III

   Весна наступила.
   ...Ляля пришла в кригслазарет под вечер. Ни начальника госпиталя, ни санитарок уже не было. Только охрана стояла на своих местах да пленные стонали в палатах.
   Веселовский жил в конце коридора, в комнате, которая служила одновременно и перевязочной и аптекой. Заплесневевшие, влажные стены, куча гипса в углу, кровать, топчан, зарешеченное окно с разбитым стеклом... Когда Ляля вошла, врач что-то читал, стоя на коленях в постели и прижавшись лбом к решетке. Уже вечерело, света в комнате не хватало.
   - Добрый вечер, Лука Дмитриевич, - поздоровалась Ляля, переступив порог. Всякий раз, когда она заходила в эту конуру, у нее мороз пробегал по коже.
   Врач повернул к ней свою широкую, как лопата, бороду.
   - Здравствуйте, Ляля, - обрадовался он. - Входите, пожалуйста.
   Задумавшись, словно о чем-то напряженно вспоминая, девушка подошла к зарешеченному окну.
   Сумерки уже легли на землю, на темный, огороженный проволокой двор. Только над конюшней высокое небо еще оставалось светлым, освещенное последними отблесками заката. Ляля стояла у окна бледная и молчала.
   - Ляля, почему вы такая? - спросил врач. Девушка взглянула на него, страдальчески подняв брови.
   - Что случилось, Ляля?
   - Случилось, - печально сказала она. - Случилось, Лука Дмитриевич.
   Врач нервно поправил очки с единственным надтреснутым стеклышком.
   - Что именно?
   - Погиб отряд товарища Куприяна.
   - Что-о?..
   - За Ворсклой... погиб.
   - Весь отряд?
   - Надо думать, что так.
   - Это невозможно! - Веселовский заходил по комнате.
   - Что невозможно?
   - Чтоб весь отряд. Кто-то же остался?
   - Остались... мы с вами, - сказала Ляля.
   - Я же говорю, что остались. Нельзя, чтобы отряда не было. Надо создавать самим!
   - Потому я и пришла, Лука Дмитриевич. Есть решение нашей организации: оставить Полтаву, уйти в леса.
   Врач остановился посреди комнаты.
   - Наконец, - облегченно вздохнул он. - Наконец! - Веселовский ударил ногой по своему топчану. - Как уже хочется, Ляля, выбраться из этого зловония, вдохнуть свежий лесной воздух!
   - Первыми выйдете вы, ваша группа. Сможете?
   - Когда?
   - Хоть завтра. Ножницы и махорку вам передаст утром санитарка Паша.
   Веселовский подумал.
   - Завтра ночью мы и выйдем.
   - Явор сможет?
   - Да. До сих пор я нарочно держал его в гипсе, чтобы не перевели в концлагерь. Теперь я сниму гипс.
   - Кучеренко сможет?
   - У Кучеренко еще раны гноятся, но сможет.
   - Жарков?
   - Сможет.
   - Обгаидзе?
   - Сможет.
   - Ивакин.
   - Сможет.
   - Вы? - улыбнулась Ляля.
   - Сможет, - ответил Лука Дмитриевич, и глаза его потонули в морщинках широкой добродушной улыбки.
   - Уже выбрали место, где лучше всего?
   - Об этом не тревожьтесь, Ляля. Мы старые, стреляные воробьи. Я изучил каждую колючку на этой ограде. Вон там, посмотрите, возле конюшни, есть такой желобок, видите?
   - Не вижу.
   - Что вы! Я близорукий - и то вижу. Есть желобок под проволокой. Если перерезать нижнюю нитку, то можно выползти этим желобком, даже не подкапывая. До войны, правда, я не пролез бы там, брюшко было солидное, а теперь пролезу.
   - Как охрана? Кто стоит завтра ночью?
   - Карл и Франц.
   - Какие они на посту?
   - Карл ничего. Все время мурлычет про Лили Марлен. А Франц воздух нюхает. Этого всегда ставят на входе.
   - Надеетесь, что Карл не заметит?
   - Надеюсь, - врач зажал в руке бороду, раздумывая. - Если заметит, то, конечно, без предупреждения - всех... на месте. И опять будет мурлыкать про Лили Марлен.
   Оба помолчали.
   - На всякий случай, - сказала Ляля, - мы выставим своих ребят. Они всю ночь будут следить за охраной. Так что вы не волнуйтесь, Лука Дмитриевич.
   - Не буду, - согласился Веселовский. - Я привык всегда предполагать лучший исход. Но только бы это случилось не под проволокой. Если погибать, то хоть по ту сторону проволоки, на свободе.
   - Нет, пусть уж лучше этого не случится, Лука Дмитриевич. Пусть все пройдет счастливо.
   - Хорошо бы!
   - Вы придете прямо к Шведской могиле. Там Сапига и Пузанов передадут вам оружие. Правда, у нас его немного, кое-кому не хватит, но все, что есть, вы возьмете.
   - Дай только добраться до леса, Ляля, - сказал Веселовский, - достанем для всех. Соединимся с другими отрядами, пойдем рейдами по Украине!
   Лука Дмитриевич молодым движением сбросил очки, как что-то лишнее, мешающее, и, подняв голову, прищурившись, взглянул в окно.
   - Весна, Ляля, - сказал он.
   Сквозь разбитое стекло тянуло свежестью, запахом весенних лесов, издали словно повитых лиловым дымом. Неужели через сутки или двое закончится это унизительное прозябание в четырех заплесневевших стенах и начнется настоящая жизнь, достойная человека!
   - Весна, - повторил он. - Весна!
   - Желаю вам, - сказала Ляля и стала про- щаться. - Желаю, Лука Дмитриевич!..
   - Спасибо, Ляля. Я знаю все, что вы хотели мне пожелать.
   - Здесь мы уже больше не увидимся с вами, товарищ Веселовский. До встречи там, на просторе!
   Девушка крепко сжала его руку. Врач пристально поглядел на нее.
   Небо гаснет, краски блекнут. Он видит только белое лицо и золотистый нимб волос.
   - Что вы так смотрите, Лука Дмитриевич?
   Веселовский промолчал.
   - Вас тревожит, что завтра может быть неудача? Не думайте об этом. Ребята всю ночь будут начеку.
   - Нет, Ляля, я не об этом думаю. Я смотрю на тебя и думаю о вас... о молодых. Счастливы мы, старшие! Счастливы, что воспитали себе на помощь и смену такое... такой полк! Это же совсем молодой, но уже вполне боеспособный полк! Надежный, разумный, честный. Пусть иногда недостаточно опытный, пусть иногда слишком горячий и потому не застрахованный от ошибок молодости, но верный, верный... С такой сменой можно спокойно думать о завтрашнем дне Родины. Надежные руки будут творить ее судьбу! Отстоят ее в любых войнах, если они еще будут когда-нибудь...
   Веселовский проводил девушку до выхода.
   Пропуская мимо себя Лялю, вахтер недвусмысленно посмотрел ей в руки. Она расстегнула сумочку, достала пачку сигарет.
   - Битте, Франц.
   - Данке шён, Ляля.
   Девушка покраснела, а Франц, взяв сигареты, козырнул Ляле вслед. Уже десятки раз приходилось ей давать взятки, но до сих пор она не могла к этому привыкнуть: она смущалась, словно сама принимала подачки.
   Очутившись за воротами, Ляля облегченно вздохнула. Воздух был свежий до терпкости. Земля, схваченная легким весенним заморозком, похрустывала. В канаве вдоль шоссе едва слышно журчала вода, еще днем вытопленная солнцем из последних снегов.