Вслед за М. О. Малышевым в глубокую разведку были направлены две девушки. Они ушли к врагу в августе сорок второго года на участке Приморской оперативной группы (ПОГ), где тогда установилось временное затишье. Это были Ольга Большакова, в недавнем прошлом пропагандист Середкинского райкома партии, и Надя Александрова, только что принятая кандидатом в члены партии. Обе до ухода в разведку служили в 34-м медико-санитарном батальоне 48-й стрел-ковой дивизии. Ольге было двадцать пять лет. Наде шел только двадцатый год.
Девушки без колебаний согласились пойти с особым заданием в тыл фашистских войск. Месяц они готовились к этому. Каждый вечер вместе с контрразведчиком капитаном В. Е. Евграфовым разрабатывали детали задания. Подобрали платья, пальто, туфли, от которых отвыкли за год фронтовой жизни.
В ночь перед уходом молодые разведчицы лежали на кровати, тесно прижавшись одна к другой.
— Не боишься, Надюша? — спрашивала Ольга.
— Боюсь немного. Зверюги они, фашисты. Но ведь кому-то надо.
— Вот и я думаю: надо.
Помолчали. Потом Надя неожиданно сказала:
— А капитан наш такой мрачный! — Она засмеялась. — Представляю, как он за девушками ухаживал до войны...
— Обыкновенный человек. Какие могут быть шутки? Он нас к большому и опасному делу готовит, — отозвалась Ольга.
— А может, ему нас жалко?
— Не до жалости теперь. Тысячи гибнут. Война...
Девушкам предстояло пробраться в район Кингисеппа, где жили родители Нади, остаться там, легализоваться и приступить к выполнению задания. Старшей была назначена Ольга. Задание, полученное ими, показалось разведчицам несложным. Но это только показалось. Они должны были добывать образцы документов, которые выдаются местным жителям оккупационными властями, изучать обстановку, выявлять фашистских агентов-провокаторов. Связь надлежало держать через партизанский отряд, где находился представитель органов госу-дарственной безопасности.
Так все было спланировано. Но получилось иначе.
Скрытно переправленные через линию фронта, они еще не успели уйти из расположения немецких войск, как их задержали. В штабе дивизии в Ропше какой-то армейский офицер наскоро допросил девушек на ломаном русском языке и направил в Тайцы, в ближайшую команду ГФП.
В тюрьме ГФП Надю и Олю рассадили в разные камеры.
«Вот я и в фашистскую тюрьму попала», — думала Надя и, как ни странно, не ощутила поначалу никакого страха. Ей стало не по себе, когда она увидела на одной из стен надпись: «Здесь сидел Колычев Иван Егорович, 1917 года, родом из...» Надя невольно подумала: русский человек Иван Егорович что-то хотел написать о себе и не успел. Может быть, его увели на казнь. Вот так и ее. И никто о ней не узнает...
Зондерфюрер из ГФП допрашивал их поодиночке, вызывал по нескольку раз в день. Он добивался, кем они посланы и с каким заданием. Девушки держались твердо: пробираются к своим родственникам. В камеру к Наде посадили бойкую девицу с раскосыми глазами.
— Знаешь, меня тоже послали в разведку. Видать, сами ничего не зналн— прямо в лапы к немцам, — сообщила она после первого же знакомства.
— Почему «тоже»? — перебила ее Надя. — Я же не в разведку шла.
— Вот я и говорю, — не смутилась девица. — Решила: чем пропадать, лучше признаюсь. И немцы меня пальцем не тронули.
— А что же ты в тюрьме сидишь?
— Я-то?
— Ты-то.
— Да что-то еще выясняют. Но меня скоро освободят. И тебе советую признаться.
Через несколько дней девушек освободили, так как никаких улик против них не было. Зондерфюрер сказал, что их следует расстрелять, как подозрительных, но у него доброе сердце. Он их отпустит, но за это они должны ему помогать. Это был обычный прием гитлеровцев.
Поселили девушек в деревне Горки, отдали их под начало переводчицы комендатуры Анны Ивановны, немолодой, высокой женщины с сиплым голосом.
— Остановитесь у тетки Агафьи, — сказала она. — Кормить будет чем бог пошлет... Увидите подозрительного — немедленно сообщите в комендатуру. Стану по очереди посылать вас по деревням. Если одна сбежит, вторую повесим...
Так они жили месяц. Только однажды их вызвали в Ропшу на опознание задержанной советской разведчицы. Девушки вошли в штабное помещение и чуть не ахнули: там сидела Тоня Попова, которая тоже служила в медсанбате, а потом куда-то исчезла.
— Знаете эту фрейлейн? — спросил офицер, тот самый, который допрашивал их в первый раз.
— Нет, не знаем.
— А вы? — обратился он к Тоне Поповой.
— Первый раз вижу этих девок, — зло ответила она.
Их вытолкали за дверь, и что было дальше, они не знали.
Еще через несколько дней, в первых числах декабря, Ольгу и Надю отвезли в Гатчину и сдали в лагерь, где формировался эшелон для отправки военнопленных. Сопровождавший их солдат передал в канцелярию лагеря пакет, в котором были, по-видимому, материалы о них.
Трое суток шел эшелон до Таллина. Пленных, в том числе раненых и больных, везли в товарных вагонах. Вагоны не отапливались. За три дня только один раз охранники открыли двери и бросили в вагоны несколько буханок хлеба.
— У нас мертвые есть! — крикнул кто-то, выглянув из дверей.
— Дайте воды! Воды! — слышалось из другого вагона.
— Цурюк! — крикнул часовой и выстрелил.
Так и везли — живых и мертвых, лежавших рядом. Надя и Ольга, как могли, оказывали помощь раненым.
— Сволочи, звери двуногие! — ругалась и плакала Надя.
— Крепись, девочка, — подбадривала ее подруга, хотя сама прикусывала губы, чтоб не расплакаться.— Крепись! Нелегкий тебе выпал кандидатский стаж". Выдержишь его — настоящей коммунисткой станешь.
В Таллине пленных перевели, в другой поезд. Только здесь были вынесены из вагонов трупы. Вскоре состав прибыл в маленький эстонский городок Вильянди. На южной окраине его расположился лагерь Дулаг-375, в котором разместились полторы тысячи пленных. Начальник лагеря капитан Штольц, высокий шатен с брезгливой миной на лошадином лице, хорошо знал установки Гиммлера и Кейтеля об отношении к военнопленным. В овраге неподалеку от лагеря чуть не каждый день хоронили умерших.
Внутри лагеря в Вильянди был зондерлагерь человек на двести. Начальник контрразведывательной абвер-группы 326 Редлих называл его «лагерем тайноносителей». Сюда направлялись захваченные гитлеровцами и не расстрелянные по тем или иным причинам советские разведчики, а также лица, подозревавшиеся в принадлежности к разведке Красной Армии. Здесь же содержа-лись проштрафившиеся фашистские пособники, агенты, побывавшие в тылу советских войск и чем-либо скомпрометировавшие себя перед абвером. В этот «лагерь в лагере» и угодили Надя Александрова и Оля Большакова.
Зондерлагерь был постоянно в поле зрения управления контрразведки Ленинградского фронта. Здесь всегда находился кто-либо из разведчиков, работавших в стане врага. Содержавшиеся в зондерлагере лица подразделялись с присущей немцам пунктуальностью на определенные категории, подвергались соответствующей идеологической обработке и тщательной проверке. К ним подсылали провокаторов. Разговоры подслушивались. Одних отсюда отправляли на казнь, других отбирали для использования в разведке, третьи продолжали си-деть и ждать решения своей судьбы.
В зондерлагере наши разведчицы провели девять долгих месяцев. Они не теряли времени даром и собрали большой материал, представлявший особый интерес для органов государственной безопасности.
Начальник абвергруппы 326 обер-лейтенант Редлих, резиденция которого находилась в Тарту, систематически посещал зондерлагерь, или, как он выражался, «садок, в котором выращивались необходимые экземпляры».
Однажды Редлих вызвал Надежду.
— Не хотите ли покинуть лагерь? —спросил он.
— О, конечно! Все об этом мечтают.
— Но не все ведут себя честно.
— Я всегда говорю правду.
— Верю, — осклабился Редлих, блеснув золотым зубом,— и могу предложить вам поехать на курсы функционеров, организаторов культурно-просветительной работы в лагерях русского гражданского населения.
— Не понимаю, что это такое, — сказала Надя.
— Видите ли, нам нужно улучшить контакты с русскими. А у нас, к сожалению, мало администраторов, говорящих по-русски. Мы намерены шире привлекать к организаторской деятельности грамотных русских людей. Вы культурная девушка. Поучитесь — и будете оказывать помощь своим соотечественникам.
— Подумаю.
— Пожалуйста, думайте. Жду вашего согласия. Так сказал абверовец Редлих, никогда не говоривший правды. Согласия Нади не спросили. Абвер, как уже указывалось, занимался не только организацией шпионажа и диверсий, но и выполнял карательные функции в захваченных Германией странах. Он нуждался в провокаторах для засылки в партизанские отряды и подпольные антифашистские организации, в пропагандистах «нового порядка». На оккупированных советских землях трудно было найти людей, которые бы добровольно служили фашистам во вред Родине. И гитлеровцам приходилось прибегать к шантажу и обману. Через несколько дней Надю и еще пять девушек увезли из лагеря.
Нелегко было расставаться подругам.
— Тебе выпадает возможность проникнуть куда-то ближе к их фашистским секретам. Значит, надо идти,— говорила Ольга.— Здесь мы уже все знаем, да и я остаюсь. А ты иди.
— Страшновато мне, Оля. Может быть, про нас давно забыли и капитан, и майор, которые давали нам задание? Ведь больше года прошло...
— Как тебе не стыдно? Ты же коммунистка! Один человек забудет, другой забудет, а Родина всегда будет помнить.
Надя Александрова попала в женскую группу курсов пропагандистов так называемой «русской освободительной армии» (РОА). Размещались курсы- на хуторе близ станции Лигатне в Латвии. Здесь одновременно занимались тридцать—пятьдесят человек. Свои кадры гитлеровцы подбирали из уголовниц и морально разложившихся лиц. Некоторых девушек направляли сюда насильно (из числа тех, кто имел среднее образование и немного знал немецкий язык).
В страшную среду попала Надя. Начальница фрауэн-группы Мария де Смет, крашеная блондинка неизвестной национальности, носившая галифе и высокие сапоги, была капитаном германской армии, а несколько раньше служила многим разведкам мира. Ее помощником был обер-ефрейтор Деринг, пожилой немец, ярый нацист. Маленький, жирный, он пытался приставать к девушкам, несмотря на строгий запрет начальницы. Среди преподавателей подвизался старый белогвардеец Боженко, пропагандист идей РОА. Слушательницы, в большинстве своем растленные девицы, были готовы служить душой и телом абверовцам за кусок хлеба и лишнюю тряпку.
На курсах соблюдались строгая военная дисциплина и жесткий порядок: подъем в шесть утра, десять часов — на занятия, два — на хозяйственные работы, в двадцать три — отбой. Курсы готовили пропагандисток «нового порядка» для работы при немецких комендатурах, в «цивильных» лагерях, для радиопропаганды на фронте.
Слушательниц курсов напитывали ядом нацистской идеологии. Лекции, которые читались на них («Почему Германия не хочет большевизма», «Программа РОА», «Расовый вопрос», «Еврейский вопрос» и т. д.), были насыщены идеями человеконенавистничества, разжигали низменные инстинкты.
Обучение шло к концу. Собрав обстоятельные данные о деятельности курсов РОА, Надя все чаще, стала, задумываться о том, как избежать назначения на пропагандистскую работу.
Еще в лагере она застудила уши, часто болела. Как-то Мария де Смет сказала об этом Боженко:
— Нужно показать врачу. Если не вылечит, отправим на черную работу.
И вот Надю стали лечить. Врач советовал одно — она делала другое. Болезнь прогрессировала. В конце концов Надю списали, дали ей персониенаусвайс — удостоверение личности — и определили прачкой при штабе, расположенном в местечке Айсари. Этого Надя и добивалась.
Шел сентябрь сорок четвертого года. Советские войска стремительно наступали. В немецких частях, расположенных близ Риги, началась паника. Обслуживавшему персоналу под угрозой расстрела предложили отправляться в Германию. Надя вместе с двумя другими прачками бежала в глубинную волость Латвии. На хуторе, работая на кулака, она дождалась прихода Красной Армии.
Отважная разведчица Надя Александрова, ни на минуту не забывавшая о полученном задании, принесла чекистам важные сведения. Это были данные об абвер-группе 326, о зондерлагере в Вильянди, об отделе 1Ц 18-й немецкой армии, о курсах пропагандистов РОА, много ценных фотодокументов. Командование наградило ее орденом Красной Звезды.
После войны Надежда Ивановна Александрова была демобилизована из армии, окончила Ленинградский.финансово-экономический институт, работала в областном финансовом отделе, где вряд ли знали о подвиге этой скромной молодой женщины. Потом Надя вышла замуж за военного моряка и уехала из Ленинграда.
Авторы не могли ее найти и написали об отважной патриотке по архивным документам. Но после выхода в свет первого издания этой книги выяснилось, что она живет во Владивостоке.
Флотские чекисты организовали читательскую конференцию по книге о борьбе контрразведчиков Ленинградского фронта против абвера. Выступая на этой конференции, Надежда Ивановна говорила о памятных ей событиях минувшей войны, о подвигах героев-чекистов. Сказала она доброе слово и об Ольге Васильевне Большаковой, вспомнила, как та поддерживала ее в дни осо-бенно тяжелых испытаний. Когда гитлеровцы стали отступать, О. В. Большакова сумела вырваться из зондер-лагеря и доставить советской контрразведке немало сведений о преступных делах фашистских карателей и их пособников.
