В Симферополе на углу Почтовой и Речной улиц находился лагерь-лазарет, где содержались военнопленные советские офицеры. Женщины-подпольщицы, возглавляемые бывшей учительницей Александрой Андреевной Волошиной, стали носить в лазарет передачи и установили с узниками связь.
Капитан Костюк от имени товарищей написал записку. В ней говорилось: «Нам предложили вступить добровольцами в германскую армию. Мы отказались. Немцы хотят с нами расправиться. Ждем освобождения. Действуйте через Колю».
Автор записки имел в виду Колю Смирнова — подростка-добровольца Советской Армии. Во время нашего десанта на Керчь его тяжело ранило. Он попал в лагерь-лазарет. Советские офицеры полюбили парня за находчивость, за то, что он никогда не хандрил, а перед немцами умел притвориться простаком, рохлей.
Считая парнишку несмышленым, немцы разрешили ему выходить на свидание с якобы отыскавшейся теткой и получать от нее передачи. Подпольщикам это было на руку. Они отправляли с ним записки в пирогах, в ватрушках, в картофельниках.
Изучив обстановку, горком партии решил освободить узников. Через Колю Смирнова их уведомили: будьте готовы к побегу в семь часов вечера двадцать пятого января. Условный знак.— троекратный стук во второе окно от угла.
Записка с рисунком, обозначавшим заветное окно, попала по назначению, и ходившая с передачей подпольщица получила от Коли ответ:
— Все в порядке. Но не в семь, а в девять вечера. Раньше нельзя...
Наступило условленное время. В пятерку, которой поручалось провести операцию, вошли Анатолий Косухин, Василий Бабий, Владлен Ланский, Владимир Енджияк и Борис Еригов. Когда стемнело, все собрались в доме Ериговых. Переоделись в немецкую форму, посидели за столом. Руководитель группы Косухин напомнил пароль на предстоящую ночь и маршрут движения по городу.
У лазарета повстречали двух часовых. Они стояли вместе и о чем-то разговаривали.
— Хальт! Пароль! —крикнул один из них.
— Париж!—ответил Бабий.
Удача. Продвинулись к ним вплотную. Взяли наизготовку автоматы.
- Хенде хох! — крикнул командир группы.
Немцы сопротивления не оказали. Ланский отвел их в группу прикрытия и тут же вернулся.
Действуя с мастерством заправского сапера, Косухин ножницами перерезал проволоку на условленном окне.
Енджияк вынул из-за пазухи банку с медом, зачерпнул его пятерней и тонко размазал по стеклу. Потом наложил на медовый слой старую газету и резко нажал. Бесшумно выдавленное стекло подхватили пленные.
Капитан Костюк, вылезая в пролом, увидел людей в немецкой форме, отпрянул назад и, перепуганный, шепнул:
— Там немцы!
Пленные разбежались по углам комнаты. Тогда Ко-сухин просунул голову в окно и объяснил:
— Мы свои, советские! Не бойтесь!
Восемь офицеров один за другим, а вместе с ними и Коля Смирнов, выбрались из лазарета. Избитые, опухшие от голода, заросшие бородами, офицеры со слезами на глазах принялись обнимать спасителей.
Василий Бабий и Владимир Енджияк остались в городе, а Анатолий Косухин, Владлен Ланский, Борис Еригов и Элик Стауэр отвели освобожденных в лес, к партизанам Северного соединения.
В начале 1944 года в связи с разукрупнением Центральной оперативной группы крымских партизан Петр Романович Ямпольский был назначен командиром Северного соединения. Николай Дмитриевич Луговой стал комиссаром соединения.
Узнав о новых делах молодых подпольщиков, Ямпольский пригласил их к себе в землянку. Здесь их ждала белокурая девушка с серыми глазами, одетая в солдатскую форму.
Расспросив о подробностях операции, Пегр Романович поблагодарил комсомольцев и в заключение объявил:
— За смелые действия в условиях подполья, за то, что вы спасли жизнь восьми советским офицерам, награждаю ,вас ценными подарками. — Он вручил каждому по новому автомату. — А сверх этого партизанский штаб направляет к вам квалифицированную радистку. Она комсомолка. Прошу любить и жаловать.
Радистка встала, одернула на себе гимнастерку и представилась:
— Борнякова Шура...
— А теперь сообщу вам тяжелую весть, — сказал Ямпольский, и его голос враз осекся. —В последнем бою с фашистами смертью героев пали ваши товарищи Евгений Семняков и Шамиль Семирханов. Они дрались с врагами до тех пор, пока руки держали оружие. Евгений Семняков продолжал сражаться и после того, как был ранен в ногу.
Все, кто присутствовал в землянке, в скорбном молчании, стоя, почтили память погибших.
Комсомольцы получили от партизан несколько магнитных мин, литературу, свежие газеты, продукты на дорогу и, не задерживаясь, отправились в город, где их с нетерпением ожидали друзья.
Ночь выдалась ветреная, вьюжная, в степи безумствовала холодная, колючая поземка.
Группу возглавил Элик Стауэр, следопытский авторитет которого был непререкаем. Но одно дело авторитет, а другое — сообразительность.
Вышли из леса. Пурга все усиливалась. Стауэр, шагая впереди, поднял руки и этим дал понять, что группе надо остановиться. Его окружили со всех сторон.
— Дело такое, ребята, — поплюхаться в степи придется, —начал Элик.
Послышались вопросы:
— Что такое?
— Почему?
— Вышел из строя наш спутник,— пояснил провожатый и показал компас, на котором стрелка крутилась безудержно.
Начали выяснять причины неисправности компаса и быстро установили: Стауэр в карманах пальто нес мины. Они размагнитили компас.
Как теперь идти, по какой дороге? Посыпались самые разнообразные предложения.
— Есть испытанное правило, — посоветовал Борис Еригов, — во всяком деле должен быть старший. Мы сегодня избрали Элика. Пусть он нас и ведет.
Шли строго гуськом, чтобы не потеряться в ложбинах, засыпанных глубоким снегом, ступали след в след, не заглядываясь по сторонам. Сыпались шутки, присло-вия, связанные с сегодняшней незадачей.
— Кто не соображает, того жизнь чаще проверяет.
— И в минах—магнит, и в компасе — магнит, только один на другого сердит.
Потом кто-то предложил:
— Неплохо бы теперь и перекусить.
— Повременим,— ответил Стауэр. — Еду надо экономить.
Последние слова насторожили пешеходов. Каждый посерьезнел, подумал про себя—не заблудиться бы.
И они заблудились. Раньше всех об этом узнал провожатый. Узнал, но молчал: авось, дорога отыщется.
Чем дальше, тем ребята все больше выбивались из сил. Иссякли шутки и остроты, съедены продукты.
— Надо ждать утра, — предложил Ланский.— Иначе можно попасть немцам в руки.
— Но ждать среди поля — радости тоже мало,— возразил Косухин.— Давайте поищем хоть какое-нибудь укрытие.
Искали десять минут, двадцать, тридцать — и все напрасно. Теперь уже все понимали: шутить не время. Но и отчаиваться не стоит.
— Только не падать духом, — ободрял друзей Стауэр. — Скоро найдем место для отдыха. Я предугадываю это пастушеским чутьем. В воздухе пахнет дымом.
Пройдя несколько шагов, Стауэр увидел впереди большой стог сена и обрадовался, точно действительно нашел надежный приют.
— Раз есть сено — значит, где-то недалеко деревня. Давайте посидим за ветром, отдохнем и — шагом марш.
Вытеребив в низу стога углубление, в котором можно упрятать спины, ребята уселись плотной стайкой, по пояс накрыв себя сеном. Усталость быстро взяла свое, и они, как один, уснули.
Сколько путники проспали — сказать трудно. Но еще до рассвета где-то поодаль заржала лошадь. Анатолий Косухин, должно быть, самый чуткий, проснулся, протер глаза и прислушался.
Поблизости от стога пролегала дорога. По ней следовал немецкий обоз, скрипя тяжело нагруженными санями.
«Вдруг какому-нибудь Гансу понадобится пучок сена?— опасливо подумал Косухин.— Они же нас перебьют одной пулеметной очередью».
Немец, который ехал на последней подводе, будто угадал мысли Косухина. Остановился посреди дороги и уставился на стог. Но лошадь быстро отдышалась и тронулась вперед.
Опасность миновала. Косухин встал, осмотрелся вокруг, похлопал с мороза в ладоши и скомандовал:
— Подъем!
Кряхтя, вздрагивая спросонья, ребята поднялись. Анатолий рассказал о том, что пережил, показал, куда ведет дорога, и пешеходы двинулись в путь. На рассвете достигли окраины города. Конец похода...
Войдя в город, путники рассредоточились по разным улицам и до квартир добрались без происшествий.
Тридцатого января руководителю симферопольских молодых подпольщиков Анатолию Косухину исполнилось девятнадцать лет. В честь этой даты Мария Павловна испекла румяную картофельную запеканку, пирог с яблочным повидлом, поздравила сына с праздником и тут же прослезилась:
— Ну, а слезы к чему в такой день? — сердился Анатолий. — Надо радоваться, что твоему сыну уже девятнадцать лет, и он жив и здоров в такую черную пору.
— Ты уж прости меня,— оправдывалась мать.— Сердце что-то зашалило окончательно. Я пойду, чуточку прилягу.
Сын уложил мать на мягкий диван, принес ей сердечных капель.
Мария Павловна дала волю мыслям: «Давно ли он в клубе «Швейпрома» надел кумачовый галстук и произнес пионерскую клятву? Мечтал о профессии геолога. Потом, в первые дни войны, стал комсомольцем, а на девятнадцатом году — коммунистом, членом городского комитета партии. Не зря говорят, что в тяжелое время дети взрослеют гораздо быстрее.— Припомнила себя в девятнадцатилетним возрасте и мысленно спросила:— А могла бы я тогда стать подпольщицей?..»
— Ну как — полегче от капель?— войдя в комнату с полотенцем на шее, перебил сын мысли матери.
— Будто немного получше.
— Вот и хорошо. А то в такой день болеть... Мария Павловна встала и принялась накрывать на стол.
Пришли Иван Андреевич Козлов и Евгения Лазаревна Лазарева. Поздравив Анатолия с днем рождения, они выставили на стол бутылку кагора.
— Раньше таким вином причащались в церкви,— шутил Козлов, — а мы им отметим твое девятнадцатилетие. Не обессудь, именинник.
— Чем богаты, тем и рады,— заметила Лазарева. ^— И мы вас будем угощать тем, что есть, — суетясь вокруг стола, забыв о болезни, приговаривала Мария Павловна. — Что поделаешь — раз такое лихолетье при-шло. Будь бы иная пора, отметили этот день не так.
— Ничего, Мария Павловна,— успокоил ее Козлов,— Мы праздник сегодня начнем, а конец его перенесем на день победы. Это уж не так далеко.
Гости сели за стол, ради праздника накрытый голубой скатертью. Мария Павловна налила всем по стопке. Козлов встал.
-— За вашего сына Анатолия Николаевича, за члена горкома партии, за молодого и смелого, но иногда не в меру горячего и не совсем еще выдержанного подпольщика.
— В общем, выпьем за хорошего советского парня,— перебила Лазарева. — А в девятнадцать лет, Иван Андреевич, и вы не были таким осмотрительным.
Выпили, закусили, помолчали.
— А теперь разрешите мне поднять тост, — начала Мария Павловна, раскрасневшаяся, помолодевшая. — За тех, кто помог моему сыну встать «а верную дорогу, за то, чтобы всем остаться живыми и отметить день победы как самый большой праздник в жизни каждого советского человека.
Она чокнулась со всеми и первая выпила стопку до дна.
Вечером именинника поздравили Василий Бабий, Элик Стауэр, Яков Морозов, Все вместе поужинали, вспомнили добрым словом погибших Семена Кусакина, Бориса Хохлова, Евгения Семлякова и Шамиля Семир-ханова, вполголоса спели любимые песни.
А обстановка в Крыму с каждым днем становилась напряженнее, опасней и для подпольщиков, и для партизан.
Окруженные в Крыму, обреченные на явную гибель, немецкие войска продолжали сопротивляться с тупым фанатизмом. Передний край, как бездонный резервуар, требовал все новых пополнений в оружии, в боеприпасах, в продовольствии. Транспортная авиация не справлялась со своими задачами. И командование решило забрать для обороны все неприкосновенные запасы, что хранились на складах городов Крыма.
Все, что только было можно, немцы собрали и в Симферополе и начали снаряжать специальный эшелон.
Медлить было нельзя.
И подпольщики, согласовав свое намерение с горкомом партии, на заседании комитета постановили взорвать железнодорожную водонапорную башню. Это сорвало бы отправку поезда.
На задание (дело происходило днем) отправились Владимир Енджияк, Анатолий Басе и Борис Еригов, одетые в рабочие костюмы железнодорожных ремонтников.
Держа под мышкой черные, будто прокопченные ящики, они несли в них тол и бикфордов шнур. Еще до подхода к станции заметили у башни часового. Прохваченный морозом, он то по-строевому пружинил шаг, то приседал, то размахивал руками, делая шлепки раз впереди себя, раз за спиной.
— Греется фашистское отродье, — ворчал Еригов.— Боится простуды. Будь это где-нибудь на безлюдье, прострочил бы я его.
— Не бреши, чего не надо,— оборвал Басе. — Еще скажешь, что хорошо бы с ним встретиться один на один, да чтобы он оказался без оружия...
— Прекратить разговоры,— приказал Енджияк.— Вокруг народ ходит.
Обозленные на часового, ребята были готовы его растерзать. А он все ходил и ходил вокруг башни и, точно издеваясь над комсомольцами, не раз пинал в их сторону осколки льдин, не раз подставлял им широкую сутулую спину.
На станцию прибыл пассажирский поезд, из него высыпали мобилизованные на работу. Их колонной погнали в город мимо башни. Комсомольцы слышали, как часовой то и дело кричал на тех, кто заходил на недозволенный участок.
Но вот двое, как видно, подвыпивших расхрабрились и вступили в пререкание с часовым. Тот обозлился, наставил на них автомат и начал ругаться, стоя спиной к ребятам.
Такой момент упустить было нельзя.
- Идем, — скомандовал Енджияк.
- Давайте, — согласился Еригов.
Короткие секунды — и все трое проникли в башню Басе встал на караул у двери, а двое стремглав поднялись наверх.
По шнуру, подведенному к взрывчатке, побежал неяркий голубой огонь. Его маршрут — считанные минуты. Надо торопиться. Иначе взлетишь вместе с грудой камней.
По залоснившимся перилам лестницы Енджияк и Еригов кубарем скатились вниз. Все в порядке. Все трое выскочили из башни и, не сговариваясь, направились в разные стороны.
Вскоре тяжелый надсадный взрыв потряс округу. Басе и Енджияк, повстречавшись на улице, пожали друг другу руки и стали ждать Еригова.
— Не попался бы, — заметил Басе.
— От Бори все можно ожидать,— добавил Енджияк. — У него без происшествий не бывает.
Ворчливо переговариваясь, свернули в переулок. И здесь из-за угла вынырнул Еригов, разгоряченный, со сверкающими глазами.
— Что с тобой?—спросил Басе.
— Да я сидел в сквере и наблюдал за суматохой после взрыва. Интересно смотреть издали. Башня рассыпалась на куски. Часовому аллее капут...
Советские войска все больше теснили врага в Крыму. Фашистские пропагандисты в каждой газете, на каждом перекрестке кричали о зверствах русских.
Агенты гестапо, переодеваясь в гражданские костюмы, рыскали по домам с провокационным заданием выловить сочувствующих коммунистам. В квартирах горожан они «соболезнующе» твердили:
— Немцы в Крыму доживают последние дни. Они грозят расправиться с жителями. Мы направлены партизанским штабом спасти вас. Если хотите остаться в живых, собирайтесь с нами. Предупредите об опасности родственников и знакомых.
Но партийные и комсомольские подпольщики знали, что враг в предсмертные минуты особенно коварен, жесток, пакостлив.
Они сумели оповестить население — не поддаваться на фашистские уловки.
- Население-то оповестили, а вот о некоторых родителях подпольщиков забыли.
К матери Бориса Еригова —Маргарите Александровне—наведался человек в гражданской одежде, назвался представителем обкома партии и в разговоре выпытал, что она связана с подпольной организацией. Маргариту Александровну арестовали, и она из застенков гестапо уже не вернулась.
В середине февраля по настоянию подпольного горкома партии комитет ВЛКСМ решил укрыть в лесу, у партизан, командира диверсионной группы Владлена Ланского и его тетку. Над ними нависла угроза расправы.
Сопровождать их вызвались Элик Стауэр и Яков Морозов.
Однако попасть к партизанам не удалось. Ночью в лесу разгорелся бой: из конца в конец рвались артиллерийские снаряды и мины, трещали пулеметы и автоматы.
Группа вернулась обратно. Владлена и его тетку поместили на конспиративной квартире.
Тетка Ланского скоротала ночь, а утром, несмотря ни на какие уговоры, отправилась на свою квартиру по улице Архивной, чтобы взять в дорогу кое-какие вещи. Пошел с ней и Владлен.
Их никто не тронул ни на улицах города, ни при подходе к дому. А в квартире находились гестаповцы. Поняв, что здесь засада, тетка и племянник пустились бежать, но их схватили во дворе.
Рядом с Ланским жил Анатолий Басе. Он видел в окно, как гестаповцы поволокли в дом Владлена. Ему бы ринуться бегом и оповестить друзей-подпольщиков о том, что их товарищ попал в беду. Но Анатолий не догадался. Он ждал, что же произойдет дальше. И только через два часа уведомил Василия Бабия и Анатолия Косухина.
Комсомольцы с оружием в руках пробрались к квартире Ланского с намерением вырвать его из фашистских лап. Но было уже поздно.
Соседи Владлена рассказали, что немцы вынесли его из дома на носилках, покрытых окровавленными простынями.
Так нелепо, не дожив до освобождения города всего лишь два месяца, погиб Владлен Ланский. Это был подпольщик, для которого не существовало чувства страха. Он рвался в каждую схватку с врагом, на каж дое диверсионное задание.
Сверстники горько переживали утрату Владлена Ланского и во многом винили себя за то, что не уберегли товарища.
Но сколько ни горюй, а подпольную работу надо продолжать.
Тяжелая и опасная, она властно требовала от молодежи не падать духом, не вешать голов, как подобает настоящим комсомольцам.
Потеряв Владлена Ланского, комсомольцы постановили немедленно отвести к партизанам всех, кому грозила опасность. Встал вопрос и об отправке бывшего командира группы Зои Жильцовой. Больная туберкулезом, она так ослабла, что идти пешком не могла. А гестаповцы ее уже выслеживали. Как ее доставить в лес?
— Надо найти лошадь,— пробасил Бабий..
— А где?
— Сделаем вылазку на немецкую конюшню, что на усадьбе бывшего совхоза «Возрождение», — и кончен вопрос, — зажегся Еригов.
Не прошло и двух часов, как Василий Бабий явился со своей группой в загородный овраг, где находились Косухин, Жильцова и все те, кому предстоял поход в лес, и отрапортовал:
— Задание комитета перевыполнено. Вместо одной лошади мы привели две.
Поздно вечером большая группа тронулась в путь. Зою Жильцову везли на санях. Вторая лошадь шагала как резервная для тех, кто устанет в пути.
Вот и «почтовый ящик» — место встречи с партизанским проводником Григорием Гузием. Пройдено десять километров нелегкого пути. Дальнейшая дорога менее опасна. Но, на несчастье, пешеходов поднялась буря, с резким колючим ветром, со снегопадом. В лесу проводник сбился с пути. Теперь двигались бездорожьем, по глубокому снегу.
Больная, обессиленная Зоя Жильцова не выдержала— скончалась. Подпольщики молча вырыли в снегу могилу и на ремнях спустили туда боевую подругу, закрыв ее плащ-палаткой. Молча с обнаженными головами постояли над могилой и двинулись дальше.
