ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

   По полю, впрягшись в бороны, брели женщины. То и дело останавливаясь, они отпускали лямки и прислушивались. С самого утра в лесу шел бой.
   - Только б выскочили, только б спаслись! - шептали крестьянки, пристально вглядываясь в далекие очертания леса.
   Пригревало солнце, от сизой земли шел пар...
   Немцы замыкали кольцо вокруг отряда товарища Куприяна. Они наступали с левого берега Ворсклы, надеясь прижать партизан к горе и уничтожить. Войскам помогала полиция, собранная специально для этой операции из нескольких районов: Велико-Богдачанского, Санжарского, Шишацкого - и из самой Полтавы. Все заречное подгорье на правом берегу, покрытое лесом и кустарником, изрытое оврагами, трещало и дымилось. Немцы пустили в ход не только пулеметы и автоматы, но и минометы. Казалось, что после долгого затишья тут снова возник фронт.
   ...Из всего отряда остался только товарищ Куприян.
   Его верные друзья по оружию, которым он еще утром отдавал боевые приказы, навеки полегли на крутых склонах.
   Командир отряда тяжело ступал по дну глубокого оврага. Навстречу, с горы, бежали мутные воды последних снегов. Пласты почерневшего ноздреватого снега еще кое-где задержались на теневом склоне оврага.
   За спиной командира свистели пули, впиваясь в мокрую глину. Товарищ Куприян иногда поглядывал туда - невнимательно, безразлично. Он не пригибался, не прибавлял шагу. Когда многоголосая погоня приближалась, он поднимался по склону, впиваясь руками в глину. Немцы шли рядами по всему подгорью. Он, не торопясь, целился и делал несколько выстрелов и опять спускался на дно оврага и шел в гору, держа автомат под мышкой, как папку с бумагами. Он шел без шапки, словно на трибуну; спокойно глядя вперед сухими, воспаленными глазами. Все его товарищи, остались внизу. Последними пали бригадир совхоза "Жовтень" Платон Рудченко и инструктор райкома партии Андрей Бутко. Пуля попала Бутко в затылок, когда они почти уже выбрались из этого оврага. Бутко, не вскрикнув, упал в ручей, и вода закипела вокруг, смывая глину с его сапог.
   Солнце поднимается все выше и выше. Как высоко ходит солнце весной! Если бы удалось перебраться на северный склон горы! Он спустится в яр и выйдет опять к Ворскле, возле артели "Парижская Коммуна", перейдет реку вброд. Враги, конечно, не знают этого брода. Они будут искать лодку и задержатся. До вечера он успеет дойти до дома лесничего. А что, если речка разлилась? Тогда он пойдет прямо в артель "Парижская Коммуна", там ему дадут лодку.
   В "Парижской Коммуне" много друзей. Участница Всесоюзной сельскохозяйственной выставки Ганна Олешко... Ее шестнадцатилетний сын Павлик тоже был у него в отряде. Она еще не знает, что Павлик погиб.
   Голоса немцев слышны совсем близко. Командир видит, как они ползут за ним по склону. Беспорядочные команды, неутихающая стрельба. Ясно, что они его не видят. Слева несколько гитлеровцев осторожно пробираются вперед, держа наготове гранаты с деревянными ручками. За извилистым поворотом они сбиваются в кучу и разглядывают что-то на земле. Наверное, наткнулись на убитого Бутко или на кого-нибудь другого из бойцов отряда.
   Командир долго целится в эту группу, стреляет. В сплошной стрельбе его выстрелы почти не слышны. Немцы видят, как падает один, потом - другой. Они не понимают, где опасность. Не знают, куда прятаться, растерянно топчутся на месте, задирая головы и оглядываясь по сторонам. Товарищ Куприян опять нажимает крючок. Но выстрела нет. Он нажимает снова. Все...
   Патроны кончились.
   Скользя, он спускается к ручью и снова бредет навстречу бегущему потоку.
   Командир отряда и он же его единственный боец. Один автомат и ни одного патрона в обойме. Со всех сторон по взгорью трещат, взрываясь среди голых деревьев, мины. Наступающие бьют по всему склону, словно командир отряда отходит не один, а во главе своих боевых товарищей.
   А разве это не так? Не потому ли сейчас, окруженный врагами, он не чувствует одиночества? Все утро его не покидает твердая уверенность в том, что это еще не конец их борьбы здесь, на Полтавщине. Он знает: главный отряд секретаря обкома ведет сейчас бои в Гадячских лесах. В каждом районе действуют подпольные организации. В одной только Полтаве несколько таких групп. Одна из них - "Непокоренная Полтавчанка". По заданию сверху он до сих пор руководил ее работой. Собственно, эта группа постепенно стала как бы частью отряда, одной из его многочисленных ветвей, раскинувшихся во все стороны. И эта ветка распустилась, зацвела в самой Полтаве... Смогут ли ребята снова связаться с подпольным обкомом? Ведь Безрукий не принесет им больше указаний и инструкций. Его убили еще на рассвете на том берегу Ворсклы. Не натворят ли молодые горячие головы каких-нибудь роковых ошибок?
   А парашютисты... Они спустятся в районе действий отряда Куприяна, спустятся, надеясь на него. Кто предупредит об этом верных людей, если он упадет здесь? Успеют ли товарищи своевременно сомкнуться, заполнить его место в строю? Сейчас это тревожило командира больше всего. В конце концов самым существенным для него было не то, что он с минуты на минуту может погибнуть. Он солдат Отчизны, и отдать за нее жизнь ему не жаль. Только очень горько от сознания, что придется оставить дела незаконченными.
   Достал из бокового кармана маленький, как бумажник, пистолет, вынул на ходу магазин, посмотрел в отверстие. Патроны поблескивают медью лишь в трех верхних дырочках.
   Овраг становится мельче. Командир иногда оглядывается и отсюда, с высокого склона, видит теперь далёкое заречье. Солдатки с боронами на поле, кое-где коняга, как на старинной гравюре. Дымится земля до самого горизонта. Плывет, клубится прозрачная белесая мгла. В эту пору в поле выехали бы уже тракторы с сеялками. То тут, то там виднелись бы полевые будки трактористов. Табельщицы высчитывали бы нормы и, радостные, сообщали бы, кто победил в соревновании. Вон той полевой дорожкой ехал бы на своих бегунках председатель "Новой жизни" Кравченко. Прошлой весной Кравченко получил на бюро выговор за медленные темпы весенней вспашки. Сейчас Кравченко лежит внизу, там, где и Рудченко, и Андрей Бутко, и другие. Тело его уже, наверное, нашли фашисты. Обыскивают своими подлыми руками. Откровенно говоря, можно было б ему тогда не записывать выговор...
   Дышат поля за Ворсклой, дрожит на горизонте прозрачное марево. Что было бы здесь через десять, двадцать лет! Сколько новых культур появилось бы на этих полях!.. И кок-сагыз, за который они только взялись перед войной, и новая гибридная пшеница. Какие машины загремели бы здесь по весне! И колхозные лесосеки, молодые сейчас, превратились бы в тенистые зеленые гаи. На этом склоне, по которому он поднимается, уходя от погони, раскинулись бы виноградники - этот склон обращен к солнцу. Упрямый Кравченко ехал бы уже не на своих дребезжащих бегунках, а на легковой...
   Погоня приближается, крики слышны уже с трех сторон. Внезапно впереди, за поворотом оврага, засвистели пули. Держа наготове взведенный пистолет, командир отряда остановился. Прислонившись плечом к стене обрыва, он спокойно ждал.
   Внизу послышалось тяжелое шлепанье ног. Огляделся, посмотрел вперед. Никого. Шлеп, шлеп, шлеп! И тут он увидел первого. Немец высунулся из-за рыжего выступа оврага, запыхавшийся, потный, по пояс в грязи. Заметив человека в измазанной глиной одежде, который стоял, прижавшись к глиняной стене, словно был вырублен в ней, солдат подался на шаг назад, вскидывая автомат.
   - Сдавайсь! - крикнул он.
   - Сдавайсь! Сдавайсь! - послышалось одновременно с разных сторон.
   Командир отряда стоял, заложив руки за спину, выжидая, пока враги подбегут ближе. Потом порывисто выбросил руку вперед и выстрелил в грудь первому, второму...
   Оба присели, загребая руками рыжую муть.
   - Сдавайсь! - кричали со всех сторон. Оставался последний патрон, тот, который солдат имеет право оставить для себя.
   Командир отряда приставил пистолет к виску.
   - Большевики не сдаются, - сказал он хрипло и спокойно.
   Прозвучал выстрел, и командир повалился в воду, головой навстречу весеннему потоку, что, пенясь и журча, сбегал с горы.