкоманды 104, попавших в руки армейских чекистов, видно, чем заканчивались обычно такие операции.
В одном из отчетов, написанных еще в декабре 1941 года, говорится: «Многие агенты после переброски никаких донесений нам не представили. Причины их молчания для нас остаются неизвестными. Явились ли они добровольно с повинной к советским властям, были ли арестованы или же вышли из строя их рации —неизвестно».
Характерны записи, сделанные в сентябре — октябре 1942 года.
Группа в составе двух разведчиков и радиста сброшена на парашютах в районе Вологды с целью обеспечить наблюдение за железнодорожными перевозками в сторону Ленинграда. «Разведчики запросили зимнюю одежду. Их просьбу не выполнили. Заподозрили в обмане».
Вторая группа выброшена с самолета в районе Рыбинска. Задание: сбор и передача сведений о воинских частях, железнодорожных перевозках и настроениях населения. «Связь с группой не состоялась».
Третья группа высажена на восточном побережье Ладожского озера. Задача: получение сведений об идущих в Ленинград транспортах с личным составом и боевой техникой. «Связь была установлена, но батареи оказались слабыми. Попытки снабдить группу новыми батареями цели не достигли. Группу не нашли. Связь прекратилась».
Так было в 1941 и 1942 годах. Так продолжалось и в сорок третьем.
Один из подчиненных Шиммеля, задержанный в конце войны, признался на допросе: «За все время нашей работы при группе «Норд» нам удалось посадить в Ленинграде лишь одну группу из двух человек с рацией. Они были переброшены в мае 1943 года за Вологду, откуда пробрались в Ленинград, месяцев пять там действовали, а потом из-за невозможных условий работы ушли из города при наступлении советских войск в январе 1944 года, сообщили, что идут в направлении Волосова, но... бесследно исчезли. Их ждала та же участь, что и остальных. Вы их схватили...»
Подполковник Шиммель, сутулясь, просматривал журнал абверкоманды с записями о шпионских группах, выброшенных в тыл советских войск. Перед глазами мелькали одни и те же однообразные, неутешительные пометки: «Сведений не поступило», «На связь не выходили», «Не возвратились».
«В чем же дело? — еще и еще раз спрашивал себя искушенный в шпионских делах абверовец. — Где мы допустили ошибку?»
Он не находил ответа. А ответ, естественно, был.
В первые месяцы войны против нас действовала фашистская агентура, подготовленная абвером еще до начала военных действий на советско-германском фронте. Однако контингента, на которые рассчитывала гитлеровская разведка (белогвардейцы, антисоветски настроенная часть белоэмигрантской молодежи и т. п.), не оправдали надежд абверовцев. Агенты из этой среды не знали обстановки в Советском Союзе, многие из них забыли русский язык. Их выдавали иностранный акцент, старые понятия и словечки.
На захватываемой германскими войсками территории агентура фашистской разведки пополнялась различного рода уголовниками, националистами, остатками разбитых эксплуататорских классов — затаившимися врагами Советской власти. Эта агентура не проходила предварительной подготовки, действовала грубо. Легенды, которыми снабжали ее абверовцы, были примитивными. Такие агенты быстро проваливались.
В связи с организацией широкой сети разведывательно-диверсионных школ гитлеровцы изменили тактику, перейдя к вербовке агентов из числа военнопленных. Но советские люди, оказавшиеся в плену, не хотели служить фашистской Германии. Тогда абверовцы пустили в ход весь арсенал преступных методов. Они широко применяли подкуп, пустые посулы, создавали нетерпимые условия содержания пленных, предоставлял им одно из двух — либо умереть от голода и пыток, либо пойти в услужение к фашистам. Гитлеровцы расстреливали тех, кто отказывался от вербовки и не соглашался работать на их разведку. Широко практиковался метод заложничества. Как обычно, ставка делалась прежде всего на разного рода антисоветски настроенных лиц — бывших кулаков, уголовников, националистов, предателей и изменников Родины.
В отдельных случаях гитлеровцам удавалось чего-то добиться, но чаще их усилия не достигали поставленной цели.
Главари фашистской разведки, как и правители гитлеровской Германии, планируя свои преступные акции против нашей страны, не учитывали высокого патриотизма советских людей, их беззаветной преданности социалистической Родине. Это и было главным просчетом гитлеровцев.
Большинство из тех, кто обманным путем был вовлечен в разведывательные школы, не выполняли заданий вражеской разведки и, оказываясь в расположении советских войск, являлись с повинной в органы государственной безопасности.
Не помогала зачастую гитлеровцам и ставка на разного рода антисоветское отребье.
Вербовщики Шиммеля рыскали по лагерям, устроенным под Кенигсбергом, Каунасом, Таллином, Ригой, подбирали в разведшколы кулацких сынков, националистов, уголовников. И невдомек было незадачливому Шиммелю и его начальникам, включая «специалистов по русским вопросам», что некоторые военнопленные, стремясь вырваться из фашистского плена, быть полезными своей Родине, «добровольно» шли в школы абвера, чтобы узнать секреты гитлеровской разведки, а после выброски в советский тыл явиться с повинной к своему командованию. Эти люди сознательно вводили абверовских вербовщиков в заблуждение, выдавая себя за выходцев из семей кулаков, офицеров царской армии и т. п., приписывая себе судимости, высказывая «обиды» на Советскую власть.
В школах и полевых подразделениях абвера активно действовали разведчики чекистских органов, патриоты из числа военнопленных. Рискуя жизнью, они склоняли слушателей школ и подготовленных к выброске агентов к явке с повинной, выявляли тех, кто предан гитлеровцам и склонен выполнять их подрывные задания в нашем тылу.
В одной из директив штаба командующего группой армий «Норд» в сентябре 1943 года указывалось: «Вскрытые за последнее время случаи шпионажа и диверсий вновь показывают, что добровольные помощники и гражданские жители, используемые при немецких или туземных учреждениях, связаны с советской разведкой и активно участвуют в шпионской и диверсионной дея-тельности.
Нужно учитывать, что ненадежность добровольных помощников из русских будет расти...»
Ни Шиммель, ни другие абверовцы в полной мере не знали того, что чекистские органы получали от своих разведчиков и явившихся с повинной немецких агентов обстоятельные данные о шпионах и диверсантах, обучающихся в школах абвера, и уже подготовленных к переброске через линию фронта. Показания с аналогичными сведениями получали чекисты и на допросах задержанных абверовских шпионов и диверсантов. Все это помогало советской контрразведке вести планомерную работу по розыску и задержанию лазутчиков врага.
Недостаточно ясно представляли себе абверовцы положение шпионов и диверсантов, выброшенных ими на нашу территорию. Советские люди, встретив подозрительного человека или группу лиц, как правило, проявляли высокую политическую бдительность и оказывали помощь органам государственной безопасности в задержании и разоблачении агентов врага.
Вот почему шпионские группы Шиммеля «не выходили на связь», «не давали о себе сведений», «не возвращались».
Однако некоторые вели себя иначе. Они устанавливали с абверкомандой радиосвязь и передавали Шиммелю «важные данные». Отдельные агенты возвращались и приносили гитлеровцам «ценные сведения». Но, как увидит читатель, эти сведения доставлялись в абвер-команду 104 не без участия... чекистов Ленинградского фронта.
Забегая вперед, отметим, что в третий раз Шиммель встретился с подполковником Бауном летом 1944 года по поводу весьма неприятного для себя события. Баун вручил ему приказ об отстранении от занимаемой должности «за необеспечение внедрения агентуры в штабы русских войск и отсутствие инициативы в работе».
Так закончилась впоследствии карьера гитлеровского разведчика Ганса Шиммеля.
А пока шел к завершению 1943 год. В первой половине его немецко-фашистская разведка почти в полтора раза (по сравнению с предыдущим годом) увеличила заброску своей агентуры в тыл нашей страны. Абверовцы хотели взять реванш за постигшие их неудачи, нанести поражение советским органам безопасности, но успеха не добились. И как ни пытался адмирал Канарис поддержать у своих подчиненных наступательный дух, подразделения абвера, встретив решительное противодействие со стороны органов советской контрразведки, были вынуждены перейти к обороне. К осени 1943 года радиус действий фашистской разведки на всех участках советско-германского фронта стал в основном ограничиваться глубиной оперативного построения советских войск, их ближайшими тылами, прифронтовой полосой. Резко сократилась заброска фашистской агентуры в глубинные районы нашей страны. Между тем органы советской военной контрразведки активизировали наступательные действия против абвера. Это было время, когда Красная Армия, разгромив фашистские войска под Сталинградом и на Курской дуге, начала наносить врагу поражение за поражением.
