Если ты хочешь нанести противнику удар в самое сердце, узнай прежде, какие у него силы, чем он дышит. Тебе помогут в этом разведчики. Недаром о них говорят, что это глаза и уши армии. Рискуя каждую минуту жизнью, они добывают важные сведения и документы о враге, его обороне, его намерениях.
С Пулковских высот в бинокль была хорошо видна территория, захваченная врагом. Фашисты изрезали ее сплошной линией траншей, огородили минными полями, опутали колючей проволокой. Вдоль переднего края понастроили замаскированные огневые точки.
Вдали чуть заметно выделялись бугорки землянок. Вражеских солдат не видно. Остановленные под Ленинградом, гитлеровцы зарылись в землю, словно не мы, а они были в положении осажденных.
Дивизионная разведка посылала каждую ночь группы на передний край, но Смолячкова в их составе не было. Командир роты не сомневался в Фединой храбрости. Но для разведчика этого мало. Политрук, живший с Федей в одной землянке, вырытой в железнодорожной насыпи, от-кровенно сказал:
— Ты в роте самый молодой. А что, если сорвешься? Нам дорога жизнь каждого бойца. Когда наберешься соя датского опыта, пустим в разведку.
— А я-то думал...— огорчился Федя.
— Нечего нос вешать! — вмешался в разговор Вертемягин. Он сидел на ящике у крохотного окошечка землянЯ ки и чинил сапоги.— Вот примусь за тебя — живо солдатом станешь...
Старший сержант любил лишний раз подчеркнутая свою строгость, в действительности же был добродушным человеком. У Вертемягина — скуластое лицо со светлым» глазами и такими же светлыми ресницами. Он никак не походил на тех младших командиров, что своими вечными назиданиями способны извести даже самых выдержанны» и терпеливых подчиненных.
Была у старшего сержанта страсть: он собирал коллекцию находок и на досуге знакомил с ними бойцов. Случайно узнав об этом, Смолячков и Шаповалов попросили его показать что-нибудь.
— Право, не знаю, что и выбрать,— нерешительно сказал Вертемягин.— Он полез в вещевой мешок и вытащил коробку из-под печенья, набитую до отказа.
— Экспонат номер первый... Пригласительный билет в ресторан «Астория». Написано по-немецки, но есть перевод: «Командование германской армии приглашает господ офицеров на бал в честь взятия Петербурга». Обратите внимание на число: «2 октября 1941 года». Это я нашел у убитого офицера.
— Ах, канальи! — возмущался Смолячков.— Не видать им Ленинграда. Ни в жизнь!
— А это что? — спросил Шаповалов, рассматривая почтовый конверт без штампа, но с заранее написанными адресами получателя и отправителя.— Федя, прочти! Ты же учил в школе немецкий.
Смолячков медленно прочел вслух обратный адрес:
— Петербург. Гоголынтрассе, девять.
— Что, не верите? — спросил Вертемягин, заметив на лице молодых воинов недоумение.— Я нашел конверт у унтер-офицера. Фашистское командование обещало ему в Ленинграде квартиру на улице Гоголя, девять, если он вступит со своим подразделением в побежденный город. Не дождавшись новоселья, Фриц Шнейдер заранее заготовил для своей жены конверт с ленинградским адресом.
— Малость поспешил,— иронически заметил Шаповалов.
— Мы дали ему квартиру. Под горой высокой... Вертемягин закрыл коробку и спрятал в мешок.
— Завтра покажу остальное. А сейчас подготовьтесь. Через час двинемся на передний край.
Поначалу командир отделения повел Смолячкова и Шаповалова в боевое охранение, располагавшееся за глиняной горкой.
Вертемягин и его ученики наблюдали за противником из укрытия. Сержант учил молодых разведчиков, как надо вовремя не только уловить, заметить, но и понять, почему во вражеской траншее происходит движение, разгадать замысел фашистов.
— Взгляните сюда, чуть левее подбитого танка, - предложил Вертемягин.— Что видите?
Федя долго присматривался к этому месту, но ничего особенного не приметил. Бугорок — и все. Шаповалов заметил траву.
— Ну, а какая?
Федя еще более внимательно присмотрелся:
— Зеленая — не по времени года.
— То-то же! А что это значит?
— Должно, новая землянка.
— А может и дзот,— добавил Вертемягин.— Проверим. Через несколько минут командир отделения, показывая на нейтральную зону, спрашивал:
— Развалины дома видите?
— Видим! — ответили оба в один голос.
— А использовать кирпичи можно?
— Конечно! Я бы выложил печку,—сказал Федя.
— Ну а для военных целей? Молодые разведчики молчали.
— Лучшего места для засады не выбрать... - заметил Вертемягин.
Несколько дней подряд командир отделения знакомил их с огневой системой врага, помогал изучать распорядок дня фашистов, удобные пути подхода к вражеским траншеям. Федя стал по-новому смотреть на природу. Кусты, канавки, бугры, камни — все это теперь имело для него, разведчика, свое, военное значение. Да и повадки фашистов, двуногих хищников, были не такие, как у лисиц и волков, на которых он охотился в Подгорье...
Молодые бойцы уже научились засекать по мелькнувшему пунктиру трассирующих пуль вражескую огневую точку, угадывать причины передвижения солдат и неожиданных шумов.
Командир отделения доложил, что Смолячков и Шаповалов готовы к выполнению более сложной задачи.
— Ну что ж,— сказал лейтенант Чеморда.— Пошлем разведчиков изучать огневую систему, включите их в группу.
Высоты окутались предвечерним туманом. Только зарницы орудийных выстрелов время от времени ярко освещали изломанные деревья Пулковского парка.
На небе — ни тучки, ни облачка. Полная луна залила землю холодным матовым светом.
Тихо беседуя, разведчики двинулись по асфальту шоссе, изредка поглядывая на холмы, подернутые синей дымкой.
Вдали чернели коробки зданий разрушенной обсерватории.
Бойцы подошли к каменной лестнице у подножья холма, но не стали по ней взбираться: ступеньки разбиты, под рогами валяются осколки гранита. Рядом с лестницей — крутая дорожка, протоптанная сотнями ног. По ней и пошли.
Ни звука, ни шороха. Тишина.
Быстро миновав южный склон Пулковского холма, четыре разведчика спустились в траншею и, свернув направо, двинулись к переднему краю. Прошли боевое охранение. Впереди — поле, залитое лунным светом. В ночном свете скрадывались кочки, камни, неровности, за которыми можно было бы укрыться от зорких глаз вражеских наблюдателей.
Гнат Терещенко (он был старшим группы) дал сигнал остановиться. Цепочкой поползли вправо, к придорожной канаве. Полежав неподвижно несколько минут в канаве, тронулись дальше. Зрение и слух были напряжены до предела. Федя слышал, как тяжело дышит впереди Шапо-валов.
Вблизи с шумом вырвалась огненно-зеленая струя трассирующих пуль. Бойцы прижались к земле. Смолячков неожиданно обнаружил в траве замаскированную мину. Он знал, что рядом в шахматном порядке должны быть разбросаны и другие: одно неосторожное движение — и беда.
- Минное поле,— предупредил он товарищей.
Пришлось податься влево, в обход.
Прозвучал выстрел. За ним — второй, третий... Внезапно застучал станковый пулемет. «Неужели заметили?» Но не прошло и минуты, как все смолкло: это немцы вели контрольный огонь.
Последние десять метров, оставшихся до вражеской траншеи, Смолячков полз рядом с бойцом Тарасовым, чуть левее его. Они медленно подтягивали свое тело и после каждого рывка замирали.
Вдоль траншеи прошло четверо немцев, нагруженных ящиками. Они складывали их в одно место. Федя потянул Терещенко за сапог.
— Вижу!
Терещенко часто оглядывался по сторонам, прислушивался, плотно прижимая голову к земле, и, не обнаружив ничего опасного, показывал рукой: «Можно ползти».
Немцы были близко; Федя отчетливо слышал чужую речь.
По траншее прохаживался часовой. Разведчики выждали, когда он скрылся за углом, и, забравшись в свежую воронку, залегли, прислушиваясь.
Опять раздались шаги часового, но теперь они был глухие — солдат удалялся.
Сквозь полуоткрытую дверь землянки доносились громкие голоса. Разведчики, насторожившись, схватились в автоматы.
Двое грубо бранились (Тарасов знал в совершенствк немецкий язык и переводил полушепотом). Кого только они не вспоминали: и бога, и черта, и самого фюрера. Дело, видимо, дошло до драки: под землей внезапно прозвучали выстрелы из пистолета.
Разведчики выбрались из воронки и поползли к землянке. Из дверей вырвался офицер и побежал в глубь траншеи.
— Интересно, что случилось? — шепнул Федя Шаповалову, не спуская глаз с землянки.
— Фрицы чего-то запаниковали... Терещенко грозно вскинул кулак:
— Тсс!
Все четверо быстро перелезли через бруствер и вскочили в землянку. На полу, в луже крови, лежал унтер-офицер. Рядом валялся автомат.
Тарасов поднял его — с рукоятки стекала кровь, — Смолячков, осмотри землянку! — приказал Терещенко.
Федя нашел на нарах расстегнутую сумку с противогазом и вынул из нее коробку. Головка отвинчена. На дне — письма и документы.
«Видно, не простые, ежели сюда спрятали»,— решил Смолячков, сунув находку в карман.
— Живей выматывайтесь! — торопил Терещенко.
Мигом выскочили из землянки, осмотрелись, нет ли часового, и, снова перебравшись через бруствер, залезли в воронку.
Справа шум. Громко разговаривая и перебивая друг друга, к землянке спешили фашисты. Пока они разбирались, что случилось, разведчики выбрались из воронки и далеко отползли от места происшествия.
...На востоке светлело, когда четверо разведчиков медленно приближались к железнодорожной насыпи. Были они мокрые, озябшие. Шаповалов отжимал стеганый полуватник, и вода тонкой струйкой стекала на землю.
Федя очень устал и едва волочил ноги. Ввалившись в просторную землянку и сев на нары, он сразу же заснул. Во сне он увидел унтер-офицера, забирающегося к нему в карман. Федя хотел оттолкнуть его от себя, но страшно затекли и онемели руки. Он вскрикнул и открыл глаза.
У маленького окошечка лейтенант Чеморда разбирал письма и документы, принесенные разведчиками. Рядом стояли Тарасов, Никитин и Терещенко.
Командир разведроты дважды просмотрел один из документов и протянул его политруку:
— Понял?
— Еще бы?
Никитин обратился к вернувшимся с задания разведчикам:
— Вы даже не представляете себе, товарищи, что за документ вы нашли... Слушайте!
«ПРИКАЗ ПО 489-му ПЕХОТНОМУ ПОЛКУ 25 сентября 1941 г.
Я приказываю открыть огонь по каждому русскому, как только он появится на расстоянии 600 метров.
Русский должен знать, что он имеет против себя решительного врага, от которого он не может ждать никакого снисхождения.
Полковник Бадинский»
- Важный документ,— сказал лейтенант Чеморда. Объявляю вам, товарищи, благодарность!
Чеморда пожал разведчикам руки.
— Служим Советскому Союзу!
Командир разведроты сразу отнес документ к генералу...
Федя снова заснул. Разбудили его звуки гармони; В полутемном углу землянки Терещенко тихо перебирал басы.
Лежа с полуоткрытыми глазами, Смолячков прислушивался к льющейся плавно, как журчащий ручей, мелодии. Невольно вспомнились родные места. Не близко до Подгорья от землянки, вырытой в насыпи, но не так ум и далеко. Думы перенесли молодого разведчика в Белорусь. «Что с моими? Шивы ли? Может отец ушел к партизанам?»
Льются в землянке чудесные украинские и белорусские мелодии. Совсем недавно их распевали девушки, убирая урожай. Перед глазами Феди возник образ той, кто краше и милее всех на свете. Она у него в сердце всегда и везде, куда ни бросит его судьба...
* Приказ немецкого полковника Бадинского, найденный раз-ведчиками у фашистского унтер-офицера, убитого в районе Пулковских высот, приводился 6 ноября 1941 года в докладе «24-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции».
