Закатное апрельское солнце, умытое недавним дождем, медленно уплывало за терриконик шахты «Ливенка». Александр Антонович смотрел на оранжевый шар, щурился и думал о предстоящей встрече с детьми. Рядом шагал молчаливый Ухлов. Они возвращались из города на Смолянку. С дамбы, разделявшей Первый и Второй пруды, спустились в безлюдный парк. На них дохнуло прохладой и пряным ароматом клейких листочков. Ничто не нарушало предвечерней тишины и покоя.
— Ты знаешь, Коля,— заговорил Шведов,— здесь и мои деревья растут. Городская комсомолия лет десять назад посадила этот парк. Смотри, как вымахали тополя.
С центральной аллеи они свернули на боковую и увидели стоявших у дерева офицера и женщину.
Будто увлеченные разговором, не обращая внимания на одинокую пару, подпольщики продолжали путь. Однако гитлеровец вышел на аллею и загородил дорогу. Достал из кобуры парабеллум и наставил на Шведова:
— Папир!
— Документы? Пожалуйста,— проговорил Шведов, сделал вид, что лезет в карман, и молниеносно отбил руку офицера с парабеллумом в сторону. Ухлов схватил ее, и тут же раздался выстрел. Пуля просвистела чуть выше головы Александра Антоновича. Остальное произошло в мгновение ока. В правом рукаве у Шведова была финка, и он вонзил ее фашисту под сердце. Николай добил его рукояткой парабеллума. Труп оттащили к пруду и бросили в воду.
Немка подняла крик. Подпольщики переглянулись и поняли друг друга. Ставить под угрозу свою жизнь и товарищей преступно... Ее постигла та же участь, что и офицера.
Александр Антонович снова не увидел свою семью. Он ушел на конспиративную квартиру в поселке шахты «Пролетар»...
Шведов анализировал крикливые статьи и заметки в «Донецком вестнике». Вербоноль слушал германское радио. Немцы утверждали, что не сила Советов, а небывалые морозы приостановили движение на восток. Фюрер, выступая в рейхстаге, ссылался на генерала-зиму. Европа, мол, уже сто лет не знала таких морозов. Доблестным солдатам пришлось вынести тяжкие испытания, а техника оказалась парализованной. Однако официальных сообщений об отступлении под Москвой и взятии частями Красной Армии Ростова не было. Лишь в январе газета опубликовала туманное сообщение: «Благодаря подтягиванию назад на время зимы ряда слишком выдвинутых вперед ударных клиньев германского фронта, в руки большевиков перешли некоторые местности».
Подпольщики знали, почему немцы «подтянулись назад» и что это за «некоторые местности». Они распространяли сводки Совинформбюро о победных боях минувшего года.
Недавно, читая газету, Шведов обратил внимание на намек о наступлении: оно-де начнется на центральном участке восточного фронта, войска возьмут Москву — и Россия падет. Однако свежие немецкие части стали в последние дни появляться в Сталино. На Первой линии разместился штаб группы армий «А», предназначенной для захвата Кавказа. Стало известно о пребывании Гитлера в Мариуполе. Он выступал в театре перед командирами воинских частей. Мариупольские подпольщики насчитали 42 генеральские машины в городе. Здесь же оказались представители норвежской, шведской, финской и даже японской печати. Проходил парад гитлеровской молодежи, специально доставленной на самолетах из Германии. Парад заснимали операторы кинохроники рейха.
В Мариуполе находились тыловая материальная база немецких войск, а также идеологический центр фашистской пропаганды на южном участке фронта: вещала радиостанция и выходила солдатская газета «Панцер, форан» *.
* «Танки, вперед».
По железной дороге в сторону Ростова шли эшелоны с танками и пехотой. На аэродромы прибывали новые эскадрильи. Заполнялись до отказа склады боеприпасов, обмундирования и медикаментов.
От опытного глаза разведчика ничто не ускользало. По одежде и по петлицам он определял род войск, по фигуркам и эмблемам на танках, машинах, фанерных щитах у городских зданий устанавливал свежие подкрепления.
Шведову приносили новые данные Вербоноль и Смоленко. Жора, знавший немецкий язык, вслушивался в разговоры офицеров и шоферов в гараже воинской части, где работал механиком. Узнавал, в каком направлении прокладываются и ремонтируются дороги, с каким грузом и куда ездят машины...
Связник к Шведову так и не пришел. Контакта с подпольным обкомом не было. Он должен был выйти на него с помощью Павла Волина, но того убили еще до прихода Александра Антоновича. Он дважды был в Горловке, где по данным ему координатам находился Семен Николаевич Щетинин. Однако их встреча не состоялась и не могла состояться, так как Щетинина по указанному адресу не было... В январе Семен Николаевич перешел фронт и доложил Леониду Георгиевичу Мельникову о развертывании борьбы в тылу врага. Бюро обкома утвердило его секретарем подпольного обкома партии вместо Платонова , и он снова перешел передовую, но в Горловку не попал. В сильную морозную стужу невдалеке от фронта Щетинин подорвался на мине. Почти закоченевшего, его на заре подобрал ехавший на санях старик и привез к себе в хату...
Всего этого Шведов, конечно, не знал. Он решил снова пробиться через фронт. Нужно доложить штабу о противнике и о состоянии промышленности Донбасса, рассказать о формах и методах борьбы с фашистами в условиях городов и поселков степного края. Хотел также получить новые инструкции и договориться о двусторонней связи.
О намерении отправиться на советскую сторону он сказал товарищам. Они собрались в квартире Борисова. Наступила тягостная тишина. За дверью Ксения Федоровна что-то выговаривала сынишке. Со двора доносилось урчание мотора — собирался уезжать на фронт Энгель.
— Да, полезный был для нас человек,— нарушил молчание Вербоноль.
— Чего ты Сашку хоронишь? — отозвался раздраженно Оленчук.
— Я про Фрица. Убьют на фронте.
— Жаль с тобой расставаться, Саша,— сказал тихо Борисов.— Начали мы не плохо.
— Продолжение будет обязательно,— подхватил Шведов.— Нас все больше и больше становится...
Прощались молча, он обнял каждого и ушел в темень. Переночевал у Тяпкиной, а утром увиделся с Кихтенко. Тот уже работал кондуктором на поезде, который курсировал между станциями Бальфуровка, названной немцами «Сталино-ост», и Ясиноватой. Шведов дал Александру Даниловичу адрес Борисова и предупредил:
— Пойдешь к нему с какой-нибудь тряпкой. Спросишь: нельзя ли обменять на курицу. Мол, желудком болеешь... А пока — с праздником тебя, с Первомаем.
— Спасибо,— ответил Кихтенко,— Невеселый он.
— Ну-ну, выше голову. До встречи, Данилыч.
И вдруг до щемящей тоски захотелось увидеть своих. Он пошел через базар, гудевший глухо и недовольно. Серые лица угрюмых и злых людей походили одно на другое. Что им до весны, до зеленых ветвей, приветно машущих теплому солнцу? В толпе раздавались выкрики мальчишек — перекупщиков газет.
— Немцы тоже празднуют Первое мая! Немецкое поздравление с праздником!
Александр Антонович пробился сквозь густую толпу и купил газету. Пробежал глазами страницу. В передовой говорилось о Первомае, как о празднике весны и радости пробуждения природы. «Заигрывают,— подумал он.— Из народного сердца не вытравить самое дорогое. Спекулируют на чувствах. Хотят использовать для подлых целей... Ну да, так и есть. Вот вывод». Шведов прочел призыв к жителям города быть верными немецкому командованию, великой Германии, которая освободила-де их от ига большевиков.
Задворками он пробрался домой. Хотя какой это для него дом? В городе живет почти четыре месяца, а к семье приходил раза три. В комнате кроме его матери Веры Борисовны, Нади, детей и Марии Анатольевны была ее тетка Ксения Иосифовна с двенадцатилетней дочерью. Старший сынишка Толя бросился к отцу. Прижалась к мужу Мария.
— Спасибо, милый,— прошептала она.
В это время раздался стук в дверь, Мария Анатольевна открыла. Оттолкнув ее, в комнату вбежали сотрудники Смоляниновской полиции Васютин и Дроздов.
— Наконец-то старый дружок объявился. Наш комсомольский вожачок,— проговорил Васютин, осклабившись. Растегнул пиджак и достал из кармана синей гимнастерки лист бумаги.— Вот ордер на обыск и арест... Давай! — приказал своему напарнику и направился на кухню.
Александр Антонович незаметно передал побледневшей жене документы на имя Гавриленко. Она сунула их за кофточку и бросилась к полицейским. Те отставили в сторону кухонный столик, отбросили коврик и открыли крышку в небольшой — по грудь — погребок-яму для хранения картофеля и овощей. Васютин забрался в нее, вслед за ним спрыгнула и Мария Анатольевна.
— Решил что-то подложить? — спросила она гневно.— Не выйдет!
Шведов поспешил к ним и тоже спустился в яму. Помог выбраться из нее жене; она пошла в комнату и стала рядом с Ксенией Иосифовной. Молча передала ей документы мужа. Та сунула их за пазуху. «А вдруг обыщут?» — с испугом подумала она. Полицейские по-прежнему были на кухне. Дроздов стоял над ямой, а Ва-сютин угрожал Шведову. Ксения Иосифовна взглянула на дочь. Подошла к ней, передала документы.
— Уходи отсюда,— шепнула она.— Я догоню тебя. Пока на кухне препирались, девочка вышмыгнула на улицу.
Александра Антоновича заставили вылезть из ямы. Васютин приказал ему положить руки на затылок и повернуться лицом к стене.
— Шелохнется — стреляй.,— сказал он Дроздову. Притихшая Надя схватила на руки Валерика. К бабушке испуганно прижался Толик.
«Так глупо влипнуть,— упрекнул себя Шведов. Пожалел, что не имеет при себе пистолета.— Какая сволочь выросла в нашей школе. Убить мало... Нет, хорошо, что я без оружия. Всю семью погубил бы...»
А Васютин обыскивал квартиру, рылся в шкафу, перетряхивал постель. Мария Анатольевна не спускала с него глаз. Не найдя ничего уличающего, он заложил руки в карманы и прошелся по комнате. Заглянул за штору и подозрительно быстро запустил за нее правую руку. Шведова метнулась к нему и отбросила штору. Васютин пытался спрятать за цветочный горшок наган.
— Ах ты гад! — выкрикнула она.— Что же ты делаешь?
Схватила его за руку и с силой подняла ее кверху.
— Не вышло в яме, так решил здесь подбросить! Улики нужны?
— Ладно, ладно,— перебил Васютин.— Хватит и того, что он коммунист и командир Красной Армии.— Подошел к Шведову, толкнул его плечом и приказал: — Двигай.
Следом в участок прибежала Мария Анатольевна, обратилась к начальнику.
— Вашего мужа арестовали как коммуниста и командира. Дело поручено вести следователю Попку, —сказал тот.
Марию Анатольевну будто пронизало током: она вспомнила документ, который хранился у матери. «Какое счастье, что она не выбросила его». Выскочила из кабинета и побежала домой. Прямо с порога бросилась к Вере Борисовне.
— Мама, помните, вам присылали справку из части, где служил Саша? — спросила она.— О льготах родителям красноармейцев.
— Это так давно было,— ответила старуха.— Но она сохранилась.
Вера Борисовна опустилась на колени перед шкафом, открыла нижний ящик и вытащила старую серую папку. Невестка нетерпеливо схватила ее, начала листать документы отца Шведова, метрические выписи, какие-то справки, читала их и шептала:
— Не то, не то.
Ее внимание привлек машинописный текст.
«Выписка из протокола партийного собрания,— прочла она и руки ее задрожали, слова расплылись. Потерла пальцами виски. Стала читать дальше: — Шведова А. А. исключить из. рядов партии за поведение, порочащее звание коммуниста. Принято единогласно».
Мария Анатольевна вспомнила рассказ мужа о его исключении из партии. В армию он поехал коммунистом. Показал секретарю партбилет и сказал, что личное дело прибудет следом. Но прошло полгода, а учетной кар-точки все не было. Запросили Сталино и получили ответ: документы отосланы вместе со Шведовым. Его обвинили в обмане, в потере документов, исключили из партии. Он поднял тревогу, послал письма товарищам с про-сьбой разобраться в недоразумении. Из Сталино прибыл нарочный со всеми бумагами, подтверждающими, что документы Шведова высланы своевременно, нашли того, кто расписался в их получении. Ротозеев наказали, Шведова восстановили, а выписка из протокола осталась на память о курьезном случае.
Слабость разлилась по всему телу Марии Анатольевны. На лбу выступили росинки пота. Она держала в руках спасительную бумагу. Но, вспомнив, ради чего затеяла поиск, снова принялась перебирать пожелтев-шие документы. Нужная справка лежала в расчетной книжке отца.
И вновь вместе с сестрой она побежала в полицию, но начальник куда-то уехал. Дежурный ничего не знал. Свидание с мужем не разрешил.
В десятом часу в камеру к Шведову пришел подвыпивший Попок. Флегматичный, медлительный человек. — С кем имею честь? — спросил он.— И за что?
— Я могу задать те же вопросы вам,— ответил арестованный.
— Вполне логично,— согласился следователь.— Я буду вести ваше дело.
— Если оно существует.
— Вот завтра и установим.
— Можно сейчас.
— Знаете, я устал.
Одиночная камера с деревянным топчаном и табуреткой была похожа на маленькую квадратную кухню — стены до половины выкрашены в синий цвет эмалевой краской, окно с решетками большое, не тюремное. Лампочка под самым потолком не горела. Александр Антонович долго не мог привыкнуть к темноте. К полуночи в камере посветлело, видимо, взошла луна, в оконном проеме проявились темно-голубоватые квадратики. Он поднялся с топчана и подошел к решетке. Провел по ней растопыренной пятерней, схватился за прутья обеими руками и дернул.
«А зачем? — спросил себя мысленно.— В моем положении нельзя давать повода для подозрений».
Вернулся к голому топчану, лег на спину, подложив под голову руки... Невольно в памяти восстановилась картина ареста, всплыли угрозы Васютина. Все время на языке были слова «коммунист» и «командир». Пы-тался подложить оружие — это самое надежное доказательство. «Стервец, знает, что сразу прикончат... А Муся молодец. Я не догадался, чего он полез в яму, а она... Спасла меня». Он схватился с топчана, опять подошел к темно-голубым квадратам решетки. Сделалось не по себе, заныло под ложечкой. Пистолет в яме,— значит расстрел без суда и следствия. «Милая»,— скорее простонал, а не прошептал он и не нашел больше слов, чтобы высказать свою признательность и любовь к ней.
Долго стоял у окна, держась за решетку обеими руками. Ничто не нарушало ночного покоя в одноэтажном доме полиции... Что будет днем? Какие обвинения предъявит длинный и тощий следователь по политическим делам? Флегматики бывают очень жестокими. Кто будет подтверждать принадлежность к партии — Васютин? «Откуда ему известно, что я коммунист? Кто-то сказал?»
Утром Шведова привели к Попку. Здесь подпольщик разглядел, что у следователя желтое лицо и коричневые мешки под глазами. Ему было лет пятьдесят.
— Садитесь,— предложил Попок, показывая на табуретку. Обратился к полицаю: — Васютина и Дроздова ко мне.
С Васютиным Шведов встречался в тридцатых годах, а Дроздова не помнил.
— Знаете этого гражданина? — спросил Попок инспектора и полицая.
— Как облупленного,— ответил Васютин.
— А вы? — обратился следователь к Александру Антоновичу.
— Знаю по поселку.
— Он был заядлым коммунистом,— перебил инспектор.
— Это верно?
— Верно. В партии был с тридцать второго года,—^ сказал Александр Антонович, пытаясь поймать взгляд Попка.— В тридцать шестом исключили как антисемита и за хищение социалистической собственности.
— Брешет! Чем докажет? — выкрикнул Васютин.
— А ты чем? — не сдержался Шведов.— Или тем, что был моим товарищем, пил со мной пиво и хвалил Советскую власть? Дала, мол, возможность человеком стать. Разве не так?
— Мало ли что было,— уже менее уверенно проговорил Васютин.
— Вот именно. Мало ли что было. Было да сплыло.
— Он советский командир,— сказал Дроздов.
— Да, был отделенным. Попал в окружение. Сдался. Взял и сдался в плен. Меня отпустили, потому что шел домой. Хочу жить и работать, как все люди. А чем я хуже вас? — все больше распаляясь, говорил Шведов, не давая опомниться Васютину.
К его удивлению, следователь выпроводил из кабинета обоих изобличителей.
— В самом деле, чем вы можете доказать, что исключены из партии и что были только младшим командиром? — спросил Попок.
— Не считайте хоть вы меня дураком,— сказал в сердцах Александр Антонович.— Я прожил более тридцати лет и кое в чем разбираюсь. Какого бы дьявола я лез на рожон, имея в кармане партбилет, а на воротнике командирские кубики? Я разве не знаю отношения немцев к таким?
— И все-таки, за что вас исключили из партии?
— Сапоги истаскал до дыр. Послали на склад носить обмундирование, ну я и заменил на новые. Пришили расхищение социалистической собственности.
— А антисемитизм?
— У нас комиссаром еврей был, особенно старался, ну я и назвал его жидом.
— Ладно, на сегодня хватит,— заявил Попок и поднялся.— Пошли.
Пять раз допрашивал следователь арестованного. Документы, принесенные Марией Анатольевной, подтверждали его показания. Васютин и Дроздов сказать существенного ничего не могли. Попок вынес заключение: Шведова из-под стражи освободить. Начальник участка с выводами согласился и велел привести арестованного к нему. Сказал Шведову, что отпускает, и добавил:
— Завтра в семь утра придете ко мне.
Всю ночь подпольщик провел в раздумьях. Часто выходил во двор. Табаку не было, и он брал в рот пустую трубку. Звезды, умытые недавним дождем, яркие и манящие, озабоченно глядели на землю. Доносился резкий запах бензина. Темные силуэты машин виднелись на улице. Их никто не охранял, как в мирные дни. Но машины были чужие, и не было мирных дней. В северной стороне города прошелся по небу прожекторный луч. Заревел мотор — даже на Смолянке слышно, как на аэродроме взлетают ночные бомбардировщики. «Что же делать? Идти или не идти в полицию? Может, покинуть город? Начнут таскать Марию, мать. Уничтожат их... А дети? Но что это я? Забыл о деле. Конечно, будут предлагать какую-нибудь мерзость».
Припомнил разговор с секретарем ЦК Компартии Украины и секретарем обкома перед отправкой в тыл. «Используйте малейшую возможность для внедрения в немецкие органы и ^АЯ своей легализации,— предложил секретарь.— Но, понятно, не в ущерб заданию. Лучший источник информации — сам враг. При легальном положении легче работать».
Он пошел по коридору пустого дома. До войны в нем жило девять семей. Теперь— только его семья, и еще комнату занимала одинокая женщина. Четыре эвакуировались, а три — еврейские — немцы расстреляли. Под свободными квартирами — глухие подвалы, в которых прятался Николай Ухлов. Сегодня он ночует на Октябрьском поселке. Смоленко уже вторые сутки на работе. Он и Ухлов сделали между подвалами проходы. Влезешь в разбитое окно пятой квартиры, а выйдешь в третьей. Дом находится рядом с кочегаркой, за ней начинается овраг и тянется в сторону пруда. От него рукой подать до центра города. Шведов хорошо представил путь из города к подвалам. Из них незаметно ушли Ухлов и Авери-чев. Значит, можно незаметно и прийти. Рядом — здания, в которых разместились немцы. Никто не подумает, что под носом у них могут собираться подпольщики.
Шведов возвратился к своей квартире. В дверях стояла жена. Трепетная, беззащитная, близкая до боли, прижалась к Александру и заплакала. Через силу сдерживала глубокие всхлипы.
— Не надо,— прошептал он и прижал ее голову к груди.— Все будет хорошо. Я совсем спокоен, Мусенька. Это хорошая примета... Иди к ребятам.
Она с трудом оторвалась от мужа.
— Хорошо,— глотая слезы, проговорила тихо и, словно тень, бесшумно скрылась в комнате.
А он все ходил и ходил по коридору. Постепенно стали блекнуть и стушевываться тени. Наступил новый день, может, самый решающий в его жизни. Не с кем сейчас посоветоваться, поспорить и убедиться, что в со-здавшейся обстановке он поступает правильно. Сам себе хозяин и судья, он в то же время не принадлежит себе. Ошибка может произойти не из-за душевных колебаний или измены, а по неопытности, по обстоятельствам, предвидеть которые почти невозможно в чрезвычайно сложных условиях смертельной схватки с фашизмом.
Он пришел к начальнику в назначенное время, но тот уже потерял к нему интерес. Его беспокоили настоящие коммунисты, настоящие враги, которые наверняка обошли бы полицию десятой стороной.
— Зайдите к следователю,— сказал начальник. Попок просветлел, увидев Шведова, значит, он действительно тот, за кого выдает себя, иначе его и след простыл бы.
— Рад вас видеть, Александр Антонович,— улыбнулся следователь.— Мне поручено потолковать с вами.
— Слушаю.
— Вы, конечно, понимаете сложность нашей работы. Вот и с вами произошла ошибочка. Знаете, недовольных прежней властью много.
«Какая же ты сволочь»,— подумал подпольщик.
— Слава богу, что с ней покончено,— продолжал Попок.— Но дух ее, носители, так сказать, еще существуют... Вы ведь местный житель?
— Да.
— Знали многих?
— Не очень. Кое-кого по-соседски.
— И теперь узнаете?
— Я не показываюсь на улице. Жена говорит, что почти все уехали или ушли в армию.
— Но вы вот вернулись. И другие могут последовать вашему примеру,— сказал следователь и замолчал. Придвинул ближе к себе блокнот.— Среди них могут быть и ваши знакомые.
— Возможно.
— Нам желательно знать о них. И вы можете помочь,
— Каким образом? — спросил Шведов, делая удивленное лицо. Он давно понял, куда гнет следователь. Но нужно было вытянуть из него как можно больше.
— Говорить мне о прибывших.
— Что же я, должен ходить по Смолянке и высматривать, кто где сидит? Докладывать вам, то есть работать на вас, а за какие такие, простите, шиши? — возмутился Александр Антонович.— Моя семья голодает. У меня нет средств к существованию...
— Вы меня не так поняли,— прервал Попок.— При случае. Мало ли где встретишься со знакомым... А вообще, чего резину тянуть? — вдруг оживился он и взмахнул рукой.— Я предлагаю вам сотрудничать с нами. О коммунистах сообщайте мне. Приходите прямо в кабинет.
— А меня первый полицейский задержит. Ну кто я такой без документов? К тому же мне необходимо ходить в села на менку. Любой потащит в кутузку.
— Сказанное вами я воспринимаю как согласие сотрудничать.
— А что делать? — неуверенно проговорил Шведов и сразу же добавил: — Но чур, честно.
— О чем разговор? Я сразу поверил вам,— ухмыльнувшись, ответил следователь. Открыл ящик стола и достал папку.— Здесь под седьмым номером ваше дело. Не сможете по какой-либо причине донести устно, сооб-щите письменно и поставьте семерку. А справочку сейчас оформим.— Он взял чистый листок бумаги, немного подумал и принялся писать, повторяя вслух: — Справка... Дана сия господину Шведову Александру Антоновичу, как свидетельство того, что он является сотрудником полиции. Учреждения, в кои он обратится, должны оказывать ему помощь и содействие. Начальник восьмого участка города Юзовки...
Они вышли в коридор. Следователь направился к начальнику. И снова горячая волна сомнений обожгла мозг Шведова: правильно ли он сделал, что дал согласие Попку? Нет, не для работы с ним, не для сотрудничества. У него будет подлинный документ полиции. Только из-за него стоило затеять игру со следователем. И самое главное — он уйдет из-под надзора. Когда его схватили, он не надеялся остаться в живых...
Следователь возвратился с заверенной справкой.
— Я жду сообщений,— сказал он. Шведов кивнул головой.
На улицу вышел с трудом, словно на ногах висели пудовые гири. Что-то тягостное сжимало грудь. Казалось, встречные пристально разглядывают его, хотя люди куда-то спешили, занятые своими тревогами и заботами.
Дома он пробыл минут десять. Мария Анатольевна торопила его. Александр Антонович поцеловал детей, Надю и мать. На кухне сказал жене:
— Обо мне будешь узнавать у Ирины Максимовны или Натальи Федоровны. Присылай к ним Надюшку. Жоре передай, пусть продолжает работу. Нам необходимы оружие и боеприпасы... Я недели две не буду в го-роде. Крепись, родная моя...
По дальним улочкам, по окраинам поселков Шведов добрался к Тяпкиной. У нее сидел родственник Борис Александров — парень лет восемнадцати.
— Вот мается человек,— сказала Ирина Максимовна.— Не знает, куда силы приложить.
Александров доверчиво посмотрел на гостя. Лицо у парня измученное, с провалившимися, как у старика, щеками.
— Чего грустный такой? — спросил Шведов.— Не болеешь?
— Душа ноет,— ответил Борис— Гоняются за мной, гады.
— Ты знаешь — и за мной,— сказал подпольщик и подмигнул.
— А я дурак набитый... Наломали мы с батей дров до войны. Дали нам срок. Небольшой, правда. За хулиганство. Батю взяли на фронт, а я вот с бумажкой на руках. Пострадавший от Советской власти,— сказал он и криво улыбнулся, добавив со злостью: — Гады, ходят по пятам и уговаривают, чтобы к ним переметнулся. Меня Советская власть, дурня, воспитала, а я должен теперь на нее плюнуть в трудную минуту. Нет, дудки!
— А ты пошел бы через фронт?
— Конечно. У меня и дружок рвется туда.
— Ты уверен в нем?
— Во — человек,— ответил Александров и показал большой палец.— Вышел из окружения, сержант. Я его еще с пацанов знаю. Гриша Тихонов.
— Познакомить можешь?
— Сбегать?
— Погоди,— остановил Шведов.— Ты ведь за свою откровенность можешь и поплатиться. Меня не знаешь, а все выложил, как на духу.
— Тетя Ириша не познакомит с кем попало,— ответил Борис.
— Тогда ясно. Что ж, руку на дружбу. Постараюсь помочь твоему товарищу. Я на той стороне кое-кого знаю.
В тот же день Александр Антонович пошел к Стояновским. Наталья Федоровна была встревожена. Зашептала на ухо:
— У меня собралось десять человек пленных. Пришли ночью.
— Вот и прекрасно,— обрадовался он.
— Но может нагрянуть полиция.
— Я их сегодня отведу к нашим.
...Ночь выдалась сырая. Люди торопились уйти подальше от лагеря. Кто-то в темноте сказал:
— Будь проклят этот город.
— Чем же он тебе не понравился? — спросил Александр Антонович.— Я в нем родился и вырос. Сейчас веду тебя, чтобы укрыть от смерти. А кто тебя спас, ты знаешь?
— Какая-то женщина.
— Видишь, какая-то. А она тоже из этого города.
— Что, Петро, загнали в угол? — отозвался глухой голос— В самом деле, мы на радостях даже имя не спросили ее. А тебя как кличут?
— Сашей. А она — Тамара. Но я ее ни разу не видел, — сказал подпольщик.
Несколько минут шли молча. Начало светать. Кто-то предложил зайти в лесозащитную полосу и отдохнуть.
— По всей земле таких Тамар не сочтешь нынче,— заговорил круглолицый парень с родинкой на губе.— Промелькнули мы в их жизни, что мотыльки. А ведь человек человека спас
— Может, завтра ее схватят и расстреляют. За меня, за тебя расстреляют,— отозвался белобрысый сухопарый мужчина, садясь на землю.— Знает, на что решилась. Я могу снова на фронт попасть. Убью фашиста одного, десятого, сотню. Победу встречу, вернусь домой. Обзаведусь семьей. А ее не будет... Человека спасает человек.
— Но человек человека и убивает,— возразил глухой тенор.
— Разве фашист человек? Это тварь на двух ногах,— сказал сосед Шведова в нахлобученной на уши пилотке.
— Товарищи, я предлагаю спор перенести в более благоприятную обстановку,— вмешался Александр Антонович.— Нужно торопиться.
Он думал о своих спутниках. Еще вчера они были на краю гибели, но их волновала судьба страны и народа. В этом, видимо, и проявлялось великое отличие советского бойца с ясным сознанием выполняющего свой долг, от гитлеровского солдата, слепого исполнителя чужой воли.
Александр Антонович вспомнил доклад Сталина о 24-й годовщине Октября, в котором приводились страшные слова Геринга: «Убивайте каждого, кто против нас, убивайте, не вы несете ответственность за это, а я, поэтому убивайте!»...
Они обошли хутор. Солнце поднялось над горизонтом, стало золотым. Подул ветерок, взъерошив молоденькие акации в посадке. На дороге показались меняльщики с тачками и с мешками за плечами.
Шведов сдал спасенных из лагеря жителю села Кер-менчик, связанному с подпольем Сталино, и сразу же ушел. Полицейская справка стала для него пропуском и охранным документом. Путь его лежал к дороге Мариуполь-Ясиноватая, где проходили воинские эшелоны, а на станциях расположились подразделения германских частей.
