1
Зина Портнова явилась к «дубку» с новым заданием партизанского отряда. Она была вооружена немецким автоматом.
— Трофеи? — Фруза крепко обняла Зину.
— Угадала, — подтвердила разведчица. -—- Захватили в Улле.
Она подробно рассказала о налете партизан на Уллу, расспросила Фрузу о последствиях взрыва водокачки, поинтересовалась состоянием здоровья Азолиной.
— Живет — не тужит.
— Если ей будет угрожать опасность,— предупредила Зина,— командование приказало немедленно ее перебросить в партизанскую зону. Сипко приказал.
— Пока все спокойно. Комендант решил, что это работа гостей из Шашан.
— Ну и очень хорошо. Сипко просил тебе передать, что фашисты, конечно, не успокоятся. Они будут искать другие пути для переброски войск. Усилят движение по шоссе. Кто там у тебя наблюдает? — Зина любила выяс-нять все дотошно, до мелочей.
— В Оболи Аркадий Барбашов и Федор Слышанков, а в Зуях Езовитовы. Но пока на шоссе нет перемен, если не считать, что ребята обрывают провода...
Владимир Езовитов и Аркадий Барбашов работали на пару. Чуть стемнеет — они на шоссе. Один взбирается на столб, другой внизу наблюдает. Заметит что-либо подозрительное — тихо свистнет. Тот, что наверху, перережет многожильный провод, скатится вниз и — в лес. Ищи его...
— Скоро, Фруза, будут перемены, увидишь. И как только заметите их — действуйте. Не ждите указаний,— предупредила Зина.
В этот же день Зенькова созвала членов комитета и передала им свой разговор с Зиной. Было решено заранее подготовиться к срыву перевозок по автостраде Полоцк — Витебск, минировать шоссе, в случае необходимости взо-рвать Берковичский мост.
...По шоссе, перегоняя друг друга, мчались четверо велосипедистов, одетых в форму добровольцев власовских войск, созданных оккупантами на временно захваченной территории. Эту форму раздобыл для ребят обольский бургомистр Иван Гаврилович Езовитов.
«Добровольцы» без конца козыряли встречным гитлеровцам, не разбирая чина.
У машины Федора Слышанкова «лопнула» камера. Товарищи окружили его. А Федор тем временем ловко и быстро вынул булыжник, разрыл пошире ямку и уложил мину.
Вынутые булыжники водворены на прежнее место, и велосипедисты едут дальше.
Через пять минут опять «прокол» камеры. На этот раз «пострадал» Барбашов.
Только Аркадий отложил в сторону булыжник, как из-за поворота выскочила легковая машина. Барбашов так и шлепнулся наземь. Ехавшие в машине немецкие офицеры рассмеялись, увидев неловко упавшего парня. «Добровольцы» взяли под козырек.
Когда машина скрылась, Барбашов быстро заровнял яму, сел на велосипед:
— Тронулись!
И четверо парней в форме власовцев устремились вперед, до места нового «прокола». Сделав свое дело, велосипедисты исчезли так же внезапно, как и появились.
К девяти часам вечера на минах взорвалось шесть машин с солдатами и боеприпасами.
Комитет решил, что Берковичский мост через Оболь минирует Фруза. Мост находится недалеко от деревни Купнино. Барбашов еще с вечера разведал, как подобраться к нему. Фашисты простреливали все подступы. Даже зная систему огня, трудно было сюда проникнуть. Ночью мост освещался.
Чтобы отвлечь внимание охраны, Аркадию и Илье было поручено поджечь стог сена, стоящий на лугу вблизи речки.
Лучи прожекторов спокойно скользили по водной глади реки, заглядывали в кустарник, ощупывали подходы к мосту. Вот взметнулся зеленый луч, полоснул по рваным краям туч, сломался и погас.
Было тихо.
На лугу, метрах в двухстах от моста, вспыхнул стог сухого сена. С каждой минутой огонь становился все ярче. Часовые подняли тревогу. Из караульного помещения выбежали несколько солдат и бросились с откоса вниз по лестнице.
Пока внимание охраны было отвлечено пожаром, Фруза пробралась кустарником под мост, укрепила в пролете две мины замедленного действия и отползла обратно.
Немцы обстреляли на всякий случай ближайший кустарник и вернулись в караульное помещение.
Теперь лучи прожектора беспокойно забегали по местности, подолгу задерживаясь на подходах к мосту. Но Фруза к этому времени уже успела перебраться в придорожную канаву, где ее ожидали товарищи.
На рассвете мост рухнул. Движение было прервано на несколько дней.
Согнав население ближайших деревень, фашисты восстановили мост, но Илья и Аркадий ночью подожгли его. На телеграфном столбе прикрепили записку: «За нами не угнаться. Все равно не дадим вам, шакалы, спокойно хо-дить по нашей земле».
2
Зенькова вернулась в Ушалы под утро. Не успела она переступить порог хаты, как Марфа Александровна кинулась к ней и прошептала сквозь слезы:
— Забрали Лузгиных...
Фрузе почудилось в эту секунду, что сжали железным обручем сердце. Внезапная боль заставила присесть на лавку. «Что делать? Пойти сейчас же в Мостище? Но полицаи могут устроить засаду».
Она наскоро привела себя в порядок после бессонной ночи и с большими предосторожностями прошла сперва лесом в деревню Зуи, к Езовитовым.
Бургомистр рассказал ей про арест сестер Лузгиных.
— Нашли у них одежду добровольцев, это главное.
Слушая Ивана Гавриловича, Фруза ясно представила себе, что произошло...
Враг старался перетянуть молодежь на свою сторону. С помощью предателей гитлеровцы начали создавать различные националистические организации и формирования («Союз белорусской молодежи», «Белорусская самоохова», «Белорусское культурное объединение»). Немцы пытались заманить в них парней и девушек, но просчитались. За редким исключением, никто сюда не пошел.
Тогда фашисты пустили в ход излюбленные приемы провокации, шантажа и запугивания. Если в семье были два парня, то одного из них оккупанты любыми средствами старались привлечь к себе на службу, все равно куда: в полицию, в заводскую охрану, добровольцем в войска изменника Родины Власова.
Некоторые ребята из окрестных деревень поддались обману фашистов и вступили в националистическое формирование, стоявшее в Оболи. Сестры Лузгины, Мария и Антонина, вели полную опасностей работу среди добро-вольцев: распространяли газеты и листовки, собирали при их помощи сведения о частях гарнизона, доставали оружие для партизан.
Марии удалось уговорить двух добровольцев, братьев Щербаковых, перебежать к партизанам с оружием. Очевидно, кто-то видел, как поздно вечером Щербаковы ушли с вечеринки к Лузгиным. Фашисты хватились их. Начали искать. Кто-то сообщил, что их видели с Марией и Антониной. При обыске у Лузгиных нашли на чердаке сверток с обмундированием.
Допрашивал сестер эсэсовец Криванек, из судетских немцев.
— Откуда это? — он тронул резиновой палкой валявшийся на полу сверток.— Где наши солдаты?
Сестры Лузгины молчали.
— Я заставлю вас заговорить,— в бешенстве кричал эсэсовец.— Мы умеем развязывать языки.
Криванек начал избивать Марию и Антонину резиновой палкой.
Девушки тревожились не столько за себя: они знали, что их ждет впереди. Их беспокоило другое: не раскрыта ли вся организация? Не арестован ли еще кто-нибудь?
Однако прошел день, другой, но в общую камеру, где они сидели, никого больше не приводили, и на душе у сестер стало светлее...
— Понимаешь, Иван,— жаловался пьяный эсэсовец Криванек бургомистру Ивану Гавриловичу Езовитову,— нам попались какие-то молчальницы. Бьешь их, а они хоть бы слово...
Вечером Иван Гаврилович рассказал об этом сыну Владимиру, а через него весть о том, как мужественно держатся комсомолки, стала известна всей подпольной организации.
Неделю продержали Марию и ее старшую сестру Антонину в обольской тюрьме, но ничего от них не добились.
Расстреляли девушек днем на площади, возле овощехранилища. Солдаты согнали сюда жителей Оболи и окрестных деревень, чтобы устрашить казнью. Площадь не вмещала всех, люди теснились на прилегающих улицах, в проулках. Место казни было оцеплено гитлеровцами. Экерт и его помощники расхаживали перед толпой, прислушивались.
Проститься с товарищами по совместной борьбе пришли и Юные подпольщики. Они стояли, опустив головы. Нелегко терять близких людей даже тогда, когда знаешь, что их болезнь неизлечима и смерть неизбежна. Но во много раз тяжелее такая внезапная гибель боевых друзей. Еще вчера они боролись рядом с тобой, полные сил, веселые, жизнерадостные. А сегодня.... Юным мстителям было мучительно видеть товарищей в непоправимой беде.
— Эх, бросить бы в палачей гранатку! — вырвался у Слышанкова громкий шепот.
Стоявший рядом Николай Алексеев дернул его за рукав: |
— Остынь!
Фруза стояла не шевелясь. В горле у нее — сухой, шершавый комок. Пыталась его проглотить и не смогла. Зашлось сердце, и она, не сдерживаясь, заплакала. По ее лицу текли слезы. Она не стыдилась, не прятала их, может быть, даже не замечала, что плачет.
Взоры юношей и девушек были устремлены туда, где расставались с жизнью их верные товарищи.
Одежда на Марии изорвана. На лбу большое иссиня-черное пятно. На руках и ногах кровавые ссадины. Она тяжело дышала, шевеля искусанными в кровь опухшими губами.
Пошатываясь, едва держалась Антонина. Кофта и юбка изодраны. На босых ногах кровоточили раны — следы допросов.
«Родные мои! Мы отомстим...» — мысленно клялась Фруза от имени всех подпольщиков.
К сестрам приблизился офицер. Он что-то негромко сказал им. Мария отвернулась, взглянула на толпу и увидела своих друзей. Лицо ее просветлело. Сжав кулаки, она рванулась вперед:
— Товарищи! Бейте фашистов! Пусть у них под ногами горит земля!..
Мария обернулась к палачам. В глазах стоял сухой блеск. Губы дрожали.
— Убийцы! Придет час! Вы отплатите кровью... Смерть нам не страшна... Мы умираем за Родину, за народ... Нас не забудут... На нашей могиле поставят памятник, а ваши — зарастут бурьяном...
— Молчать!..
Офицер подскочил к ней, размахнулся и костлявым кулаком ударил по лицу.
Раздалась команда. Винтовки взлетели на уровень плеч.
Сестры обнялись, расцеловались. Так и остались они стоять, крепко обняв друг друга.
Мария крикнула:
— Будьте прокляты, злыдни!
Офицер опустил руку. Дважды, один за другим, вспыхнули залпы.
У Марии подогнулись колени, и, повернувшись на бок, она упала, сраженная пулей. Рядом с ней упала старшая сестра.
Точно ветер, пронесся по толпе тяжелый вздох...
Антонина Антоновна Лузгина, мать погибших, вскрикнула и, как подкошенная, растянулась на земле. Она не плакала, не стонала. Приподняв голову, она смотрела застывшими глазами на тела расстрелянных детей, ее детей.
