1
Снег покрыл поле белым пушистым ковром. Только глубокие воронки от разрывов чернели у подножия высот, как котлованы. Лужи затянуло ледяной коркой; она с хрустом ломается под ногой, словно тонкое стекло. Мороз крепчают с каждым днем.
Иней неровным, бугристым слоем покрывал подшлемник, серебрил брови и ресницы. От инея сучки на деревьях казались сахарными. Но Смолячков не замечал холодов. Вернувшись со сбора, он по-прежнему вставал раньше всех. У него не было часов, свет не проникал в землянку, окошечко было затянуто наростом льда, но Феодосии угадывал время.
Багровое солнце, вставшее в морозном мареве, застало его с напарником в снежных окопчиках.
Лицо Феодосия становилось суровым, когда он глядел на левый фланг, в сторону города Пушкина: с каждым днем здесь оставалось все меньше и меньше строений. Фашисты ломали дома на топливо, на землянки. Кирпичные трубы одиноко торчали на выжженных и вымерших улицах как немые свидетели разрушений...
Одна из улиц ему запомнилась; она начиналась от Египетских ворот. Будучи как-то в разведке, Смолячков и его товарищи пробирались по огородам Верхнего Кузьмина в тыл врага. Они выползли как раз к Египетским воротам. Лунная ночь придавала окружающим предметам причудливые формы. Но то, что заставило содрогнуться сердца разведчиков, не было обманом зрения: на воротах осенний ветер раскачивал тела пяти повешенных. В отсветах луны их лица показались Смолячкову зелено-синими. Один из них выделялся своей небольшой хрупкой фигурой и выглядел совсем еще мальчиком. «Может быть, это был комсомолец...» — подумал тогда Смолячков, лежа на сырой траве у дороги.
«Нет, никогда не забыть такого... Пока дышу, буду мстить»,— сказал себе Смолячков, и рука его невольно прикоснулась к карману гимнастерки, где был спрятан комсомольский билет... Поеживаясь от стужи, он часто протирал глаза и смахивал с ресниц ледяные кристаллики, мешавшие вести наблюдение.
Позади снежного сугроба, невдалеке от проволочных заграждений, промелькнула фигура в белом и сразу скрылась. Смолячков стал следить за этим местом. Солдат, полусогнувшись, ходил взад и вперед, стреляя короткими очередями из автомата по нашим траншеям. Сменит диск и опять стреляет. Когда фашист остановился, чтобы снова зарядить автомат, снайпер выстрелил.
Пытливый ум Феодосия настойчиво искал ответа на вопрос: «Как автоматчик пробрался сюда?»
— Может ночью? — высказал предположение Шаповалов.
— Нет, Степа, тут другое. Давай искать.
Они тщательно обследовали всю местность, лежавшую позади проволочного заграждения. Шаповалов изучал правый сектор, а Смолячков — левый.
— Нашел! — тихо сообщил Степан и показал на середину сугроба.— Смотри прямо на разбитый экскаватор.
Смолячков направил бинокль на середину и увидел узкую ленту хода сообщения, которая тянулась из главной траншеи к вражескому проволочному заграждению. Теперь было ясно, каким путем автоматчик подкрался к сугробу. Значит, отсюда скоро придут его сменять.
Через некоторое время из траншеи выбрался гитлеровец. Голова его была обмотана платком. Феодосии выждал, когда тот приблизится к сугробу. Фашист схватил убитого за ноги и потащил к траншее. На секунду он остановился, оглянулся и хотел уже прыгнуть вниз, но пуля настигла его.
После этого снайперы незаметно переползли на запасную позицию, приготовленную в кустарнике, недалеко от основной.
Стоял крепкий мороз. В клубах густого пара просвечивал маленький кружок солнца. Ветер дул прямо в лицо, осыпая колючей крупой. Но снайперам пришлось тут ждать долго, пока наконец в траншее не показался фа-шистский офицер. Озираясь по сторонам, он двигался в
направлении блиндажа. Феодосии дал ему выбраться наружу. Когда в оптическом прицеле четко обозначилась вся фигура, прозвучал выстрел. Гитлеровец согнул ноги, уперся руками в снег и застыл в такой позе. Затараторили вражеские пулеметы.
— Чего они психуют? — насторожился Смолячков.
— Верно, начальство подшиб,— сказал Шаповалов. Феодосии не знал, что после того, как он две недели назад отправил на тот свет долговязого офицера, ехавшего в кабине грузовой машины, фашисты разыскивали русского снайпера по всему переднему краю.
Временное пребывание Смолячкова на сборе дало повод командиру эсэсовского батальона представить своих минометчиков к награде, о чем сообщалось в фашистской газете, выходившей в Гатчине. Удачным огневым налетом, па трансформаторную будку они якобы уничтожили русского снайпера, убившего офицера.
Но в тот день, когда минометчикам вручили медали, русский снайпер-невидимка неожиданно воскрес, фашисты узнали его «по почерку» — все убитые в этот день были поражены в голову.
Немцы догадались, конечно, что на этом участке действует искусный снайпер; но как обнаружить и уничто-жить его?
Внезапно из окопа выполз гитлеровец и быстро пополз на четвереньках к траншее.
— Видишь? — спросил Смолячков.
— Ага!..
Шаповалов, не сдержавшись, выстрелил. В тот же миг об его каску цокнула пуля. Солдат, в которого целился Степан, поднялся и перемахнул через бруствер в траншею.
— Что за чудо? — удивился напарник.— Кто в меня стрелял?
— Фашист, конечно, только не тот, который полз, а другой. Твое счастье, что он промахнулся, Но тебя засекли.— И Смолячков предложил:— Переползай вдоль кустарника на запасную позицию... Поднимешь на лопатке каску и дашь выстрел. Немец обнаружит тебя и тоже выстрелит. Остальное доделаю я.
Феодосий стал наблюдать.
Над окопчиком мелькнула каска Шаповалова. Пуля фашиста ударилась о нее и со свистом отлетела в сторону. Смолячков засек огонек выстрела и послал туда, в голову фашиста, свою меткую пулю.
В траншее появилась фигура другого солдата. Он стоял и, размахивая руками, видимо, разговаривал с кем-то.
Феодосия так и подмывало разделаться с ним. Но он медлил с выстрелом. Суетливые движения солдата по-казались неестественными. Это и в самом деле было чучело.
Потерпев неудачу в одном, фашисты пускались на другое — у них был большой запас уловок.
Под вечер решили захватить Смолячкова живым.
Первым заметил гитлеровцев Шаповалов. Со второй запасной позиции было хорошо видно, как фашисты, умело используя снежный покров, подбираются к огневому рубежу Смолячкова.
Как только кто-нибудь из солдат поднимал голову, он моментально становился мишенью снайпера. Степан уже насчитал троих, убитых Смолячковым.
«Так их, Федя, так!» — говорил про себя Шаповалов.
Смолячков не подозревал, что за ним следят из нашего боевого охранения. Там уже заметили, что снайпер попал в беду, но огня пока решили не открывать. Пулеметчики были готовы в любой момент обрушиться на врага.
Не догадывался об этом и Шаповалов: он лежал в окопчике и мучительно думал о том, как помочь товарищу.
Степан дорого заплатил бы, чтобы очутиться сейчас рядом с Феодосией, но перебраться на виду у противника было невозможно.
«А что, если обогнуть кустарник? — размышлял Шаповалов.— Метров десять придется ползти под огнем».
Немцы не двигались, выжидали. «Эх, была не была!..» — решился Степан и, перехватив на руку винтовку, быстро пополз в сторону Смолячкова.
Кончился кустарник. Впереди — ровное поле. Шаповалов поправил маскхалат и, почти не отличимый от снежной поверхности, продолжал по-пластунски ползти к окопчику друга. Совсем немного уже осталось, когда Смолячков увидел его.
— Давай, Степа, давай...— позвал Феодосии.
Но в это время почти рядом с Шаповаловым взвихрились снежные фонтанчики. Это легли с недолетом пули врага. Слишком поздно заметили фашисты Степана. Он сделал последний рывок и ввалился в окоп Смолячкова.
— Ух! Пронесло! —проговорил Степан, тяжело дыша. От него валил пар, словно он только что вышел из бани.
— Снимай живее чехол!—крикнул Смолячков. — Опять поползли...
Немцы передвигались медленно, прячась за сугробы. Степан взял одного на прицел и спокойно нажал спусковой крючок. Фашист застыл на снегу. Гитлеровцы огня не вели. Они хотели взять русских снайперов живыми: так им приказали.
И вдруг они поднялись во весь рост.
— Степка, готовь гранаты! — И Смолячков вытащил из кармана запалы.
То же сделал и Шаповалов.
Смолячков отложил в сторону одну гранату и сурово посмотрел Степану в глаза. Тот понял его без слов: «Для нас, на всякий случай...»
Фашисты приближались. Их было около взвода. Гитлеровцы не сомневались в успехе. Еще бы! Слишком неравны были силы.
Враги уже совсем близко. Видны лица, блестят каски..,
— Рус, сдафайс! — кричали они.
— Ну, Степа, пора! Я им сейчас сдамся... Феодосии, чуть приподнявшись, размахнулся и первым швырнул гранату. Воздух разорвал сильный, но глухой взрыв, словно ударили в огромный барабан. Еще взрыв. Это разорвалась граната Шаповалова.
Уцелевшие фашисты прыгали через сугробы, падали, поднимались, снова лезли вперед.
Заговорили пулеметы и автоматы боевого охранения. На врага обрушился огненный шквал такой силы, что устоять было невозможно.
По глубокому, рыхлому снегу гитлеровцы отползли назад к своим траншеям...
Под прикрытием огня разведчики в сумерках добрались до боевого охранения. Бойцы радостно встретили их, пожимали руки.
— Что, Смолячков, жарко было? — спросил пулеметчик.
— Ох ты! Ну и ну! На волоске висели...— признался Феодосии.— Спасибо!
Степан Шаповалов, красный от возбуждения, рассказывал:
— Я ползу, понимаешь, к Феде, а пули возле самого уха — «взы-взы, взы-взы»... Я подумал: «Врешь, не возьмешь, все равно прорвусь». И прорвался... Эх, Федя! — весело воскликнул Шаповалов.— Живы будем, не помрем.
— Верно, Степа! Друг мой...
И они, счастливые, обнялись и поцеловались — крепко, по-солдатски.
«5 декабря.
Землянку покинули в 6 утра. Выдвинулись за боевое охранение и проволоку. Дважды подвергались обстрелу. Нас хотели захватить живьем, но мы отбились гранатами. Я уничтожил — 7. На счету Шаповалова — 1. Мороз был 30 градусов».
