IV

   Кого послать через фронт?
   Вначале Ляля вызвалась было идти сама. Но товарищи единодушно воспротивились. Ляля - красивая, заметная девушка - неминуемо должна была в дороге привлечь к себе внимание, вызвать подозрение. Кроме того, ее присутствие здесь было теперь крайне необходимо.
   Решили, что через фронт пойдет Галина Королькова.
   После того как подпольщики спасли ее из "мертвых", Королькова пролежала некоторое время у одной из Лялиных знакомых, поправилась и вскоре была привлечена к подпольной работе. Она с жаром бралась выполнять различные поручения организации, несколько раз расклеивала по городу листовки.
   Маленькая, черноглазая, бойкая, Королькова, соответственно принарядившись, легко могла сойти за разбитную харьковскую меняльщицу, говорливую и немного наивную. Острая на язык, с грубоватыми манерами, бравирующая той культурностью, какую Сережка называл нахватанной, Королькова, вероятно, сумеет обмануть фашистов и "собачников" - полицаев, если те привяжутся к ней где-нибудь по дороге.
   Товарищи не сомневались в ее преданности делу: медсестра, фронтовичка, раненная в бою, она ненавидела оккупантов лютой ненавистью.
   Когда Ляля предложила ей это задание, Королькова, не колеблясь, согласилась. Сапига от имени организации написал письмо в штаб партизанского движения и детально проинструктировал девушку, к кому обратиться, когда она перейдет фронт...
   В солнечный день Ляля провожала Королькову. Они шли тихой улицей Розы Люксембург, пересекли Октябрьскую и вышли на глухую Сенную, старательно обходя центр.
   В центре города Ляля теперь почти не появлялась. Оккупанты, раздраженные тем, что их призывы к молодежи добровольно ехать в Германию позорно провалились, наглели с каждым днем. Охота за молодежью вошла в систему. Уже несколько раз устраивались облавы на базаре, в Корпусном саду, в кинотеатре во время сеанса. Задержанных под конвоем гнали на вокзал. Там наспех пропускали через комиссию. Собственно, все дело сводилось к тому, что явных инвалидов плетками выгоняли из толпы. Остальных вталкивали в вагоны, наглухо запирали тяжелые двери. Теперь среда стала черным днем. По средам во всем гебите проводили набор. В эти дни в селах Полтавщины плакали навзрыд.
   Ляля повела Королькову за город, на Коломацкий шлях. Он уже высох под солнцем и слегка курился, истертый в пыль тысячами босых ног. Казалось, теперь все сразу стали бездомными, меряя вдоль и поперек свою землю, нигде не находя пристанища.
   Первые весенние травы вылезли зелеными щетками по бокам дороги. Мчались на фронт немецкие грузовики, набитые солдатами. Путники, впряженные в тележки, как рикши, шарахались от тяжелых машин в стороны.
   - Смотри, Галка, - в последний раз напоминала Ляля Корольковой, - не очень отклоняйся от основного маршрута. Кое-где, конечно, придется обходить посты, но больших крюков не делай. Ты же знаешь, с каким нетерпением мы будем ждать.
   - Красноград все-таки придется обойти, - заметила Королькова. - И Сахновщину тоже.
   - Возможно... Ты сама увидишь. Я говорю только про основной маршрут.
   - Об этом не тревожься, Ляля. Вообще не тревожься. - Галина посмотрела на Лялю круглыми, как терн, глазами. - В последнее время ты стала как будто холоднее со мной.
   - Тебе кажется, Галка...
   - Нет, не кажется! Я ведь помню, как ты относилась ко мне тогда, когда спасала из лазарета. Я, Ляля, по гроб жизни не забуду, что ты спасла меня от смерти! - с чувством сказала Галя.
   - Мы спасали фронтовичку, воина Красной Армии, Галка, - мягко заметила Ляля.
   - И будь уверена, Ляля, что вы спасли фронтовичку. Я в лепешку разобьюсь, а выполню твое поручение.
   - Не мое, а наше.
   - Пусть наше. Ты всегда ко мне придираешься. К каждому слову. Вот придира! Так ты мужа своего замучаешь, - шутя сказала Галя.
   Ляля невольно покраснела.
   - Не замучаю, - она ласковым взглядом окинула маленькую толстенькую Королькову. - Живой остался б...
   - Ох, эти мужчины! - воскликнула Галя. - Будь с ними осторожней.
   - Почему я? А ты?
   - Я их вокруг пальца обведу, Ляля. Я уже их изучила. Мне б только платье шикарное - тогда ничего не страшно. Я говорила тебе, как меня на прошлой неделе в саду зацапали? "Гебен зи папир, паненка?" А паненка сделала ему улыбочку, повела бровью: "Дома забыла". Отпустил, дурень!
   - Не советую тебе всегда полагаться на бровь,- сказала Ляля серьезно.
   - На что ж другое с ними полагаться? У меня больше ничего нет.
   - На сердце полагайся. На свое советское сердце.
   - Опять тебя это волнует, Ляля, - обиделась Королькова. - Как будто я какая-нибудь... ветреница. Да я ночами, как кошка, неслышно буду идти, днем по бурьянам змеей проползу.
   - Как я тебе завидую! - призналась Ляля.- Через несколько дней ты увидишь наших. Нашего бойца, в нашей шинели, с нашей звездой на шапке. Какая ты счастливая, Галка!
   - Я и сама не выдержу этого! Я лопну, там на месте! Неужели это будет?!
   - Расскажи им все про нас... Передай привет от нас, каждого приветствуй. - Ляля подумала о Марке. - Расскажи, как народ здесь ждет их.
   - Все расскажу, Ляля. А оттуда я самолетом к вам прилечу! На парашюте спущусь.
   - Хорошо... Ждем, Галка! Только смотри, чтоб твой парашют раскрылся. Не растеряйся.
   Они попрощались.
   Пройдя несколько шагов, Королькова вдруг оглянулась. Ляля стояла на месте, взволнованная, простоволосая. Маленькие часы блестели у нее на руке.
   - Который час, Ляля?
   - Полдвенадцатого.
   Королькова жалобно, совсем по-детски улыбнулась.
   - Это я так спросила, Ляля. Просто так... Мне хотелось еще раз услышать тебя. Мне без тебя как-то боязно. Вот прошла несколько шагов, и стало боязно.
   Брови у Ляли вздрогнули.
   - Ну, это бывает... Это пройдет. Только не поминай меня лихом, Ляля. До свиданья!
   - До свиданья!
   Королькова, сняв ботинки, босиком пошла по обочине дороги.
   Серый походный мешочек плотно лежал у нее на спине. Удаляясь, она несколько раз оглянулась, чтоб помахать Ляле рукой. Но Лялино легкое платьице синело уже далеко, Ляля ни разу не обернулась. После прощанья она не любила оглядываться.
   На Сенной она неожиданно столкнулась с Коломейцевым. Озабоченный, он куда-то спешил с винтовкой на плече. Повязка на рукаве была замусоленная, давно не стиранная.
   - Здорово, Убийвовковна! - фамильярно кивнул он Ляле.
   - Здорово.
   - Ты прохаживаешься по городу, как дома, - заговорил полицай, утирая рукавом пот. - Не советую так храбриться. Сегодня у нас везде такая катавасия, такая катавасия!.. Загоняли, фу!
   - Что за катавасия? - безразличным тоном спросила девушка.
   Коломойцев, оглянувшись, зашептал:
   - Из кригслазарета двенадцать человек бежало. Ночью перелезли через проволоку и дали тягу!
   - Как же это так? - подняла брови девушка. - Разве там не было охраны?
   - Э, их стража! Уже арестовали вахтеров, которые проморгали!
   - Арестовали?
   - Подумаешь, наказание! Если б это наш брат проморгал, так из него сразу б душу вытрясли. Тут вот и не наш промах, и то с ночи покоя нет. Начальник уже всем зубы повыбивал: бегите, говорит, ра- зыскивайте! А где ты их найдешь? Скажи, где?
   Девушка с притворным сочувствием смотрела на Коломойцева.
   - Разве и в самом деле найти нельзя? - простодушно спросила она. - Куда ж они девались?
   - Э, ищи ветра в поле!.. Еще и след махоркой притрусили: собаки чихают, не идут. Конечно, если б все взялись искать, то найти можно, а то он вскочил в первую попавшуюся хату - и нет его. А нас люди за квартал увидят - и шу-шу-шу! Один другого предупреждает, как о нечистой силе... Ну, бывай, я побежал...
   - Беги.
   Ляля шла, наклонив голову, и улыбалась тротуару.