Как ни торопил Александр Антонович своего напарника Новикова, все же пробиться к своим возле Славянска они не успели — немцы прорвали оборону и железно-огненной лавиной двинулись вперед. Вслед за ними идти было бессмысленно. В кровавом фронтовом месиве искать тех, кто послал его в тыл,— безрассудная затея. Нужно возвращаться в город.
...Смоленко в условленном месте передал Борисову просьбу Шведова собраться на совещание.
Дома Жора подошел к Наде и, улыбаясь, спросил:
— Ну как, я сойду за кавалера?
— С ума сошел! — воскликнула девушка.— Какие теперь кавалеры?
— Скучно стало. Сегодня воскресенье. Заглянул к твоей соседке, а у нее, оказывается, огромная комната. Танцы устроить бы и пригласить... Знаешь кого?
— Кого?
— Солдат,— выпалил Смоленко.
— Ну тебя,— недовольно сказала Надя и собралась уходить, но он придержал ее:— Так Саша просил...
Смоленко привел солдат, которых знал по гаражу, потом исчез.
В парке его ждали Борисов и Вербоноль. Он повел подпольщиков скрытным путем. Возле насыпи бездействующей железнодорожной ветки огляделся и махнул рукой. Его спутники по одному перебежали через насыпь и оказались в балке, заросшей маслиной и боярышником.
К полупустому дому, в котором жила семья Шведова, подошли из-за кочегарки. Подобрались к разбитому окну крайней квартиры и услыхали музыку. Вербоноль схватил Жору за руку. Борисов присел и выхватил из кармана пистолет.
— Порядок,— проговорил Смоленко.— Отвлекающий маневр.
Они забрались в пустую комнату, прошли на кухню, через люк спустились в подвал.
— Ждите меня,— сказал Жора и поднялся наверх.
Закрыл люк, забросал его хламом и вышел в коридор. В средней квартире стоял шум, слышалось шаркание сапог, плыла мелодия танго.
Освещая тусклым светом фонарика знакомые лица, Шведов молча пожал руки товарищам. Попросил их сесть в кружок. Под глухой стук каблуков и приглушенные голоса рассказал обо всем увиденном и пережитом им недавно.
— Теперь фронт от нас далеко,— говорил он.— Установить связь с той стороной почти невозможно. Но это не значит, что мы должны отказаться от попытки пробиться к своим. Мы оказались в глубоком тылу противника, тем большая ответственность легла на наши плечи. Мы были и остаемся представителями Советской власти на оккупированной территории...
Его слушали, не перебивая. Каждый понимал, что наступление немцев принесет еще большие испытания подпольщикам... На передовой враги перед глазами, а за спиной советская земля с оружием и боеприпасами, с хлебом и газетами. А здесь враг, явный и тайный,— рядом. Явного можно застрелить в доме или в темном переулке. Подстеречь у подъезда машину и бросить гра-нату. Но такая потеря для оккупантов ничтожна, а для населения — трагична. Убийство из-за угла на руку гестаповцам. Они схватят десятки, сотни невинных и расстреляют. Главное — донецкий край не должен работать на врага.
Фашисты, чувствуя свое бессилие преодолеть молчаливый гнев народа, пошли на пропагандистские уловки. Немецкие власти, заявляли они, прилагают большие усилия для восстановления мирной жизни в городе, ста-раются наладить нормальные взаимоотношения германского командования и восточных жителей, а бандиты — подпольщики и партизаны — сознательно мешают этому. Значит, они враги не только германского солдата, но и собственного народа.
Вот почему нужно искать новые и новые формы подпольной борьбы, приемлемые в условиях донецкого края. Учиться самим и учить других. Тактика в отношении явных врагов ясна — продуманные диверсии, чтобы подозрения не падали на невинных. Значительно труднее вести борьбу с тайными врагами. Это не чужеземцы, а местные жители, предатели, которые за жалкую подачку служат фашистам верой и правдой.
Но есть еще враг, поражающий самое сердце: паника и уныние. Он превращает людей в безвольных и послушных рабов. Нужна борьба за каждого человека, неослабная, ежедневная. Листовки и прокламации регу-лярно будоражат город. Но необходимы и боевые действия, непохожие на обычные партизанские нападения. Вокруг лесов нет, скрыться негде.
В темном подвале совещаются товарищи по трудной борьбе.
Наверху по их заданию русские девушки танцуют с немцами...
— И последнее,— вновь заговорил Шведов.— Наша группа перерастает в отряд. Цепочки множатся, примыкают все новые люди. Связь со станцией устанавливается крепкая. Нам необходимо организационно закрепить руководство отряда.
— А что тут закреплять? — возразил Борисов.— Ты наш командир. Присланный, значит, закрепленный.
— Верно,— отозвался Вербоноль.
— Это еще не все. Я предлагаю избрать заместителем Бородача.
— Только его,— поддержал Оленчук.
— Возражений нет? — спросил Александр Антонович.— Голосую.
Он повел фонариком. Все девять человек подняли руки.
— У меня есть предложение,— заговорил Андрей Андреевич,— Считаю, что командир всегда должен иметь под рукой помощников. Пусть сам решит, с кем ему сподручней будет.
Шведов назвал Григория Тихонова и Ивана Покусая. После совещания он предупредил Тихонова:
— Будем снова готовиться к переходу фронта. Если сможешь, приготовь надежные документы.
Григорий взял справку у Александрова, удостоверявшую его пребывание в заключении, по ее образцу написал такие же для себя и Шведова, попросил Чибисова отпечатать их на машинке. Сделал штамп, печать, подписи и показал документы командиру. Тот долго и придирчиво рассматривал их.
— Неужели фиктивные? — удивился он.— У тебя же золотые руки.
— Жизнь и не этому научит.
— В подполье тебе цены не было бы.
— Нет, я все же пойду.
Вскоре к отряду примкнул еще один местный житель, испытавший горечь окружения,— Иван Бобырев. Александр Антонович знал его еще подростком, шахтарчуком, когда тот работал камеронщиком на одиннадцатой шахте.
Встретились они случайно. Солнце стояло в зените, июльская жара набирала силу. Александр Антонович снял пиджак и, перекинув его через руку, торопливо шагал по дамбе между Первым и Вторым прудами на Смо-лянку к Оленчуку. Слева зеленел тихий, вытянувшийся, как подросток на длинных ногах, молодой парк, посаженный городской комсомолией в тридцатых годах. Где она теперь, шумная братва Смолянки, готовая на все, чтобы только подымалась свободная страна. Его сверстники застали купцов и лавочников, хозяев шахт и жандармов. После гражданской войны они смотрели сияющими глазами на своих отцов, которые возрождали раз-рушенные заводы и шахты, учили огольцов, как нужно работать. А те вытягивались и становились похожими на тонконогие топольки и клены.
Справа кто-то крикнул:
— Саша! Шведов!
У пруда стоял худой мужчина. Шведов приложил палец к губам. Они пошли навстречу друг другу.
— Ваня! Какими судьбами?.. Давай уйдем отсюда.
— У меня здесь дети купаются.
— Забирай их.
Бобырев позвал ребят, и они пошли в посадку. Забрались под кусты. Мальчишек попросили побегать рядом.
— Живой,— выдохнул Александр Антонович.— Я от Васютина слыхал, что ты ушел в армию добровольцем.
— Он же в полиции!
— Там и слыхал. Донес на меня. И друг, мол, его Ванька Бобырев за большевиков воюет.
— Подлюка,— выругался Иван Иосифович.— Он из шахтерской дивизии дезертировал.
— Вон оно что... А ты как здесь оказался?
— Длинная история... Еле выкарабкался,— ответил Бобырев.
В сентябре сорок первого года полк особого назначения, в котором служил Бобырев, с ходу бросили в бой под Чернухино на реке Самаре. Три дня отбивали атаки немцев. На четвертый сзади из тумана выползли танки со свастикой. Бойцы заняли круговую оборону. От разрывов бомб и снарядов земля подымалась на дыбы. Бобырев оказался засыпанным мокрым черноземом. Товарищи откопали, он пришел в себя, осмотрелся и понял, что уже в плену. Их отправили в Днепропетровскую тюрьму. Во время работы на заводе он бежал. В районе Кайдаков местные подпольщики переправили через Днепр... Уже на Донетчине, возле села Алексеевки, Бобырев натолкнулся на полицая. Тот запер его в кладовой. Иван стал ему говорить, что в соседнем селе Алексеевке живет его тесть. Оказалось — и полицай оттуда, знал тестя.
— Коли так, иди к нему,— разрешил он задержанному.
В первый день сорок второго года на пороге хаты своего тестя измученный и больной Бобырев свалился без сознания. К нему бросилась жена — она пришла за-продуктами к отцу из Сталине
— Две недели провалялся в постели,— рассказывал Иван Иосифович.— Еле отходили. В родную хату привезли на больших санях. Жена со своей сестрой... Немцев у нас на поселке нет, но на улице я показываюсь недавно. Знакомый в управе помог достать справки и паспорт. Он и Тоне Карпечкиной сделал документы.
— Я с ней виделся по весне,— отозвался Шведов.— Ну что ж, откровенность за откровенность... Я здесь по заданию. У нас есть группа. Захочешь, буду рекомендовать.
Иван Бобырев сразу же включился в работу. Во время очередной встречи он сказал:
— У меня есть возможность поступить на четвертую Ливенскую. Немцы собираются пустить шахту. Постараюсь помешать этому...
После мучительных месяцев переживаний и волнений у Ивана Иосифовича появилась цель, ради которой стоило жить.
