1
Тихо ступая босыми ногами по земляному полу, Смолячков подошел к замерзшему окошку: «Не пора ли?» Вернувшись к нарам, он обулся, оделся, снял с гвоздя винтовку и уже хотел будить напарника, но кто-то полу-шепотом остановил его:
— Не спеши!
Федя в полутьме узнал Вертемягина по голосу.
— Что случилось, товарищ старший сержант?
— В семь ноль-ноль митинг.
— По какому вопросу?
— Политрук сказывал, что под Москвой разгромила немцев. Радость-то какая!..
Землянка сразу ожила. Все засуетились, взволновались.
— А что я вам говорил, ребята? — крикнул Шушкин.—Под Москвой им будет крышка!..
— «Я говорил»,— передразнил его Терещенко.— Вачите, який стратег найшовся... Кутузов!
— Не веришь, Гнат? Тогда спроси у Феди.
Смолячков подтвердил, что Коля, действительно, сказал когда-то: «Под Москвой немцу зададут перцу».
— Ну, коли Федька каже,— значит, говорил,— согласился Терещенко.
Рядовой Смолячков был моложе всех в роте, но все относились к нему с уважением. Он не только сам ма-стерски владел снайперской винтовкой, но и передавал свой опыт и знания товарищам. Его почин — множить ряды снайперов — подхватили к этому времени во всех частях и подразделениях фронта. Повсюду возникали снайперские группы и расчеты.
На курсах и в школах снайперов сотни бойцов изучали смолячковские приемы и тактику сверхметкой стрельбы, которые помогали бить врага наверняка, поражать его первой пулей.
«Наш Федя» — так любовно называли его разведчики — умел вовремя высказать другу сочувствие, дать деловой совет, настроить товарища в минуту печали на хороший лад.
Известие о разгроме немцев под Москвой было воспринято всеми как большой праздник.
Митинг продолжался минут пятнадцать. В заключение слово дали Смолячкову. До него выступали Никитин, Тарасов, Вертемягин.
— Я думаю, товарищи, так,— сказал Феодосии..» Хотя под Москвой ударили крепко, волк еще жив. Хищника надо без устали преследовать и беспощадно уничтожать. Начисто! Под корень!
...Закончилась артподготовка, отстрелялись «катюши» и пехота поднялась в атаку. Снайперы действовали в боевых порядках вместе с пехотой. Сейчас их было много, они находились во всех полках, батальонах, ротах. Ученики Смолячкова уже имели своих учеников.
Короткими перебежками Смолячков продвигался на фланге подразделения. Наступавшие, миновав проволочные заграждения, залегли. Автоматные очереди прижали к земле атакующие цепи. Лежащий рядом со снайпером незнакомый боец вскрикнул. Струйка крови обагрила рукав его маскхалата.
Смолячков осмотрел местность и задумался, как незаметно подобраться к вражескому автоматчику. Он полз-ком двинулся в глубокий обход, отталкиваясь по-пластунски локтями и коленями. Достигнув удобного рубежа, снайпер залег. Дышалось тяжело. Путь был не близкий, но надо было ползти. «Во что бы то ни стало доберусь до него. Еще рывок, Федя! Еще!..» И он дополз. Не теряя ни одной -минуты, прицелился и выстрелил в автоматчика. Враг умолк. Смолячков переместился в сторону и улегся за снежным холмиком. Замаскировавшись, он стрелял по выбору. Не всякая цель его интересовала — бил прежде всего по офицерам.
В немецкой траншее блеснули очки. Высунулась фигура в солдатской шинели. Вверх взлетела рука с пистолетом. «Должно быть, офицер». Выстрела почти не было слышно. Гитлеровец ткнулся носом в заснеженный бруствер.
Внимание Смолячкова привлекло движение в траншее слева. Солдаты выбрасывали наверх снег, расчищали площадку.
«Ага-а, для пулемета»,— догадался снайпер.
Перебираясь вдоль кустарника ползком, он занял новую, более удобную позицию. Расстегнув подсумок, Феодосий достал патроны, зарядил винтовку бронебойными пулями.
До вражеского пулемета было метров сто. Из воронки, в которую залег Смолячков, в оптическом прицеле ясно обозначился пулеметчик, вставлявший ленту.
Снайпер выстрелил в тело пулемета. Теперь он уже не опасен для наступающих. Пулеметчика прикончил Шаповалов.
Снайперы возвращались поздно вечером в землянку. Шаповалов шел со Смолячковым. Разговорились.
— Вот было раздолье,— вспомнил Степан только что пережитое,— фашисты сами лезли под пули, не надо было их искать. Так по верху и ходят...
— Главное, Степа, другое: пускай чуток, но наши все же продвинулись вперед. Значит, ближе победа.
Разговор о близкой победе разбередил душу. «Как только освободят Белоруссию, сразу спишусь с моими. Остались бы только живы... А кончится война, съезжу туда вместе со Светланой. Надо же ее показать родичам. Света! Света! Знала бы ты, как мне без тебя трудно. Прислала бы хоть короткую весточку».
А Степан почувствовал, как у него все чаще сосет и сосет под ложечкой. Он думал о том, как хорошо после такого трудного дня поесть горяченького.
Терещенко как бы угадал на расстоянии его мысли. В землянке их уже поджидали горячие щи.
Весело зазвенели котелки.
— Налей-ка, Гнат, полный! На двоих!
— Ишьте, хлопцы, на здоровье!
Терещенко был сегодня дежурным и особенно усердно ухаживал за теми, кто вернулся с поля боя.
Принесли газеты. Немного погодя чтение сменилось песней.
Сперва затянули бесконечную, протяжную, но солдтам захотелось повеселиться. Стоило Феодосию взять в руки гармонь, глаза у всех оживились. Разведчики запели «Распрягайте, хлопцы, коней».
Высоко-высоко, точно голуби в небе, взнеслись подголоски, и дружно грянула многоголосая песня.
Потом пошли частушки.
— А ну, Федя, рвани!
И, растянув меха гармони, Смолячков затянул:
Ой, гармонь, моя гармонь,
Не гармонь, а огонь.
Были немцы веселы,
Да головы повесили.
— Танцы давай, танцы! — разошлась молодежь.— Гармонист, вальс!
— Общий! Дамы в круг! — командовал Шаповалов.— Дамы — налево, кавалеры — направо!
Забавно было смотреть, как три пары разведчиков, в ватных штанах, крепко обнявшись, кружились на кро-хотном пятачке.
После вальса Миша Столяров отбивал каблуками истоптанных сапог русскую.
— Пляши, Матвей, не жалей лаптей! — кричал Шаповалов, подзадоривая Столярова.
Веселье затянулось бы до полуночи — ведь очень редко солдату выпадает на войне такое счастье, как от-дых,— если бы старший сержант не подмигнул Феодосию:
— Время спать!
Разведчики улеглись, но долго не могли заснуть. Кто знает, где витали в поздний зимний час их мысли...
