Взрыв военного склада в рождественский вечер переполнил чашу терпения шефа городского гестапо. Он вызвал своего заместителя, открыл запись на календаре, сделанную в день двадцатипятилетия комсомола, показал майору и спросил:
— Вы это помните?
— Помню, господин полковник.
— А сколько осталось до конца календаря?
— Еще пять суток.
— И что же?
— За это время мы должны выполнить ваш приказ..
— Каким образом? — не унимался полковник. — Ваши слова, по-моему, отдают прожектерством.
— Никак нет,— ответил майор. — Один из главарей СПО Хохлов пойман. Обнаружены следы и к сегодняшним диверсантам.
Услышав эти слова, шеф гестапо привскочил со стула.
— Только-то?
— Сегодняшние диверсанты тоже будут пойманы,—» поправился майор.
— Что ж. Потешим себя надеждой еще раз, — обмяк полковник и снова откинул последний листок календаря, сделав на нем дополнительную запись. — Дай бог, чтобы следы привели вас, куда надо...
Он снял телефонную трубку, 'набрал номер городского коменданта и передал ему приказание:
— Запретите хождение цивильных по городу с шести часов вечера и до восьми утра. Усильте патрулирование, охрану объектов. Предупредите солдат: те часовые и патрули, в чьем районе произойдет диверсия, будут расстреляны. Отдайте приказ по гарнизону.
— Все будет сделано, — послышался в трубке голос коменданта. — Постараемся...
Строгий приказ шефа гестапо расстроил планы комсомольцев.
— Что будем делать? Как теперь быть?—посыпались вопросы командиру.
— Продолжать драться с врагами, —спокойно ответил Косухин. —Драться до победного конца.
— А как?
Владлен Ланский предложил:
— Давайте обряжаться в немецкие костюмы и действовать под видом патрулей...
Мысль всем понравилась. Косухин доложил об этом Ивану Андреевичу Козлову.
— Дело стоящее,— согласился старик.— Надо подумать, как достать мундиры.
А задуматься было над чем. Можно выйти в город и уничтожить несколько солдат. Но за одного убитого фашисты расстреливали пятьдесят советских граждан. На такие жертвы подпольщики пойти не могли.
О нуждах комсомольцев узнали партизаны и прислали им два немецких мундира.
Для солидно разросшейся группы этого было мало. Но и два костюма—это тоже кое-что значит.
Комсомольцы знали, что здание бывшей Панорамы «Штурм Перекопа» переоборудовано в солдатскую казарму. Вот бы проникнуть туда! Можно запастись и костюмами, и оружием. Но как туда пробраться?
Анатолий Косухин и Василий Бабий оделись в форму немецких солдат. Подпольщик Василий Алтухов, работавший в полицейском участке, пришел в своей форме, Владимир Енджияк и Борис Еригов — в гражданской одежде. Время подвигалось к полночи. Впятером отправились к Панораме.
Впереди с автоматами на груди —Бабий и Косухин. За ними, втянув шеи в плечи? понуро переступали «арестованные» Енджияк и Еригов. Замыкал инсценированный патруль Алтухов.
На улице Розы Люксембург показался действительный патруль. Василий Бабий не растерялся и басовито окликнул его на немецком языке:
— Хальт! Пароль!
— Стокгольм! — ответил немец, принявший встречную группу за своих, но покосился на русские автоматы.
Теперь пароль известен. А отзыва у немцев, к счастью, не было.
Двинулись дальше. Повстречался немецкий офицер -с женщиной под руку. Увидев группу, он начальнически поводил лучами электрофонаря по лицам людей и пренебрежительно махнул рукой — идите, мол, своей дорогой...
Подошли к казарме. «Цивильные», а с «ими «полицейский» остановились у круглой пузатой тумбы, на которую наклеивались объявления. Косухин и Бабий направились к часовому.
— Хальт! Пароль! — послышался голос часового. Лязгнул взведенный автомат.
— Стокгольм.
Держа в зубах папиросу, Косухин знаками дал понять: нужна спичка. Часовой начал рыться в карманах. Бабий наставил на него автомат.
Немец опешил, вытаращил и без того выпуклые глаза, пустился в объяснения:
— Патруль не имеет права разоружать часового. Часовой — лицо неприкосновенное.
— Хенде хох! —на ухо скомандовал Бабий неприкосновенному лицу.
Часовой, перепугавшись, поднял длинные руки и затравленно смотрел то на одного подпольщика, то на другого.
— А теперь доложи нам о расположении казармы, кто в ней находится,— приказал Бабий.
— И чтобы безо всякой путаницы, — добавил Косухин.
Обезоруженный немецкий часовой сообщил:
— На первом этаже спят солдаты, на втором — офицеры. Оружие стоит на стеллаже. Солдатские койки расставлены вдоль окон с обеих сторон. Посередине — проход.
Оставив часового вместе с Алтуховым у двери, подпольщики надели на глаза черные маски и ворвались в казарму. В ней горел электрический свет. Немецкие солдаты (их было в казарме до пятидесяти человек) — кто спал, кто играл в карты, кто читал газеты.
— Руки вверх! Слушайте нашу команду, — крикнул Косухин.
— Всем сесть к спинкам кроватей и держать руки вверх,— приказал Бабий.
Солдаты, как один, выполнили строгий приказ.
Подпольщики надели по два немецких костюма. Захватили по две пары винтовок и несколько винтовочных затворов.
Теперь есть возможность расправиться со вторым этажом. Но Косухин решительно отверг эту мысль. Отверг потому, что расправа с офицерами могла вызвать повальные обыски вокруг казармы. А неподалеку от нее жил Иван Андреевич Козлов.
Покидая казарму, комсомольцы предупредили немцев:
— Из помещения никому не выходить. Дверь заминирована.
На самом же деле они придвинули к двери ящик с песком и удалились. Трофеи спрятали на усадьбе Бориса Еригова. Еще до войны он с друзьями вырыл во дворе глубокую потайную яму, обшитую тесом и предназначенную для ребячьих военных игр. Эта яма стала хранилищем имущества и вооружения комсомольцев-подпольщиков.
Весть о дерзком налете на Панораму быстро распространилась по всему городу.
И горожане, и оккупанты — все сходились на одном: трудная и опасная, но строго рассчитанная операция проведена крупными партизанскими силами.
К Косухиным прибежала Евгения Лазаревна. Радостно блестя глазами, она рассказала о событии Марии Павловне и Анатолию:
— Сегодня ночью партизаны сделали налет на здание Перекопской панорамы, в которой теперь немецкая казарма. Столько они там натворили, что даже не верится... Козлов — в неописуемом восторге. Ходит по комнате, потирает ладони, крякает от удовольствия и га дает: кто мог это сделать. Наверное, говорит, появилась какая-нибудь новая подпольная организация. Просит помочь ему найти этих смелых людей...
— А он не сказал, в каком районе сподручнее искать?— ухмыляясь, спросил Анатолий и ребром ладони потер переносье.
— Я не пойму, Толя, твоей усмешки, —заметила Евгения Лазаревна.—Ты или не веришь тому, что я рассказала, или об этом слышал по-другому.
— Почему же не верю, Евгения Лазаревна? Верю и радуюсь вместе с Иваном Андреевичем.— Анатолий, подражая Козлову, начал по-стариковски ходить по комнате, потирать ладони и крякать по-козловски. Потом остановился против Лазаревой, посмотрел в ее смуглое лицо, тронутое тонкими морщинками, и спросил: — А вы поверите тому, что я скажу?
— Конечно, поверю. Что за разговор.
— Налет на казарму сделали члены СПО.
— И кто же ходил?
— Пятеро.
Анатолий назвал участников операции и рассказал, как она протекала.
— Поступили вы (несколько опрометчиво, но сделали здорово,— сказала в заключение Евгения Лазаревна.— Беги быстрее и доложи старику. Он успокоится.
Анатолий пошел к Козлову. Тот обрадовался встрече. Нервно подергивая худыми плечами, спросил:
— Ты слышал про Панораму?
— Слышал.
— Ну и как твое мнение?
— На мой взгляд, хорошо получилось.
— Хорошо-то хорошо. Но кто это нам помогает?
— Мы, Иван Андреевич,—ответил Анатолий. — Бабий, Енджияк, Еригов, Алтухов и я.
Лицо Козлова мгновенно изменилось. Морщины, казалось, стали глубже, тверже, по ним расползлась обида. Раздосадованный, он сел на стул и, не спуская глаз с Анатолия, выговорил ему:
— Поступили вы храбро. Немцев перепугали насмерть. Это хорошо. Но, с другой стороны, вы нарушили дисциплину подпольщиков.
— Почему, Иван Андреевич? — спросил Анатолий, смущенно опуская глаза.
— Вы проявили анархизм. Ты в школе изучал, кто такой Бакунин?
— Изучал.
— Так вот вы сделали по-бакунински. А его методы для нас неприемлемы.— Козлов повысил голос:— Что вас заставило действовать без разрешения горкома? Вы члены организации или бесшабашные анархисты?
— Мы, Иван Андреевич, боялись, что вы нам не разрешите налет,— признался Анатолий.
-— У нас власть коллективная. Обсудили бы вопрос на заседании.
Секретарь горкома долго внушал комсомольскому руководителю, что самочинные действия в условиях подполья могут привести к тяжелым последствиям. И Анатолий Косухин понял это.
У страха глаза велики. Слухи о ночной вылазке партизан покатились в вышестоящие немецкие инстанции подобно снежному кому в сырую погоду — чем дальше, тем больше нанизывалось подробностей. До шефа городского гестапо они дошли в таком виде: к зданию Панорамы подъехало несколько машин. Распоясавшиеся партизаны не только похитили немецкое оружие и об-мундирование, но и заминировали помещение, оно вот-вот должно взлететь на воздух.
О ночном чрезвычайном происшествии шефу гестапо сообщили по телефону. Спросонья он долго не мог понять, что и как случилось. Когда же дежурный в третий раз доложил о неприятности, шеф распорядился:
— Так задержите этих налетчиков, допросите их, Л потом с ними расправимся.
— Да они скрылись, — слышалось в трубке. — Скоро могут позвонить из штаба и поинтересоваться обстановкой, а я не знаю, что докладывать,— растерялся дежурный.
Злой до безумия, шеф, забыв причесаться, отправился в кабинет. Дежурный, приложив два пальца к головному убору, начал рапортовать:
— Господин шеф, этой ночью в здании Панорамы «Штурм Перекопа»...
— Хватит, — оборвал дежурного шеф. — Знаю... Рапортовать научились, а за порядком в городе смотреть некому. Собрались здесь ротозеи да хвастуны.
Дежурный молча выслушал ругань начальника, дрожа всем телом, точно его вытащили из проруби.
— Вызвать майора!—распорядился шеф и пнул каблуком в дверь. Она распахнулась, ударив никелированной скобой в стену и отбив штукатурку. Не раздеваясь и не снимая фуражки, он сел за стол, почувствовал сильное сердцебиение.
«Поменьше волнуйтесь»,:—вспомнил он вчерашние слова врача, выписавшего ему сердечную микстуру.—-«Как бы не так. Такие ротозеи, пожалуй, и до разрыва сердца доведут... Нет, довольно терпеть разжиревших каплунов. Засиделись, обрюзгли, отяжелели». Встал, повесил шинель и фуражку на вешалку, глянул в зеркало и ужаснулся: лохматая седина встопорщилась по всей голове.
Едва шеф причесался, как раздался стук в дверь. Увидев на пороге свекольно-красного, задохнувшегося от торопливой ходьбы майора, зло поторопил:
— Входите, входите быстрее. Чего озираетесь по-заячьи?
— Слушаю вас, господин полковник.
— Вы почему ко мне являетесь в таком виде? — гневно спросил начальник.
Майор принял строевую стойку, осмотрел себя и увидел незастегнутые пуговицы френча.
— Виноват. Торопился.
— А вам известно, когда нужна торопливость?
Майор молча кивнул головой, поняв, что шеф в ярости, что случилась какая-то новая неприятность.
— Тогда второй вопрос,— полковник, чувствуя власть над майором, надменно поднял острый подбородок и указательный палец правой руки ввинтил в воздух. Но тут зазвонил один из телефонных аппаратов. Рука пол-ковника упала, и веко левого глаза нервно задергалось. Он снял трубку. Из второго источника докладывали то же самое, что уже было известно.
— Ваш доклад не делает вам чести, — ворчал он.— Мне об этом уже известно. Явитесь через час. Да, да. Ровно через час.
Чувствуя, что в груди отлегло, полковник небрежно положил трубку, вздернул подбородок и продолжил:
— Так на чем же мы с вами остановились? — Вы хотели задать мне второй вопрос.
— Правильно. Вот этот вопрос. Вам известно, что вы в моем учреждении главный блохолов?
— До этого дня меня так не называли,— попробовал обидеться майор.
— А сегодня я вас назвал. И имею на это полное право. — Чтобы придать разговору более официальный тон, полковник встал, уперся ладонями о стекло, лежащее на столе.
— Вы занимаетесь настоящим блохоловством. Да, да. Кого вы ловите? Либо каких-нибудь из ума выживших стариков, либо четырнадцатилетних девчонок. В ком вы видите противников немецкой власти, шпионов, диверсантов, пособников партизан? Да с вашей бдительностью скоро вырежут всех нас — работников гестапо. Да, да... Вам известно, что сегодня партизаны совершили налет на солдатскую казарму?
— Никак нет,
— Вот-вот. Так я и знал. А ваши подчиненные ночами рыщут в городе по квартирам, обыскивают тех, кто живет смирнее смирных. Да, да... Вы просто наглый хвастун. Хватит! Где ваше слово? Где ваша офицерская честь? Вы мне больше не нужны. Идите!
Отстранив от должности заместителя, шеф гестапо не потерял еще надежды поймать русских диверсантов, столь рьяно действующих в городе.
Новый заместитель добился расширения штата и набрал сыщиков с особым «нюхом» и отъявленных убийц с большой дороги.
Иван Андреевич Козлов, узнав о перемещениях в гестапо, пригласил Анатолия Косухина и предупредил его: слежка за членами подпольной организации усиливается.
— Фашистский улей растревожен,—говорил он.— Диверсионную работу на время надо приостановить. А потом мы снова покажем — симферопольская подпольная организация жива и здорова. Она била, бьет и будет бить врага до победного конца. Согласен?
— Согласен, Иван Андреевич.
