На дворе .— сентябрь. Стоит теплая ведреная погода. В поле всюду горит осенняя позолота, густо пахнет и от щетинистого жнивья, и от увядающей травы.
Анатолий Косухин вышел в сад, вдохнул всей грудью прохладный пряный воздух, занялся утренней гимнастикой на самодельном турнике. После завтрака сел на велосипед, объехал друзей и определил для них задания на предстоящую неделю. А возвратясь домой, аккуратно протер тряпкой инструмент, всегда находившийся под руками, и рассовал его в ящики стола. Накрыл стол чистой темно-голубой бумагой, двумя горками сложил на нем учебники.
Мария Павловна, заметив хлопоты сына, озабоченно спросила:
— Ты, Толя, куда-то собираешься? Или матери не обязательно знать?
— Иду, мама, в лес, к партизанам. Проводник —самый надежный. Будет все в порядке. Вот увидишь.
— Ну, а если кто-нибудь спросит, где Анатолий, что мне отвечать?
— Отправила на Украину за продуктами.
В неизменной лыжной куртке, с сетчатой авоськой, наполненной ржаными лепешками, Анатолий на закате солнца прибыл в условленный кустарник за городом. Григорий Гузий — связной партизан — уже ждал его.
Шагали не торопясь по проселочной дороге, вдоль феодосийского шоссе, разговаривали.
— Дела у нас идут хорошо, — рассказывал Гузий.— Правда, были затруднения с харчем, но выкрутились. Раздобыли. Теперь живем.
— Оружия хватает?
— Хватает.
В густой лиственный лес вошли далеко за полночь. Темень такая, что ничего не видно в трех шагах. Наступишь на сухую ветку, она жестко хрустнет, и звук разносится далеко-далеко.
Анатолию Косухину казалось, что вот-вот из-за ствола дерева или пенька хлестнет вражеский автомат. Он шел, чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Но боязнь надо отогнать. «Пугливые — партизанам не попутчики», — вспомнились слова Гузия, сказанные еще при первой встрече.
Гузий остановился, приложил ладонь к глазам так, как делает человек, когда глядит в сторону яркого солнца, осмотрелся вокруг и, что-то сообразив, позади себя прочертил рукой линию, означавшую для Анатолия — выдерживай за мной определенную дистанцию.
Прошли мимо огромной, почти голоствольной лиственницы, бурей вывернутой с корнем, повернули вправо, вдоль пологой ложбины, заросшей широколапым папоротником. Гузий раздвинул кустарник, достал из него автомат, а спутнику отдал свой пистолет.
Анатолия это обрадовало. Не отставая от проводника, он держал пистолет наготове и до боли в пальцах сжимал его в правом кармане куртки.
Сквозь кроны деревьев узкими разводьями лилово замерцал рассвет. Анатолий устал, куртка его пропотела.
— Крепись, брат,— сказал провожатый.— Как раз-виднеет, устроим привал, позавтракаем.
— Выдюжу, — отвечал Анатолий, а сам чувствовал, как сосало под ложечкой, как с каждой минутой хотелось есть все больше. Он не однажды порывался достать из авоськи лепешку, но всякий раз отгонял эту мысль — неудобно перед бывалым партизаном выказывать недостаточную натренированность к длинным походам.
Рассвет из лилового стал сиреневым. Потом на востоке, у кромки горизонта, оранжево запестрели жидкие облака.
Гузий — то ли разгадал желание спутника, то ли потому, что настало время, — на круглой прогалине облюбовал травянистый взлобок:
— Давай-ка отдохнем да чуточку подзаправимся. Путь наш еще далекий.
Анатолий с радостью начал потрошить сверток с лепешками. Гузий достал солидный кусок свиного сала и краюшку черного хлеба.
После завтрака молча посидели, выкурили одну папиросу на двоих и — снова в путь.
Вечером, когда солнце склонилось к закату, Гузий и Косухин добрались до партизанского штаба. Он располагался на северном склоне угора, окруженного густым хвойняком. При партизанском штабе находился областной подпольный партийный центр, созданный в сентябре тысяча девятьсот сорок второго года и возглавляемый Петром Романовичем Ямпольским.
В довоенную пору Ямпольский работал секретарем райкома и заведующим отделом обкома партии, а с начала войны — секретарем Крымского обкома партии.
Положив подле себя туго набитую полевую сумку, Петр Романович, довольно моложавый на вид, но грузный, сидел на пеньке под высокой лиственницей и что-то записывал в общую тетрадь, держа ее на коленях. Увидев Гузия, Ямпольский встал, одернул гимнастерку, Связной молодцевато подтянул руку к покоробленному козырьку бывалой флотской фуражки.
— Товарищ секретарь областного подпольного партийного центра, ваш приказ выполнен в срок, — по-военному докладывал Григорий Гузий. — Все в полном порядке. Никаких происшествий в пути следования не случилось. Привел с собой руководителя симферопольских комсомольцев-подпольщиков Анатолия Косухина.
Степенный, бронзоволицый, одетый в защитную военную форму без погон, с редкой проседью в черных курчавых волосах, Ямпольский шагнул вперед и, подавая руку Косухину, сказал:
— Здравствуй, Анатолий. — Внимательно осмотрел с ног до головы худощавую юношескую фигуру, пошутил:— А я представлял тебя богатырем и никак не меньше Григория Гузия...
То, что Ямпольский обратился к нему на «ты», приободрило Анатолия. «Вот что значит попасть к своим людям,— запело у парня в груди. — Здесь ты товарищ, и фамилия у тебя своя, и говорить можно открыто».
И вслух ответил:
— В нашей подпольной организации, Петр Романович, все самые обыкновенные. Все по-прежнему комсомольцы, все одинаково ненавидят фашистов.
— Вот и хорошо. О вашей работе мы слышали. И считаем, что вы вместе с нами в боевом строю, вы — наш надежный тайный гарнизон.
— Спасибо вам, Петр Романович, за высокую оценку. Из-за густого кустарника появился приземистый блондин с яркими голубыми глазами, в такой же форме, как и у Ямпольского.
— Это Николай Дмитриевич Луговой,— представил Петр Романович Ямпольский. — Наш командир бригады.
В прошлом Луговой работал секретарем Зуйского райкома партии в Крыму. Анатолий назвался:
— Косухин.
— Очень приятно, — ответил Николай Дмитриевич. — Давно мы хотели встретиться с тобой, да все не удавалось. Есть о чем потолковать.
Луговой тоже внимательно осматривал высокую фигуру Анатолия.
— А ростом тебя природа не обидела. И сколько же тебе лет?
— Девятнадцатый идет.
— Для подполья самый интересный возраст, — заметил Ямпольский.
С кухни, расположенной на скате угора, донесся голос:
— Ужин готов.
— Пойдем, Анатолий, подзаправимся, — предложил, Николай Дмитриевич. —Попробуешь, каковы партизанские харчи.
— И условимся так, — добавил Ямпольский. — За ужином о делах не говорить.
— Понял, — ответил Косухин.
Над алюминиевыми котелками, двойной шеренгой расставленными на пятнистой плащ-палатке, поднялись столбики светлого пара, разнося по воздуху вкусный запах. Поели ухи из форели, поджаренной консервированной колбасы, напились густого, но несладкого чая, заваренного из кизиловых корешков.
— Теперь, Толя, отдохни, — посоветовал после ужина Ямпольский. — А завтра поговорим обо всем.
Утро выдалось солнечное, безветренное. Но в лесу стояла прохлада. На траве, на листьях папоротников, на кустарниках — всюду блестела роса.
Выбрав место на мягкой зеленой полянке, окруженной разнофигурными каменными валунами, члены подпольного партийного центра слушали подробный доклад руководителя симферопольских комсомольцев-подпольщиков.
— А типография у вас в надежном месте? — поинтересовался Николай Дмитриевич.
— В надежном. Фашисты с ног сбились в поисках, а все без толку. Они уже обыскали не один десяток квартир. А наша типография как работала, так и работает. Мы ее так замуровали, что найти нелегко.
— Это хорошо, что вы умеете маскироваться, — одобрил Петр Романович. — Но лишку умением не кичитесь. Будьте начеку. Осторожность в наших делах — это мастерство. А мастерство должно шлифоваться ежедневно, систематически, упорно.
Когда Анатолий Косухин закончил доклад, Ямпольский спросил:
— Какую помощь вы бы хотели получить от нас?
— Я считаю, что наша организация может делать больше, чем сейчас. У нас много возможностей для диверсионной работы. Но с чего ее начать, мы не знаем. Во-вторых, мы нуждаемся в советах, как построить руководство организацией. Она становится все шире, все многолюднее.
— Запросы ваши вполне резонны, по-хозяйски продуманы. И я думаю, что мы сумеем помочь вам и в том, и в другом случае, — подытожил разговор Петр Романович.— Главное наше требование — самая строгая конспирация. Она для подпольщиков — начало всех начал. Советую не гнаться за количеством членов организации. Добивайтесь того, чтобы одна группа не знала о существовании другой.
Ямпольский достал из полевой сумки отпечатанный на машинке Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза организаторам и руководителям подпольной комсомольской ор-ганизации «Молодая гвардия», спросил:
— Вы о молодогвардейцах что-нибудь слышали?
— А как же, Петр Романович. И Указ знаем, и большую передачу про молодогвардейцев слушали. Мы и позавидовали бесстрашным комсомольцам, и погоревали всем коллективом.
— Вот и равняйтесь на них, — посоветовал Ямпольский.— И организацию вашу надо оформить по всем комсомольским правилам: создать комитет, избрать секретаря, заместителя. Это поднимет авторитет организации, еще больше укрепит ее.
— Согласен, Петр Романович, — кивнул головой Косухин.
— Вот и хорошо. Ямпольский поговорил с кем-то по телефону. Отошел от аппарата, обрадованный хорошей вестью, и сообщил:
— Сегодня ночью партизаны привели «языка» — немецкого ефрейтора. Он рассказал, что в Симферополе на гитлеровское воинство наводят жуть листовки, которые подписаны «СПО».
— Так им и надо, — зло бросил Косухин.
— Правда глаза колет врагам. И за ту правду, которую вы пропагандируете в комсомольских листовках, большое партийное спасибо вам. Но делайте их с еще большим политическим накалом, плотнее насыщайте местными примерами, разите наповал фашистскую брех-пропаганду. В нашей помощи не сомневайтесь. К тому же скоро по соседству с вами будет создан подпольный горком партии.
— У нас в Симферополе? — заинтересовался Косухин и тотчас осекся: можно ли задавать такие вопросы.
— Да, в Симферополе. Все будет сделано совершенно секретно. Но ты об этом знай: ваша организация будет работать в тесном контакте с горкомом партии, под его руководством.
Глубоко удовлетворенный разговором с руководителем партийного центра, Анатолий сказал:
— Теперь мне все ясно, Петр Романович. Не буду вас больше задерживать.
— Тогда я тебя задержу. Нас ты допросил основательно. А о себе сказал далеко не все.
— Может быть, я действительно что-нибудь упустил? — растерянно спросил Косухин.
— Упустил и многое. Нам хочется знать: чем вы питаетесь, откуда берете продукты?
— Тот, кто работает, кое-что получает по карточкам. Кое-что добываем со складов, из столовых. Родители, у которых есть вещи, променивают их на хлеб, на муку.
— Если станет очень трудно, обращайтесь к нам. Поможем,— Ямпольский помолчал, подумал.— А теперь расскажи, как к вашим делам относятся родители?
- На первых порах опасались за нас. А теперь привыкли. И я, например, от матери не скрываю ничего. Наоборот, часто советуюсь с ней. Так же делают и Борис Хохлов, и Евгений Семняков, и Лида Трофименко.
Много и подробно расспрашивал Ямпольский у Ко-сухина о комсомольском подполье в оккупированном городе, а в заключение еще раз подчеркнул:
— Только, не поддавайтесь, Толя, мальчишескому безрассудству. Взрослейте с каждым днем, набирайтесь мудрости у родителей, как вести себя среди врагов, как им лучше досаждать. А для диверсионной работы отберите самых храбрых, но не тех, кому везде и всегда море по колено.
Николай Дмитриевич Луговой сводил Анатолия Косухина в партизанскую типографию и вручил ему портативный печатный станок, весом не больше четырех килограммов. Анатолий осмотрел станок, опробовал его в работе.
— Вот это вещь! Теперь мы увеличим тираж листовок в пять-шесть раз... Вы сами делаете такие агрегаты?
— Нет, получили с Большой Земли.
— Ох, и обрадуются наши комсомольцы,— заметил Косухин, подходя со станком к Ямпольскому.
— А этому не обрадуются? — Петр Романович показал на магнитные мины, тонкими плашками сложенные на походном столе. Плоские, в продолговатых эбонитовых коробках, с двумя сильными магнитами, они цепко прихватывались ко всему металлическому и обладали способностью взрываться в тот срок, какой им закажешь — через час, два, три и больше.
— За такие подарки мы постараемся отчитаться боевыми делами. Вот увидите, Петр Романович.
— Правильно, Толя,— согласился Ямпольский. — Объясни ребятам, что каждая мина стоит очень дорого. Не в деньгах дело, а потому, что их мало, что они нам трудно достаются.
— А где их использовать в первую очередь?
— Взрывайте склады с горючим, с боеприпасами и оружием, выводите из строя железнодорожные составы. Близок день, когда советские войска зажмут немцев в Крыму. Ваши диверсии помогут обескровить врага, приблизить его конец.
По просьбе Анатолия Луговой тут же подробно объяснил ему: из каких частей состоит мина, как эти части взаимодействуют, как поставить мину на взрыватель, как ее примагнитить к чему-либо металлическому.
С пятью минами, тремя пистолетами, с печатным станком и полной «авоськой» литературы Анатолий снова в сопровождении Гузия безо всяких происшествий возвратился домой, усталый, черный от загара. Порванные в лесу брюки были залатаны лоскутьями от старой, повидавшей виды плащ-палатки.
Пройден длинный и опасный путь, но отдыхать некогда. Анатолий помылся, переоделся в свежевыстиранную клетчатую ковбойку и суконные брюки, обулся в парусиновые штиблеты, пообедал, сходил к деду и попросил его позвать Бориса Хохлова и Евгения Семнякова. Те не замедлили явиться.
Сияющий Анатолий показал им богатые подарки партизан: мины, печатный станок, литературу. Затем прошел в угол комнаты, запустил руку под шкаф и извлек оттуда три новых пистолета «ТТ», блестящих вороненой сталью.
— Даешь оружие! — крикнул Хохлов.— Смерть немецким оккупантам!
Сидевший рядом Семняков вздрогнул, будто его дернуло током, боднул Хохлова головой в плечо, и тот опомнился, оправдываясь:
— Да я ведь негромко. Это от избытка радости.
— Подпольщику надо уметь скрывать и радость,— добавил Косухин и показал холщовый мешочек с патронами.
И у Хохлова, и у Семнякова появилась одна и та же мысль: вот бы опробовать оружие. Выйти в сад, прикрепить к ореховому дереву фанеру с нарисованной на ней головой немецкого солдата, отмерить положенную ди-станцию и выстрелить по всем воинским правилам — стоя, в короткие секунды. Но нельзя на глазах врага заниматься пристрелкой оружия.
— А такие боеприпасы вас обрадуют? — спросил Косухин, держа на ладонях мины.— Эти штуки вам о чем-нибудь говорят?
— Вот это да! — крикнул Семняков и тотчас глянул на Хохлова: его поучал, а сам не выдержал.
Разговор смолк. Затаив дыхание, Семняков и Хохлов сквозь окна начали прицеливаться из пистолетов, держа их то на вытянутой руке, то на спинке стула, и наводя стволы в отверстия от выпавших сучков на соседском дощатом заборе. Как давно ребята мечтали достать пистолеты! И вот долгожданная мечта сбылась. Партизаны осчастливили их самым настоящим образом.
Когда страсти парней несколько улеглись, Анатолий завернул пистолеты и мины в клеенчатый лоскут. За ними с минуты на минуту должен был прийти дед Павел Лаврентьевич.
— А без тебя, Толя, здесь снова появлялся Франц,— выложил новость Евгений.
— Опять просился к партизанам,— добавил Борис.— Видимо, действительно рвется на хорошее дело. А мы никак не можем помочь ему.
— Он больше не нуждается в помощи.— В глазах Анатолия отразилась горечь, на лицо набежала тень.— Вот что осталось от Франца.— Он достал из брючного часового кармана и положил на стол смертный металлический жетон, какие немцы носили на груди и этим обозначали воинский адрес.
— Погиб? — вскрикнули Борис и Евгений.
— Погиб.
— Ты видел его?
— Не видел, но, где убит, знаю.
Анатолий Косухин рассказал, откуда узнал о гибели Франца Вольфа:
— Перед тем как уходить из леса, я забежал в палатку Ямпольского — попрощаться с ним. У Петра Романовича сидели партизанские разведчики. Они только что вернулись с задания и принесли три солдатских книжки, найденные в карманах погибших. Немцы, как видно, пробирались к партизанам и подорвались на мине. Все они были без оружия, но каждый имел наш пропуск. Петр Романович взял первую книжку и прочитал фамилию Франца Вольфа. «Это же наш человек,—» вырвалось у меня.— Он нам помогал». Я посмотрел на карточку, приклеенную в книжке, и слова не мог больше сказать.
— Ах, как жаль Франца,— горько вздохнул Евгений.— Похоронить бы его с почестями.
— Петр Романович обещал: Франца и его друзей похоронят партизаны. Все документы солдат будут сохранены. После войны узнают, что они были настоящими людьми.
Избрав удобное время, актив комсомольцев-подпольщиков собрался в квартире члена организации Шамиля Семирханова.
За большим полукруглым столом, раздвинутым посередине комнаты и накрытым узорчатой скатертью, сидели Анатолий Косухин, Борис Хохлов, Евгений Семняков, Василий Бабий, Лидия Трофименко, Зоя Жильцова, Шамиль Семирханов.
— В подпольном партийном центре встретили меня, как родного сына,— докладывал Косухин.— О наших листовках с подписью «СПО» и партизаны, и партийные руководители знали давно. Но расшифровывали эту подпись по-разному. Как о комсомольской организации, о нас узнали от Семена Кусакина. Он так же, как и я, встречался с руководителями партийного подполья и партизанского соединения. Многих знал по должности, по действительным фамилиям. Но, схваченный гестаповцами, не выдал ни их, ни нас. Я прошу почтить память нашего друга и товарища Сени Кусакина.
Подпольщики поднялись и, опустив головы, застыли в скорбном молчании. И в эту тихую минуту в памяти каждого встал невысокий смуглолицый парень с красивыми черными глазами, комсомолец, для которого интересы коллектива, товарищества всегда стояли на пер вом плане.
Косухин продолжал:
— Секретарь областного подпольного центра назвал нашу организацию активной опорой, надежном тайным гарнизоном.
Послышались голоса комсомольцев:
— Хорошая оценка.
— Но ее надо оправдать.
— И не только листовками,— пророкотал Бабий.
— Правильно, Вася,— кивнул головой Косухин.— И я от вашего имени дал в лесу слово, что мы в самые ближайшие дни нашу пропаганду соединим с боевыми делами. Пять магнитных мин и три пистолета — вооружение небогатое. Но стоит начать активные действия — будут и трофеи. Вот увидите.
— Ты, Толя, не забудь сказать о нашей структуре,— заметил Семняков.
— Не забуду. К этому и перехожу. Все вы теперь знаете о делах комсомольцев города Краснодона. Подпольный партийный центр рекомендует построить симферопольскую комсомольскую подпольную организацию по опыту молодогвардейцев.
В тот вечер в Симферополе был создан городской подпольный комитет ВЛКСМ из семи человек.
Секретарем комитета комсомольцы избрали Анатолия Косухина. Борис Хохлов стал заместителем по агитационной работе, а Евгений Семняков — по диверсиям. Члены комитета возглавили агитационные и диверсионные группы подпольщиков.
