1
Придя на работу, Нина Азолина услышала в кабинете коменданта голоса. Кто-то кричал густым баритоном:
— Ты мне все расскажешь, негодяй!
Ему вторил писклявый голос:
— Будешь говорить? Будешь? Или я тебя..
— Не бейте! Я ничего не знаю...
Вскоре отворилась дверь, и в приемную вылетел ошалелый паренек. Лицо его было окровавлено. Под глазами синяки. Он растянулся на полу, у перегородки, где стоял часовой.
Нине стало жаль парня, и она хотела дать ему воды. Но в этот момент он встал и шатающейся походкой направился к выходу. Азолина узнала в нем бывшего ученика Обольской школы Михаила Гречухина.
После предварительной обработки фашисты предложили ему стать доносчиком, и он согласился.
На следующий день, возвращаясь со службы, Нина услышала сзади быстрые шаги. Кто-то ее догонял. Она обернулась и увидела Гречухина.
— Узнаёшь, Нина?
— Конечно, но... почему ты в Оболи? Насколько я помню, ты ушел в армию.— Азолина посмотрела с любопытством на его небритое лицо, на синяк под глазом.
— Да, ты не ошиблась. Я действительно был в армии. Чуть не погиб... Нас окружили. Едва спасся. Власов предал...— Гречухин косился по сторонам.— Немцы думают, что я связан с партизанами. Если бы ты знала, как мне опротивели эти гнусные морды!
Азолина слушала его и думала: «Что ему от меня нужно?»
С тех пор как Нина устроилась на службу в комендатуру и подружилась с Терезой Оттовыой Беренфельд, почти все знакомые от нее отвернулись. Она часто ловила на себе оскорбительные взгляды.
Оберегая ее от подозрений, юные подпольщики и виду не подавали, что связаны с Азолиной. Они понимали, что малейшая оплошность в их отношениях с секретарем немецкой комендатуры может поставить ее под удар.
Со стороны казалось, что Нине все равно, что думают и говорят о ней в Оболи. Она не старалась ни перед кем оправдываться. Вместо прежних длинных кос девушка носила теперь гладкую прическу с прямым пробором, ходила в ярком цветном платье и бежевых туфлях на венском каблуке. Единственным человеком, знакомство с которым она как бы нарочно подчеркивала, была ее прежняя учительница немецкого языка Тереза Оттовна. Обе они жили в Зуях, вместе ходили на службу, вместе возвращались домой.
— Одна другой стоит,— язвительно замечали соседи.
Действительно, трудно было понять, что связывает цветущую красивую девушку и немолодую сухощавую сотрудницу комендатуры. Многие были уверены, что обе они продались оккупантам...
Азолина, конечно, ничего не знала о Гречухине. Но его поведение казалось ей каким-то неестественным и настораживало.
— Слушай, Михаил,— сказала она строго. - Я дружу с лейтенантом Мюллером. Стоит мне повторить ему твои слова, будешь висеть на перекладине.
Резко повернувшись, Нина прибавила шагу и, перейдя мост через реку Оболь, стала взбираться на высокий берег.
2
В землянку начальника штаба партизанского отряда вошел Николай Зеиьков. Его раскрасневшееся, вспотевшее лицо расстегнутый ворот рубахи сразу подсказали Пузикову, что парень явился неспроста.
— Что случилось?
Зеньков протянул свернутый вчетверо листок:
— От Фрузы.
Прочтя донесение, начштаба приказал Николаю немедленно отнести его комиссару.
— Скажи Маркиянову, что мне надо с ним посоветоваться.
Пузиков свернул толстую папиросу, закурил. Прошелся по землянке. Вошел Маркиянов.
— Как тебе, Петр, это нравится? — с порога задал он вопрос.
— Готовят контрудар,— спокойно сказал Пузиков. В донесении, присланном Фрузой, сообщалось:
«Из Полоцка в сторону фронта усилилось движение воинских эшелонов. В Оболи все паровозы заправляются водой. Жду указаний».
Командование отрядом сообщило об этом в Центральный штаб партизанского движения. В ответ прибыла радиограмма: «Любыми средствами приостановите движение на участке Полоцк — Витебск». Происходило это ле-том 1943 года, когда Советская Армия готовила удар по гитлеровской группировке в районе Смоленска и Витебска. Нашим войскам предстояло прорвать сильно укрепленную полосу, плотно насыщенную огневыми средства-ми, инженерными сооружениями. Гитлеровское командование предвидело возможность такого удара и увеличило переброску по бывшей Риго-Орловской железной дороге людских резервов и боевой техники. Днем и ночью на участке Полоцк — Витебск не затихали гудки паровозов, тащивших в сторону фронта воинские эшелоны.
Пузиков прочитал еще раз донесение Фрузы. Его глаза задержались на последней строчке: «В Оболи все паровозы заправляются водой». Почему все? Разве часть из них не может брать воду на других станциях, например в Двинске, Режице, Витебске? По-видимому, на этих станциях водокачки бездействуют.
С этим выводом согласился секретарь подпольного райкома партии и комиссар партизанской бригады Сипко.
— Но если, Петр Дмитриевич, это правда, то почему нам не взорвать обольскую водокачку? — спросил Сипко.— Движение застопорилось бы надолго. Надо только послать роту автоматчиков, неожиданно напасть на охра-ну, забросать гранатами...
Они сообща подумали и пришли к заключению, что такое нападение подняло бы на ноги весь гарнизон, а это две тысячи солдат. Отпал и другой вариант: действовать небольшой ударной группой разведчиков. Водокачка была окружена двумя рядами проволоки, через которую пропущен ток. С трех сторон подходы к проволочным заграждениям простреливались спаренными пулеметами. Так прошел день. Пузиков был в состоянии полного разочарования.
— Ни черта, Борис, не придумал,— сказал он Мар-киянову, когда они вновь встретились.
— Не огорчайся, Петр. Все будет хорошо,— весело сказал комиссар.
- Есть новости?
— Только что разговаривал с Наташей Герман. Она вернулась от Фрузы. Рассказывает, что обольские ребята по собственной инициативе проследили, как подвозится к водокачке уголь и где он хранится. Я буду этой ночью в Ушалах; Соберем руководящий комитет. Вместе обмозгуем, как лучше подбросить мину. Давай-ка махнем к начальнику спецгруппы и столкуемся о взрывчатке.
Верхом они съездили в деревню Рыбаки, где размещались партизанские саперы. Достали взрывчатки для небольшого, но мощного заряда. Вечером в землянку начальника штаба были вызваны опытные подрывники. Под руководством Пузикова изготовили небольшую по размеру, но огромной взрывной силы мину. Пузиков раздобыл у пчеловода воск. Его разогрели и обложили им со всех сторон мину — для безопасности переноски. Достали ку-сок каменного угля, раздробили и маленькими кусочками закамуфлировали воск. После .всего мину обкатали в угольной пыли — она стала выглядеть, точно кусок каменного угля.
— Даже опытный глаз едва ли отличит,— сказал Удовлетворенный Пузиков.
3
Вторые сутки Фруза сама дежурила на наблюдательном пункте у Николая Алексеева. Мимо проносились воинские эшелоны, а ребята не в силах были их остановить. Вернее, не знали, как это сделать.
Вечером Фруза вернулась домой, так и не дождавшись в условленном месте связного. Не зажигая лампы, присела, расстроенная, у окна. Неполная луна стояла над крышами, над высокими деревьями, заливая комнату бледно-голубым светом. Фруза задумчиво смотрела на неясно проступавшие очертания леса и силуэты хат. На душе было сумрачно. Обольские подпольщики, видимо, чего-то недоделали, если один за другим через станцию проходят к фронту воинские эшелоны врага.
Она стала раздеваться, хотела лечь спать, но в окно тихо постучали. Так стучать мог лишь связной. Ее не удивило, что он пришел прямо на дом, хотя Маркиянов строго приказывал встречаться только около маяка. «Значит, дело неотложное, ежели он поспешил сюда»,— решила Зенькова и пошла открывать дверь. Она сразу узнала стоявших у порога Маркиянова, Зину Портнову и На-ташу Герман.
Фруза повела их в сарай: не хотелось будить родителей. Наташа передала ей для распространения пачку листовок, напечатанных в партизанской типографии.
— Ты сможешь, Фруза, собрать утром комитет? -^ спросил Маркиянов.
— Смогу. А где?
— Можно у маяка, но лучше в сарае, где принимали присягу. Место глухое. Лес близко. Обсудим один вопрос. Оставив пришедших до утра на сеновале, Фруза забежала в дом и разбудила Марфу Александровну.
— Я побегу в Зуи, а ты, мама, сходи в Ферму, позови Аркашу Барбашова.
Марфа Александровна молча оделась, накинула на плечи платок, но, выйдя в сени, заколебалась: идти или не идти к Барбашову? Мать догадывалась, что предстоит важное, а может и опасное дело. Сердце тревожилось за Фрузу.
Марфа Александровна отворила в сенях дверь, спустилась с крыльца и уверенно зашагала по дороге в деревню ферму.
Фруза же пробралась огородами в лес, а оттуда — в деревню Зуи. Владимир, Евгений и Илья Езовитовы, имевшие пропуска на право передвижения в любые часы суток, быстро связались с остальными членами комитета. К восьми часам явились все. Выставили наблюдателей.
Маркиянов ознакомил членов комитета с общим планом диверсии, одобренным райкомом партии.
Юные подпольщики должны были взорвать водокачку. Одновременно партизаны разберут путь в Горянах, Язви-но и Ловше. Таким образом, весь участок железной дороги Полоцк — Витебск выйдет из строя.
— Прошу взрыв поручить нам,— вскочил с места Евгений Езовитов.— То есть мне, Володе и Илье.
Маркиянов поморщился. Наташа Герман смущенно опустила голову, а Евгений, увлекшись, развивал свой план:
— Я, Володя и Илья нападем ночью на часовых. Снимаем без единого выстрела. Потом забрасываем гранатами все огневые точки... Взрываем локомобиль и водокачку.
Он довольно улыбнулся п уселся рядом с Владимиром.
Мария Лузгина шепнула Зине Портновой:
— Женька единым махом семерых, побивахом.
— А тебе не кажется, что у него форсу больше, чем у нашего Барбоски блох?
План, предложенный Евгением, был смел и заманчив. Маркиянов заметил в глазах некоторых ребят сочувствие. Он мог сейчас вмешаться, высказать свое мнение, но предпочел послушать других, выяснить различные возможности.
Короткую паузу прервала Зенькова:
— Я, Женя, не ведала, что ты этакий мастак: стук, бряк — и пятак. Не верю я в успех твоего налета.— Все повернулись в сторону Фрузы.— Ты думаешь, что враг — пешка. Так он и пустит вас: «Идите, братья Езовитовы, взрывайте водокачку...» Нет! Водокачку охраняет рота солдат.
— Дайте я скажу! — перебила ее Нина Азолина. - Ночью фашисты выставляют возле водокачки засады. Кроме того, в машинном отделении, это я знаю точно, дежурит автоматчик.
Нина говорила правду. В самом деле, попасть на территорию водокачки постороннему было невозможно. Подступы со стороны реки контролировались тремя бетонированными дзотами. Вокруг были вырыты глубокие траншеи. Впереди траншей — два ряда колючей проволоки. В наиболее опасных местах — спаренные пулеметы. Круглые сутки дежурили солдаты с овчарками.
Азолина продолжала:
— Водокачку взрывать не обязательно.— Увидев на лицах присутствующих удивление, она замолчала.
— Ничего не понимаю,— пожал плечами Евгений.
— Я, кажется, не так выразилась,— смутилась Нина.— Я хотела сказать, что локомобиль водокачки можно взорвать, но для этого не обязательно проникать в машинное отделение. Надо подбросить мину в уголь, когда его выгружают. Вместе с углем мина попадет в топку. Локомобиль взорвется в два счета.
— Тут ты того... загнула,— улыбнулся Маркиянов.— Ты представляешь себе, Нина, что такое взрыватель? Конец его прикрыт полусантиметровой коркой. Один удар твердым предметом при разгрузке угля — и мина взорвется раньше. Что тогда?
— Да, об этом я не подумала,— призналась Нина и тут же спросила: — А что, если подбросить мину в уголь, что возле самой водокачки. Мне это сделать легче, чем любому из вас.
Маркиянову понравилась мысль Азолиной. Он предложил на этом поставить точку и разойтись.
— Сегодня же доложим командованию ваши соображения. Решение сообщим через связного.
Ночью в землянку Пузикова пришел секретарь подпольного райкома партии Сипко. Вместе с командованием отряда он подробно разобрал план диверсии.
— Тут надо подумать не только о том, как пройти на территорию водокачки, но и заранее предвидеть, как оттуда выйти,— говорил Сипко.— Одним словом, надо и водокачку взорвать и сохранить жизнь Азолиной.
— Не тревожьтесь, Антон Владимирович. Все предусмотрено.— Начальник штаба Пузиков доложил Сипко о тех изменениях, которые пришлось внести в ранее разработанный план после встречи Маркиянова с подпольщи-ками.
Назавтра в условленном месте Борис Маркиянов передал Фрузе мину.
— Для Азолиной! Только вручи лично, без посредников.
4
В помещении комендатуры трое посетителей ожидали приема. Рядом с секретарем Ниной Азолиной сидел помощник коменданта лейтенант Мюллер и разглядывал в журнале иллюстрации.
Нина печатала что-то на машинке, а мысли ее были заняты другим: как пройти на территорию водокачки? У нее не было туда постоянного пропуска.
От коменданта вышла Тереза Оттовна.
— Герр лейтенант, вас просит герр комендант. Мюллер вскочил, оправил китель и прошел в кабинет начальника.
Стол Нины Азолиной стоял у самого входа в комнату коменданта. Но как ни прислушивалась она к происходящему за дверью разговору, разобрать что-либо ей не удалось.
Торопливо выбежал озабоченный Мюллер.
— Приема сегодня нет. Можете уходить,— объявил он посетителям. И тут же обратился к Азолиной: — У вас тетрадь учета угля? Коменданта интересуют наши запасы.
Она протянула ему толстую тетрадь и тут же подумала: «Вот подходящий случай очутиться на территории водокачки».
— Сколько же у нас угля? — спросил Мюллер, не раскрывая тетради.
Нине, конечно, были известны запасы, учет у нее был в идеальном состоянии, но она ответила:
— Трудно сказать. Последнюю выгрузку еще не замеряли. Надо, герр лейтенант, сходить непременно на территорию водокачки и замерить.
Мюллер снова ушел к коменданту. Их разговор продолжался долго.
Нину подмывало за чем-нибудь зайти в кабинет начальника, но она никак не могла подыскать предлога. Она чувствовала, что комендант не случайно заинтересовался запасами.
Из кабинета стал доноситься громкий хрипловатый голос коменданта. Как поняла Азолина, шел разговор по телефону с Витебском. И снова об угле. «Видать, большое начальство беспокоится»,— подумала Нина.
Кончился рабочий день. Тереза Оттовна уже собралась уходить. Нина тоже стала собирать бумаги, решив в последнюю минуту зайти к начальнику, чтобы предупредить Мюллера. Но тот сам выглянул из кабинета.
— Вам придется, фрейлейн, задержаться. Будем замерять уголь.
Нина не знала, радоваться ей или печалиться. Хорошо, конечно, что она окажется на территории водокачки. Но плохо, что у нее нет сейчас при себе мины.
— Герр лейтенант,— сказала она слабым голосом.— Я не могу сейчас никуда идти. Я заболела...
— Что с вами? — испуганно взглянул на нее лейтенант. Ее темно-синие глаза, в которых всегда искрилась радость жизни, совсем потухли, лицо побледнело, рот приоткрыт, словно ей не хватает воздуха.
Мюллер налил из графина в стакан воды, поднес Нине.
— Ладно. Я съезжу на машине в Глушанино за бензином,— заявил Мюллер.— А вы, фрейлейн, идите домой. Углем займемся завтра с утра. Только смотрите, поправьтесь...
— Постараюсь, герр лейтенант,— прошептала Нина, направляясь к выходу.
Азолина, запыхавшись, прибежала домой и застала у себя Фрузу. Та давно ожидала ее: ведь Маркиянов приказал лично вручить мину исполнителю диверсии.
Мина хранилась до этого в Ушалах в надежном месте. Днем Фруза извлекла ее из тайника. Чтобы не вызвать ни у кого подозрений по дороге в Зуи, Фруза вынула из буханки хлеба мякиш, сунула туда мину, аккуратно соединила корку. Буханку положила в корзинку.
Все сошло гладко. Даже Марфа Александровна не догадалась, что за «гостинец» дочка понесла в Зуи.
Нина рассказала Фрузе о подслушанном разговоре по телефону и о задании коменданта. Зенькова передала ей мину.
5
На следующий день утром Мюллер, как условились накануне, отправился с Азолиной замерять уголь.
Щурясь от солнца, часовой — худющий, высокий немец — отдал честь подошедшему офицеру. С офицером была девушка. Она придерживала рукой объемистую модную сумку, висевшую у нее на левом плече.
Над проволочным забором, окружающим территорию водокачки, висело объявление: «Военный объект. Посторонним приближаться запрещается. За нарушение — расстрел».
Девушка протянула часовому пропуск.
На территории двора уголь был уложен в штабеля. Прежде всего Азолина и Мюллер замерили уголь последней выгрузки. Нина рисовала на листке бумаги геометрическую фигуру штабеля, лейтенант четырехметровой рейкой, один конец которой имел деления, измерял стороны и высоту, а Нина записывала показания и производила вычисления.
Работа подходила к концу. Оставалось замерить последние два штабеля, находившиеся вблизи водокачки. Один из них был начат. Возле него валялся рассыпанный уголь; тут же лежала совковая лопата.
Нина взяла лопату и стала подгребать уголь, подравнивать штабель. И пока лейтенант производил обмер нетронутого штабеля, Азолина не спеша, спокойно вынула из сумочки мину, нагнулась и бросила ее в уголь.
Она хотела разогнуть спину, но вдруг услышала грубый окрик часового:
— Вэк! Вэк! Тут неможно.
Нина почувствовала, что у нее будто внутри что-то оборвалось. Часовой, конечно, видел, как она подкинула в уголь мину, и вот-вот снова раздастся его окрик или, может, прозвучит выстрел.
Но прошла секунда, другая, а часовой молчал, выжидал чего-то.
«Эх, скрыться бы куда!» Нина была готова сейчас провалиться хоть сквозь землю. Она боялась оглянуться. Сильно колотилось сердце, а голова сама втягивалась в плечи. «Все шло так хорошо, и вот на тебе — поймали на месте преступления. Теперь все... Но что такое? Почему он больше не кричит, не стреляет?»
Азолина постояла еще секунду, не шелохнувшись, подняла голову, заставила себя взглянуть в сторону часового и только теперь заметила, что на противоположном берегу реки раздеваются ребятишки, решив, видимо, купаться.
«Значит, он кричал не мне, а им». Нина повеселела, энергично, с еще большим усердием принялась подчищать остатки угля.
Подошел лейтенант Мюллер.
— Как здесь чудесно! Не правда ли, герр лейтенант? — девушка показала на реку.
Это была реакция, вызванная внезапным переходом от недавнего испуга к спокойствию. На самом же деле она была охвачена радостью: наконец-то удалось выполнить задание.
Нина думала теперь только об одном: поскорее выбраться отсюда. Она еще не осознала, что совершила подвиг. Но ощущение собственной силы и превосходства над врагом снова вернуло ее к мысли: «А получилось все-таки очень хорошо!»
Ею овладело бесшабашно-веселое настроение. К удовольствию лейтенанта, она позволила взять себя под руку и, беспечно болтая о всякой чепухе, придуманной тут же, почти потащила Мюллера с территории водокачки.
Прошло двое суток. Только на третьи мина попала в топку. Водокачка была взорвана.
Движение поездов на участке Полоцк — Витебск прервалось больше чем на неделю. Десятки воинских эшелонов застряли на промежуточных станциях от Двинска до Оболи.
Для советской авиации, действовавшей на этом участке, наступили дни особенно напряженной боевой работы.
