Боевое крещение Смолячков и его друзья получили под Гатчиной. По данным разведки, фашисты прорвали лужскую укрепленную полосу и двигались на Ленинград. Надо было их остановить. Противотанковая артиллерия заняла позиции южнее Гатчины.
Августовская ночь выдалась звездная. Оттого что Смолячков никогда еще не был в боевой обстановке, ночь казалась ему глухой, неприветливой. Пахло сырой землей и ночной влагой — недавно прошел теплый дождь.
Бойцы достали лопаты и стали окапываться. Габотали Долго. Оборудовали командный пункт, огневые позиции, отрывали ровики, щели, окопы.
Утро медленно отодвигало полог ночи. В четыре часа бойцам разрешили отдохнуть. И хотя всю ночь они не смыкали глаз, никто не хотел спать. Тихо переговаривались, курили, настороженно прислушиваясь к ночным шорохам.
Смолячков, Молотков и Шаповалов лежали на земле, Й подстелив шинели и прикрывшись плащ-палатками. Высоко-высоко звездное небо. Где-то за лесом изредка, будто заикаясь, ведет разговор пулемет; в темноте вспыхивают; одиночные выстрелы, но где стреляют, точно не определишь — далеко.
- Жутко, Федя, верно? — тихо спросил Молотков.
— Ага!
— Говорят, в первый раз каждому жутко,— шепнул Шаповалов.
Смолячков предложил:
— Может поспим маленько?
Он закрыл глаза, но не заснул. Разве перед боем заснешь?
В голову лезут мысли разные. Федя начал думать боец, а мысли перенеслись в Подгорье. Как там? Живы ли батька и мать? Что с Анкой? Как братишки: Вася, Лен Ваня и Саша? В памяти всплыл образ Светланы. У нег даже сердце зашлось, когда он подумал, что, может быть, они больше не встретятся: на войне всякое случается. «Милая, если бы ты знала, как я беспокоюсь о тебе...»
В кустах, совсем близко от того места, где лежал Федя, тревожно запищал зуммер.
— Торпеда! Я — Торпеда! — кричал телефонист. — Кого? Не слышу, громче! Пятого? Одну минуточку...
— За минуточку волк съел Анюточку,— пытался пошутить Тимофеев, но никто его не поддержал. Бойцы прислушивались.
Мимо пробежал комбат и торопливо схватил у телефониста трубку:
— Слушаю. Понятно. Так. Так. Есть!
Бросив трубку, тут же, на ходу, вызвал к себе командиров взводов.
Хотя командир батареи ничего не сказал по телефону такого, что внушало бы тревогу, но бойцы, следившие за каждым его жестом, догадались, что скоро должно что-то случиться...
Резко прозвучала команда:
— Приготовьсь!
Старший сержант Сергеев и наводчик Кузнецов начали выверять установки. Им помогал Шаповалов. Смолячков и Тимофеев хлопотали у снарядных ящиков.
2
Утро сменило ночь как-то совсем незаметно, без росы и даже без предрассветного ветерка. Взошло солнце, и неподалеку стал четко обозначаться наш противотанковый ров, залитый водой. Большими зигзагами тянулся он вправо, теряясь за горизонтом. Ров вырыли, должно быть, давно. Земля побурела и заросла травой.
Даже простым глазом Феде было видно, как за рвом, по ходам сообщения, перебегали, слегка согнувшись, бойцы.
— Будет жарко! — покачал головой Кузнецов, наблюдавший вместе с Федей за движением в траншее.
И действительно, слева неожиданно вспыхнули огненные зарницы, и в воздухе поднялась туча пыли и дыма. Минут десять-пятиадцать непрерывно разрывались вражеские снаряды и мины. В дыму выросли и двинулись из разных мест неприятельские цели. По ним открыли огонь из пулеметов, автоматов, винтовок, но противник продолжал двигаться.
Упал один. Еще. Еще. Фигурки, не оглядываясь, бежали вперед.
Смолячков стоял рядом с командиром орудия. Чем ближе подходили немцы к нашим траншеям, тем больше он чувствовал, как у него трясутся колени.
— Дрожишь? — спросил старший сержант, посмотрев на него сочувствующим взглядом. Этот чернявый паренек понравился Сергееву своей непосредственностью...
— Н-нет... Знобит что-то...
Федю трясло от холода и волнения. Внутренняя дрожь, начавшаяся с того момента, как показались фашисты, не унималась.
— Пошел бы лучше, сынок, к ящикам... Там спокойнее,— посоветовал Сергеев, хорошо знавший состояний необстрелянного солдата в первом бою.
Но разве Смолячков мог в такую минуту уйти? «Подумают, что я трус!» — решил Федя и, стараясь унять дрожь, остался.
— Не знобит, а скажи — страшно. В первый раз о как страшно...— произнес, как бы про себя, команда орудия.
Низенький, плотный, с упорным взглядом глубоко посаженных глаз, он спокойно смотрел на редеющие цеп фашистов. И его спокойствие незаметно передалось Феди. Колени перестали дрожать.
В это время совсем близко, левее дороги, зашумел моторы, раздался металлический скрежет гусениц. Из-за кустов вынырнули фашистские танки и понеслись вперед.
Кузнецов выругался.
— Не нервничать! — послышался знакомый голос командира орудия.— Подпускай ближе!
Грохоча гусеницами, танки, нащупывая цели, вели огонь. За танками, не отставая, бежала пехота. Вражеские автоматчики простреливали поле очередями, им вторили пулеметы с танков.
Шаповалов (он выполнял обязанности правильного) по знаку наводчика повернул пушку в сторону танков. Командир орудия подал команду:
— По танкам! Прямой наводкой! Бронебойными! Смолячков передал снаряд. Щелкнул замок.
— Готово! — доложил замковый. Наводчик еще раз припал к прицелу. Огромные стальные чудовища, лязгая гусеницами, неслись по полю.
— Огонь!
Пушка подпрыгнула, и тотчас же задымился танк.
Горящая машина остановилась. Слева от нее застрял танк, подбитый из противотанкового ружья. Остальные продолжали наступать, стреляя из пушек. За ними бежала пехота.
Немецким танкам удалось дойти почти до самой нашей траншеи. Местность перед траншеей вдруг заволокло дымом. То в одном, то в другом месте вспыхивали бутылки с горючим. Советские бойцы бросали под танки гранаты, отсекали ружейным огнем в траншеях солдат, рассеивали их и уничтожали.
Несколько машин все же прорвались через боевые порядки пехоты, засыпав землей окопы, и устремились на батарею. Позади второго орудия взметнулась земля. Смолячков заметил, как один из бойцов упал. Но пушка продолжала стрелять.
— Смолячков, Тимофеев, снаряды! — кричал Кузнецов, видя, как сокращается расстояние между танками и батареей.
Подносчики едва успевали выполнять команду. Первое орудие стреляло с короткими интервалами. Только и слышно было:
— Огонь!
— Огонь!
— Дава-а-ай!
Смолячков сейчас ни о чем не думал. Он бегом подавал снаряды и азартно, по-мальчишески, выкрикивал:
— Еще разок! Еще!
А Шаповалов, подавая снаряд, вопил басом:
— Бей их, Митрич, бей!..
— Есть, братки,—отвечал наводчик, считая попадания.
С огневой позиции второго орудия бежал командир взвода.
— Сергеев! — кричал он на ходу.— Пошли Климову подносчика. Убило Егорова.
Старший сержант оглядел бойцов своего орудия, вы-| бирая, кого послать, и удивился:
— А где Тимофеев?
— Побежал за снарядами, - доложил наводчик. — Смолячков, верни его!. — приказал командир орудия.
Федя бросился к ровикам, где были укрыты снаряды, но Тимофеева здесь не оказалось. Оглядевшись, Смолячков вдруг увидел, как тот удирает в лес, прячась за редкие деревья.
— Стой! Ты куда? — крикнул Смолячков.—А ну, назад!
Тимофеев с разбегу прыгнул в окопчик, где лежали пустые ящики. Лицо его посерело, подбородок дрожал:
— Прячься, Федя... Убьют...
Смолячков готов был броситься на него с кулаками! избить его: «Весь расчет на месте, у пушки, а он сбежал!»
— Вылезай сейчас же! Ах ты, под...
Смолячков не успел закончить. Прошелестел снаряд, и в ту же секунду неподалеку блеснул огонь. Тугая волна горячего воздуха со страшной силой отбросила его в сторону. Вокруг вихрилась прогорклая пыль.
Легко контуженный, Федя не сразу разобрался, что с ним случилось. Разгоряченное лицо прикасалось к холодной и влажной земле. Сильно ныла нога — он ударился при падении о камень. Федя сидел и растирал больное место.
Снова прошипел снаряд. Смолячков инстинктивно прижался к земле, ожидая взрыва... И вот он раздался впереди с грохотом и свистом. Но страх уже проходил... «Перелет!» — догадался Федя, успокаиваясь, и стал опять растирать ногу.
— Смолячков! — окликнули его вблизи.— Смолячков! Где ты?
Федя отозвался. К нему бежал запыхавшийся Молотков.
— Жив, жив, Федька! — радостно крикнул Молотков. С его помощью Федя встал и, слегка прихрамывая на левую ногу, зашагал к орудию.
— Где Тимофеев? — спросил Сергеев.
Смолячков молча показал в сторону груды разбитых ящиков.
- Значит, того... достукался,— тихо произнес старший сержант,— Сам виноват. Труса всегда смерть найдет.
Бой затих только к вечеру.
Прижавшись к спящему Шаповалову, Смолячков лежал на дне окопа и размышлял о том, что же произошло с ним в первые минуты боя: «Испугался? Ну да, конечно. А то чего же дрожал...» Он понял, что главное это не сдать в первые минуты боя и, преодолев страх, найти в себе силы действовать.
Феде стало радостно, что он не поддался страху, как Тимофеев, а вел себя достойно.
Через некоторое время Смолячкова и Шаповалова по их просьбе откомандировали в недавно прибывшую на этот участок фронта стрелковую дивизию. Их направили в разведывательную роту. Командира роты они на месте не застали. Смолячков обратился к политруку.
— В чем дело?
Феодосий, волнуясь, сказал:
- Я снайпер...
— Ну и что же! - хладнокровно заметил политрук.— А сколько истребили фашистов?
— Не успел еще.
— Почему же тогда называете себя снайпером?
— А как же! — удивился Смолячков.— Я окончил снайперскую школу. Стрелял в тире.
— Этого еще мало, чтобы называться снайпером,— улыбнулся политрук.— У нас тут особый тир. Промахнешься — и пропал.
— Так я сдавал экзамен.
— Придется пересдавать. В бою...
