Возмужавшая и закаленная в многотрудных боях с немецко-фашистски-ми захватчиками, обогащенная опытом, Советская Армия неодолимо двигалась на Запад.
За три месяца зимней кампании наши войска одержали крупнейшие победы на Украине, изгнали фашистов из Киевской, Днепропетровской, Запорожской и Житомирской областей, освободили ряд районов Ровенской, Кировоградской, Винницкой, Николаевской, Каменец-Подольской и Волынской областей. Устроив новый котел на правобережье Днепра, советские части окружили и уничтожили десять немецких дивизий и одну бригаду в районе Корсунь-Шевченковского, на севере полностью освободили Ленинград от блокады, вступили на землю Советской Эстонии.
Развернулось массовое изгнание оккупантов из Белоруссии.
Во вражеском тылу день ото дня наращивались удары советских партизан по неприятельским коммуникациям и складам, по штабам и учреждениям. В Крыму диверсионные действия подпольщиков и партизан все больше сливались с действиями Советской Армии.
Неистовствуя в предчувствии большой грозы, оккупанты Крыма прилагали отчаянные усилия, чтобы хоть в какой-то мере парализовать сопротивление народных мстителей. Города Крыма кишели заброшенными сюда тайными агентами, которые ловили каждого встречного и при малейшем подозрении расправлялись с- ним жестоким, садистским образом.
В начале марта гестаповцы напали и а след Василия Бабия и нагрянули на квартиру его родителей.
— Сын с нами не живет,— ответили сыщику.— Он решил жениться и нашёл себе новую квартиру.
Гестаповцы бросились по указанному адресу, но и там Бабия не оказалось. Оставалось пойти в адресное бюро.
Однако и это не помогло. Работавшая там подпольщица Евгения Федотова по заданию комсомольского комитета изъяла и сожгла карточки членов организации.
Тучи сгустились. Враги окончательно удостоверились, что Василий Бабий — тот самый партизан, который им нужен. Поймавшему «крупного преступника» обещалась большая награда.
Комитет комсомола принял решение —переправить Бабия к партизанам.
Как не хотелось ему покидать друзей в эти тяжелые дни! Его особенно беспокоила предстоящая боевая операция по разгрому офицерского казино на улице Карла Маркса.
Командир группы Василий Бабий готовил эту операцию очень долго. Он разведал все подступы к казино, выяснил расположение караульных постов, наметил пути подхода к зданию. И в самый решающий момент надо уходить. Не хочется! Но приказ есть приказ.
Вечером Василий Бабий встретился с Анатолием Ко-сухиным у Ериговых. Уселись в кладовке, примыкавшей к дому.
Не торопясь, со всеми подробностями командир диверсионной группы рассказывал комсомольскому руководителю о том, что удалось разведать о казино.
— Ты не грусти,— урезонивал товарища Анатолий.— Операцию без тебя проводить не будем. Вызовем. А добудем паспорт на другую фамилию, вернешься обратно совсем...
В это время они услышали, как во дворе залаяла собака. Донеслась немецкая речь. Подпольщики погасили коптилку, спрятали документы ребят, ушедших недавно на задание.
Стало ясно: в квартире Ериговых обыск.
— Не робеть, Вася!— шепотом скомандовал Косухин и встал с автоматом неподалеку от двери.
Бабий с пистолетом изготовился за левым косяком двери.
— В случае опасности я даю очередь, а ты с документами убегаешь,— предложил Анатолий.— Пока отстреливаюсь, спеши навстречу ребятам. Скажешь им...
— Понятно,— ответил Бабий.
Насторожились. Каждый нерв взвинчен до предела. Что сейчас произойдет? Не смерть ли подкралась к тем, кто ее обходил в дни войны многие десятки раз? А может быть, подвела их бесшабашность молодежная? — спросил бы осторожный старик Козлов.
Нет! Под отеческим воздействием партийного комитета комсомольцы стали опытными конспираторами. И все-таки оказались у той опасной черты, от которой до смерти — рукой подать.
К кладовке подошли несколько человек. Рассохшаяся дверь распахнулась. В проеме показалась сестра Еригова — Лена, в накинутом на острые плечи полушалке, с непокрытой головой. Приложив дрожащий указательный палец к губам,— дескать, молчите,— Лена громко закричала:
— Борька! Где ты? Борька!
Тонкая и гибкая, она зябко пожала плечами и недоуменно заметила:
— И здесь нет. Куда его холера занесла?
Гестаповцы, то ли учуяв сырой, терпкий нежилой запах, то ли потому, что боялись заглянуть в темноту, не вошли в кладовку.
Выждав удобный момент, Бабий и Косухин выскочили из кладовки, вброд перебрались через речку Салгир, протекавшую рядом с домом Ериговых, скрылись за городом. В густых, шапкообразных кустах леванды было спрятано оружие. Выбрали по надежному автомату, насовали в карманы запас патронов и бегом, через совхозный сад, бросились на дорогу, по которой с минуты на минуту должны возвратиться друзья с диверсионного задания. Надо их предупредить.
А в это время в доме Енджияка разыгралась не менее драматическая сцена. Как выяснилось позднее, гестаповцы под страхом расстрела вынудили Лену Ериго-ву показать, где живет Енджияк.
Фашисты постучали в дверь. На стук отозвалась сестра Владимира—Туся. Услышав немецкий говор, успела крикнуть брату:
— Беги, Вовка!
Тот выпрыгнул в окно и, хоронясь в кустарниках сада, пробрался на соседнюю улицу. Подполз к дому Ериговых. Там ни души. У калитки валялся убитый пес, любимец Бориса — огромный рыжий Полкан. Дверь в кладовку открыта настежь.
«Что же случилось?— тревожно подумал Енджияк.— Неужели поймали Бабия и Косухина? Те, что на задании, еще не могли вернуться».
И как бы в подтверждение этой мысли неподалеку послышались шаги. Ребята возвращались с задания. Вместе с ними были и Косухин с Бабием, встретившие ребят на полпути к дому Еригова.
Узнав от Владимира о случившемся, ребята по команде Косухина бросились к дому Енджияка, окружили его и перестреляли гестаповцев. Туся Енджияк была тяжело ранена в голову.
На следующий день Василий Бабий, Владимир Енджияк и Борис Бригов вместе с родными были отправлены в лес. Тусю устроили на конспиративной квартире.
Трудно досталось в эти дни подпольщикам, оставшимся в Симферополе. Городской комитет партии поручил Анатолию Косухину во что бы то ни стало спасти тех, кому угрожал арест. Вместе с Эликом Стауэром, Яковом Морозовым и Виктором Долетовым группу за группой отправлял он к партизанам боевых товарищей, восстанавливал нарушенные связи между подпольщиками.
Перед очередным походом к партизанам Анатолию Косухину позарез требовалось побыть в городе — собрать нужные сведения, дать напутствие тем, кто оставался на месте.
— Я приду аккуратно к обеду,— шепнул он матери.— Задерживаться мне негде, и ты не волнуйся.
Мария Павловна прибралась в квартире, приготовила старый холщовый рюкзак, про запас положила в него брюки, рубашку, пару носков и принялась стряпать коржики.
Яркое весеннее солнце, заглянув в окна кухни и столовой, отпечатало решетчатые квадраты на свежевымытом полу. В доме светло, уютно. В открытые форточки струится свежий воздух.
Стоя за кухонным столом, Мария Павловна раскатала сдобный сочень и жестяными формами начала вырезать звезды, .полумесяцы, сердечки, ромбики.
В саду старчески залаял Тузик.
Хозяйка глянула в окно. Сердце остро кольнуло. По аллее крупно шагали два немца. «Это за Анатолием. Его ищут».
Материнское сердце не ошиблось.
— Смирнов Анатолий здесь живет?— по-русски спросил дородный гестаповец, одетый в новый суконный костюм.
— Нет, Смирновых здесь нет,— ответила Мария Павловна и почувствовала, что ноги ее вот-вот подсекутся.
— А кто живет в этом доме?
— Я и мой сын.
— Где он теперь?
— Где-то у товарищей,— продолжала Мария Павловна. От неожиданного нервного потрясения правое веко ее задергалось. Немец заметил это и продолжал наседать:
— Как ваша фамилия?
— Вергили Мария Павловна.
— А как зовут сына?
Обмануть — сделаешь хуже. Опытные фашистские сыщики могут потребовать домовую книгу.
— Анатолий,— протянула нерешительно мать и глянула немцу в моложавое лицо. По нему скользнула легкая ухмылка. Допросчик переглянулся с напарником.
— А вы, мамаша, можете показать нам домовую книгу?— спросил второй немец — молодой, щеголеватый, с острыми залысинами на высоком лбу.
— Пожалуйста,— ответила хозяйка и засуетилась, разыскивая книгу. Открыла сундук — там ее нет, поискала в ящиках письменного стола — тоже безрезультатно. Наконец, нашла на столе сына, под кипой учебников.— Смотрите, пожалуйста, у нас все в порядке.
Немцы снова переглянулись.
— Еще у меня такой вопрос,— начал дородный немец, когда перелистал домовую книгу.— Здесь поблизости кто-нибудь из Смирновых живет?
— Есть.
Зная, что у однофамильцев Смирновых, живших неподалеку, детей нет, что налет гестаповцев им ничем не грозит, Мария Павловна назвала их адрес.
Сыщики ушли.
Мария Павловна понимала, что на этом допрос не кончится, что гестаповцы придут еще раз. Она внимательно осмотрела места, где могло храниться что-либо подозрительное, и вновь принялась за стряпню.
Сердце ее сильно колотилось. Она посмотрела на стенные часы. Ровно два. Вот-вот должен прийти Анатолий. «Хоть бы задержался где-нибудь. Ведь стоит ему сейчас появиться, его схватят в один миг. Толя, неужели ты не чуешь опасности? Задержись, мой сын».
Часы пробили половину третьего. В саду яростно залаяла собака. Мария Павловна снова выглянула в окно. На аллее сада показалась группа немцев, которые бурно обсуждали что-то: «Спокойнее!— уговаривала себя мать.— Держись! И не показывай вида».
Немцы гурьбой вошли в дом.
— Сегодня у меня самый богатый день на гостей,— приветливо улыбаясь, приговаривала Мария Павловна.— Если квартира интересует, милости прошу, на жительство.
— Да, да. Нас интересует квартира,— ответил самый старший на вид и концами пальцев правой руки погладил тощие, пшеничного цвета усы.
Пришельцы, торопясь, будто их кто-то подгонял, рассыпались по комнатам и начали осматривать все, что было в шифоньере, в книжном шкафу, в ящиках письменного стола, в буфете, под матрацами постелей.
Не обнаружив ничего подозрительного, вернулись во двор. Вышла на крыльцо и хозяйка.
— Найдите лестницу,—распорядился фельдфебель.
Мария Павловна сбегала к родителям и принесла лестницу. Три гестаповца забрались на чердак и, как натренированные ищейки, заползали из угла в угол, осматривая каждую щель в дощатом карнизе. Но и тщательное обследование чердака не дало ничего положительного. Раздосадованные неудачей, они вернулись в квартиру.
— Покажите нам, хозяйка, вещи вашего сына,— приказал фельдфебель.
— Вот они,—пройдя на порог комнаты Анатолия, Мария Павловна указала пальцем, добавив:—Это его рабочий стол. Это кровать.
Сыщики одну за другой перелистали книги, лежавшие на столе, заинтересовались тетрадью по немецкому языку. Вытянув шеи, принялись читать написанное по-немецки. Крамолы не найдено и в тетради.
А срок прихода Анатолия уже давно истек. «Что будет, что будет?—в страхе думала мать.— Толя, ну хоть где-нибудь задержись еще». Минула какая-то доля минуты. В окно комнаты, выходившее на Дорожную улицу, раздался мягкий стук. Сердце матери сжалось, губы задрожали, язык, казалось, отнялся. «А вдруг это Анатолий. Стучит, чтобы открыла калитку... Ну зачем ты идешь сюда?..»
Не своей, тяжелой походкой подошла к окну. Перевела дыхание и выглянула —на улице стояла соседка.
— Вы пришли прибрать квартиру?—громко спросила она, чтобы слышали немцы.— У меня сейчас гости. Давайте отложим наши хозяйские дела...
Сложив условленный знак из пальцев, соседка показала, что Анатолий обо всем знает и находится в безопасности.
— Она кто есть?—заинтересовались немцы.
— Это бедная фрау. Помогает мне заниматься домашней уборкой.
Тут Мария Павловна вспомнила, что сын, уходя в город, оставил подвешенный под кроватью пистолет. «Ведь он же просил меня спрятать его. А я занялась этими коржиками и забыла про все. Вот она — злосчастная старость». Схватилась за грудь и уже вслух сказала:
— У меня плохо с сердцем. Разрешите я приму лекарство.
— Принимайте, сколько хотите. Мы вам не мешаем.
В комнате сына мать распотрошила на кровати домашнюю аптечку и стала отыскивать нужное снадобье. А заметив, что немцы не следят за ней, достала пистолет и положила его за пазуху — благо платье было по-старушечьи просторное. Фашисты начали обыскивать летнюю кухню. Мария Павловна, сделав вид, что на сердце у нее отлегло, наблюдала за действиями немцев.
— Вы, хозяйка, можете отдыхать,— посоветовал ей старший.— Мы вашего ничего не возьмем.
— Пожалуй, так и сделаю. Только разрешите мне сходить в уборную.
Ей разрешили. Она по-утиному вразвалку прошла туда, выбросила пистолет, немного постояла и возвратилась в дом.
Обыск окончился.
Собираясь уходить, гестаповец приказал — калитку не закрывать.
— Но мне одной опасно быть с открытой калиткой?
— С вами останется наш солдат.
— Тогда хорошо. Тогда я спокойна.
Чтобы как-то задобрить оставшегося в доме немецкого солдата, хозяйка предложила:
— Вы, может быть, покушать хотите? Домашнего-то давно, наверное, не видели?
Не дождавшись ответа, застелила стол скатертью, поставила горячий кофе, тарелку с грудой ароматных коржиков, вазу с малиновым повидлом... У молодого плоскогрудого солдата потекли слюнки. Податливый на при-глашение, он сел за стол и съел добрую половину коржиков.
Сердце солдатское оттаяло. Немец разговорился.
— А зачем вам понадобился мой сын?—осторожно спросила мать.
— И у русских, и у немцев есть плохие люди, которые выдают друг друга,— неторопливо ответил солдат, заметно подобревший от еды.— Нашелся такой человек. И он сообщил в гестапо, что ваш сын делает много плохого для Германии.
— Не может быть!— изумленно передернув плечами, насторожилась мать.
— Да, ваш сын. Про него знает тот человек, который бывал у вас.
«Кто же этот человек? Кому из мерзавцев мог довериться Анатолий, такой разборчивый в друзьях, осторожный в новых знакомствах?»
— Вы не можете кратко обрисовать того человека?— интересовалась мать.— Какой он?
— Нет не могу. Его знает наш шеф.
— А где живет тот человек?
— Тоже не знаю.
— Узнать бы мне его,— не унималась Мария Павловна.— Уж я бы нашла на него управу, отучила бы, как подставлять в петлю чужие головы. Шкурник какой-нибудь, клеветник. И сколько их теперь развелось.
В дом снова вошла группа немцев, вооруженных автоматами. Солдат, дежуривший в квартире, по всем уставным правилам вытянулся перед старшим группы и отрапортовал:
— За время моего пребывания здесь ничего особого не случилось. Дежурство проходит в полном соответствии с вашими указаниями.
— Тогда все понятно,— констатировал старший и, переведя взгляд на хозяйку, продолжил:—Теперь мы окончательно убеждаемся, что ваш сын есть подпольный агент.
— Если так, ищите его и ловите,— возмутилась мать, и на ее щеках проступила краснота.— Ловите его и ставьте под расстрел вместе со мной. Я его мать и согласна отвечать за сына по военным законам.
— Тихо! Тихо, хозяйка! Надо успокоиться,— поняв возмущение матери, приговаривал немец, усаживая ее на диван.— Немецкие законы не такие, как в коммунистической России. У нас отец и мать за взрослых детей не отвечают. И чем вы занимались до Октябрьской революции, для немецкого командования роли не играет. Вы меня понимаете, хозяйка?
— Я все понимаю,— отдышавшись, ответила Мария Павловна.— Понимаю и то, что какой-то подлец оклеветал моего больного сына.
До позднего вечера немцы допрашивали хозяйку, снова и снова обыскивали все углы, подвал, чердак. Но улик не обнаружили.
Двое автоматчиков остались в квартире на ночь. И Марии Павловне она показалась неимоверно длинной и страшной.
На вторые сутки немцы покинули дом. К одной радости прибавилась вторая. Сестра Марии Павловны сообщила:
— Анатолий ночь провел в овраге. Сейчас — в городе. Готовится к походу в лес... Собирайтесь и идите на квартиру с синим забором (условленное место). Вас там встретят...
Мария Павловна выдвинула в коридор деревянную с ребристыми боками лохань, заполненную бельем, на сдвинутые табуретки водворила корыто, создав видимость, что приготовилась к стирке. На стол поставила чайные чашки, вазу с сухарями, глиняную кринку из-под молока, написала записку: «Толя! Я ушла на рынок. Вернусь к обеду. Ключ в обычном месте. Мама».
Подумав, Мария Павловна надела на себя вторую смену белья, положила в кожаный баул продуктов, сквозь слезы осмотрела комнаты дома и заперла дверь на замок. Рядом с ним приколола записку и отправилась на «рынок».
Через некоторое время покинули хату и дед Анатолия— Павел Лаврентьевич, с женой. Все они день скоротали у знакомых, а когда стемнело, вместе с большой группой горожан отправились в далекий путь — в лес, к партизанам.
Шли в полном молчании друг за другом, чтобы не сбиться с дороги. Колонну возглавляли Элик Стауэр и Анатолий Косухин.
Раннее сизое утро встретило пешеходов в густом хвойняке, наполненном весенним птичьим гомоном. Над лесом всплыло неяркое, но теплое солнце. Справа и слева высились лысые горы, окутанные бледной синевой. Из-под прошлогодних прелых листьев, отдающих прогорклым запахом, выглядывали первые весенние цветы.
Миновали партизанский аэродром — окаймленную густым сосняком поляну, на которую опускались самолеты, прилетающие с Большой Земли.
И вот впереди показался вооруженный человек с широкой красной полоской на пилотке.
— Свои! Родные!—пронеслось по колонне.
Партизанский отряд располагался в пологой лощине, по которой протекала мелководная, но бурливая речка, стиснутая горами. Партизаны встретили беженцев с русским радушием, сытно накормили, предоставили им свои шалаши для отдыха.
Но спать в эту ночь беженцам из города почти не пришлось. У каждого из них в партизанском отряде были родные или знакомые. Взаимным расспросам и рассказам, казалось, не будет конца. И всех волновал один вопрос: скоро ли вся крымская земля будет очищена от фашистской нечисти, скоро ли можно будет спокойно и безбоязненно ходить по улицам родных сел и городов.
Скорей бы!
