Юрий Леонидов
САША ИСАЧЕНКО, СЕКРЕТАРЬ ПОДПОЛЬНОГО ГОРКОМА

Александр Исанченко, Герой Советского Союза, секретарь Гомельского подпольного горкома комсомола

   - О себе сначала рассказать? По опыту знаю - не получится. О Саше - сколько угодно...
   И улыбается. Улыбка Аркадия Денисовича обращена сейчас в прошлое, в войну. Он думает о товарищах, которые остались в этой войне навсегда. Среди них едва ли не самый близкий, незабываемый помощник и друг секретарь Гомельского подпольного горкома комсомола Александр Исаченко, Саша...
   Фамилию его Рудак произносит на белорусский манер - с ударением на "а", как-то очень тепло, мягко. Лицо в улыбке молодеет, и я больше не желаю замечать на нем горьких морщин, которые не стерла эта улыбка. Сквозь даль лет пытаюсь разглядеть в пятидесятилетнем, облеченном ответственной должностью человеке того давнего "подпольного" комсомольского руководителя - молодого, бесстрашного "лесного" парня, "лешего", умевшего и убеждать, и ругать, и с автоматом управляться, и писать отчеты "наверх", и крепко быть спаянным с "низами" - партизанскими, подпольными, не сдавшимися врагу. Словом, секретаря одного из десяти подпольных обкомов Белоруссии - Гомельского обкома ЛКСМБ, бесстрашной, непокоренной партизанской и подпольной республики.
   - Как все начиналось? - переспрашивает Рудак, и на лице его уже нет улыбки. - По правде говоря, оценивая с позиций сегодняшнего дня, кажется, сделали все, чтобы было потруднее и похуже. Ну, посудите сами: немец прет на восток, а мы наспех готовимся к трудному, но недолгому будущему...
   Готовились партийные и комсомольские кадры к переходу на нелегальное положение, имея за плечами опыт более чем двадцатилетней давности - опыт дореволюционного большевистского подполья. Создавали явочные квартиры, систему связников, цепочку связи. Все казалось прочным, надежным: и люди в основном подобрались проверенные, знающие друг друга по довоенной работе, и система представлялась действующей безотказно.
   Да помешали тут два обстоятельства: накануне ухода в подполье была ожесточенная бомбежка, и сгорели явочные квартиры, а главное - сотни, тысячи людей знали всех будущих подпольщиков. Аркадий Денисович, предвоенный секретарь обкома комсомола, был снабжен паспортом освободившегося из тюрьмы НКВД преступника. Попал он даже не на предателя - просто на трепача, и срочно пришлось оставить явку. Вообще, кто осел на квартирах, очень скоро был немцами схвачен и казнен.
   Уцелевшим оставалось одно: в срочном порядке принять решение об уходе в лес. Это был единственно правильный выход. Как показала жизнь, партийное и комсомольское ядро впоследствии явилось прочной основой для создания и партизанских отрядов и подпольных партийно-комсомольских организаций. Потому что борьба с врагом на Гомельщине растянулась на целых двадцать семь месяцев, а первоначально думали наивно, что оккупация продлится от силы два-три месяца.
   Саша - ровесник Октября - был из тех, кто не растерялся, не спасовал перед невероятными трудностями, вставшими на путях борьбы с врагом. Парень он был энергичный, активный во всем, очень поэтому любил свою комсомольскую работу. На нее он ушел после нескольких лет учительства, потому что деятельность преподавателя, воспитателя очень сродни партийной и комсомольской работе. В партизанском отряде, где базировался подпольный горком комсомола, вокруг Саши всегда грудилась молодежь, было шумно, толкотливо, деятельно - то совещание пропагандистов, то инструктаж подрывников, то беседа с новым пополнением. А то вдруг исчезал Саша. Рудак знал: это он со связными гомельских подпольщиков где-то уединился, их дела, их заботы и планы обсуждает. Дело это было сложное, тонкое - направляемая горкомом комсомола деятельность подпольщиков в городе требовала особой секретности и строжайшей конспирации. И всюду поспевал и любил своими руками все и вся "потрогать" - свежего человека, только что привезенную с Большой земли новую магнитную мину, еще "теплую", недавно из типографии газету, листовку, брошюру.
   - Им можно было залюбоваться, - наклоняясь ко мне, доверительно говорит бывший секретарь обкома. - Идеальный, я бы сказал, образ комсомольского вожака - все время он жил боевым делом, мыслями уходил вперед, вперед - к предстоящему переходу отряда в соседние леса, к налету минеров на "железку", к обсуждению на комсомольском активе новых задач борьбы городских и сельских подпольщи- ков. Тонкий, гибкий, всегда опрятный, подтянутый, а как увлечется, примется объяснять или рассказывать - кепка на затылок, темная прядь на глаза свесится, и руки, большие, выразительные, умные, тоже живут, что-то делают... Настоящий был человек Саша Исаченко...
   До сих пор не могу себе простить, - после долгой паузы говорит Аркадий Денисович, - что не остановил его тогда, в августе сорок второго. Очень я верил в него, очень он был смелый, удачливый, выходил невредимым из смертельных, безвыходных ситуаций, вот и решил я, что Саша заговорен от смерти. Ведь он до этого несчетное число раз водил минеров на "железку", лично подорвал шесть эшелонов, да что там - по их тылам, по деревням, - он в Гомель, в полное врагов осиное гнездо, на связь с подпольщиками ходил, и связался, и целехоньким вернулся...
   Раньше других он встречался с нужными людьми, мастерски умел отыскать и наладить потерянные с подпольем связи. Жил в городе, а в лесу ориентировался лучше нас всех. Талантлив был во всем. И трудолюбив, и настойчив. Тысячи километров, наверное, он прошел. Если узнавал, что за тридцать верст есть шашка тола - шел туда за ней без лишних слов. Не ждал, пока дело к нему придет, - сам его искал.
   Так всего, что он делал, ему мало было. Всем нам, партийным и комсомольским работникам, не сиделось в отрядах, все на дела рвались, а Исаченко - тот вовсе не мог усидеть.
   Крепкая у него была связь с группой коммуниста Романа Тимофеенко, школьного учителя до войны. Там, в Гомеле, его ребята работали - Тимофей Бородин, Иван Шилов, отчаянные парни, комсомольцы. Талантливо они воевали - с умом, с размахом. Взорвали в городе несколько цехов на станкостроительном заводе. Немцы после этого ремонт своих танков долго не могли наладить. Паровозоремонтный завод из строя вывели. А сколько нам оружия, взрывчатки, медикаментов в отряды переслали - и не сосчитать! Тимофей до войны в типографии "Полеспечать" работал, секретарем комсомольского бюро был. Старые связи сохранил - там он ухитрился печатать для нас листовки. У врага под самым носом...
   Саша и радовался и опасался за них. Когда арестовали ребят по доносу одного мерзавца, сам не свой стал. Всё планы их освобождения строил. Один фантастичнее другого. Просился отпустить его с группой в город, клялся, что отобьет парней. Ночами метался во сне: "Тима, Ваня, подождите, придем вас выручать..." В июне их расстреляли. Не выдали они своих товарищей по подполью и дороги к нам немцам не указали. Узнал все Саша - и тотчас на "железку" попросился. Отпустил я его - пусть отведет душу. Отвел - неделю немцы дорогу восстанавливали и убитых своих возили... Отошел, думаю, мой секретарь горкома, а оказалось - нет. Снова идет: "Пусти в город, связь надо с уцелевшими восстановить..." Другого, менее известного в Гомеле, чем Саша, послали, наладили связь.
   Но не угомонился Исаченко. Работает, а и о своих "подрывных" делах все мечтает.
   Приходит он ко мне за новым разрешением, уже август шел.
   "Еще, - говорит, - разок пойду, позволь. Может, еще пару эшелончиков пустим под откос..." - "У тебя, - отвечаю, - как у секретаря горкома, и так счет превышен - - полдюжины поездов не всякий подрывник на своем счету имеет. Сиди в отряде, лучше организуй других. Все равно мин нет". - "А мы тол из снарядов выплавим. Дело привычное". Отказал я, обиделся Саша, ничего не сказал, ушел. Через полчаса приходит ко мне командир отряда "Большевик", при котором мы находились, Федосеенко Илья Степаныч. Помялся, закурил, меня угощает. Ну, я понимаю - Исаченко его подбил, упросил. И говорит Илья: "Знаешь, Ленька (это моя подпольная кличка была), пустим его давай и на этот раз. А в будущем обещаю сдерживать". Согласился я скрепя сердце. И ушла группа, а возвратилась без него... Выплавляли на костре тол из снаряда. Опасное это дело, очень тонкое, ошибся чуть и... минер ошибается раз в жизни. Саша с напарником, бывшим лейтенантом-артиллеристом Ивановым, ушел, оба и подорвались. А ведь он считался у нас на Гомелыцине пионером подрывного дела, к нему за опытом из других отрядов ходили. Эх, если б не та дьявольская выплавка, вызванная минным голодом... До сих пор эта смерть и непрожитая жизнь переворачивают мне душу, как припомню.
   Год всего воевали с Сашей и столько же - до освобождения - без него, а забыть его никто не мог. И потому, что год при нем был тяжким, страшным - немец был в полной силе и часто делал что хотел, а мы только оборонялись. И потому, что человек Саша был незабываемый...
   Сядем мы, - тихо говорит Рудак, - к ночи, когда угомонится наш лагерь, на совещание, и тут кто-нибудь и скажет: "А Санька наш как такие вечера любил - без стрельбы, с белорусскими соловьями". Или присядут подрывники под дубок на "Сашину" скамейку, на которой разбирал он самые сложные минные механизмы, и кто-нибудь не утерпит, вздохнет, а его оборвут: "Ладно, нечего тут, мстить надо за него, а не горевать", - точно одно исключало другое...
   Не могли партийные и комсомольские вожаки сидеть в лесах, когда не было связи между отрядами, с Большой землей. Блокада партизанского края разъединила всех, это было уже после горячей поры нашего наступления под Москвою, когда немец опомнился. Отряд "Большевик" дрался где-то на севере, в Чечерских лесах. Послал туда Кожар, секретарь подпольного обкома, связную Настю Платонову с записочкой в туфле. Выследили девчонку полицаи, еле ноги унесла. А связь нужна была позарез. И добиваться стал, чтоб его послали на север, Рудак - тот самый секретарь обкома Рудак, который через полгода запрещал Исаченко ходить на диверсии, потому что секретарю горкома других дел, кроме минирования "железки", хватит... Пошел Ленька с напарником в разведку, и на исходе дня заметили они на дороге силуэты людей, там тоже шли двое и тоже вооруженные. Рудак с другом с дороги свернул, и те свернули. Пошли осторожно на сближение, и, когда осталось метров сто, Аркадий радостно закричал:
   - Сашка?! - а Исаченко, тоже обрадованный донельзя, отозвался:
   - Ленька?
   Они обнялись, хлопали друг друга по плечам, хохотали, как мальчишки. Потом в какой-то избе хозяйка угощала их яичницей и даже по стакашке самогону поднесла в честь установления связи партизан, а стало быть, и облегчения жизни от полицаев и карателей. Но тут же неотвязные заботы вовлекли обоих комсомольских секретарей в разговор, который хозяйки уже не касался. Что делалось в городе, как шли дела у подпольщиков - этого ни Рудак, ни Исаченко не знали. Связь с подпольной группой Тимофея Бородина отсутствовала. Несколько попыток связаться с Гомелем провалилось, посылали людей, а они еле успевали от поджидавших их засад отбиться. Оказалось, предавал их иуда один, трус и мразь, бывший комсомольский работник в городе - в хорошее время он был хорош, а как клюнул жареный петух, побежал в полицейские прислужники...
   Получил этот гад (и фамилию его вспоминать не хочется) после войны по заслугам и сейчас, наверное, где-то уже ходит по святой белорусской земле свободным человеком.
   Да разве смоешь грязь с души, кровь с рук за десять или двадцать лет?..
   У Рудака глаза сужаются, колют буравчиками, и я вижу, что он вот таким, как сейчас, - гневным, решительным, непримиримым - воевал те страшные двадцать семь месяцев. И возле него, и возле Саши Исаченко, и возле мудрого Кожара, и возле многих других руководителей, коммунистов и комсомольцев драться было легче и помирать даже так тоже было легко - среди своих, до конца преданных нашему великому делу.
   Это уже от других я узнал - Аркадий Денисович постеснялся рассказать мне, видимо считая что сочту за браваду.
   Барыкин, секретарь подпольного Гомельского горкома, в трудную минуту боев с карателями вызвал Рудака:
   - Если меня убьют, ты, Ленька, возьмешь документы штаба.
   А потом Рудак вызвал Цыкунова, своего заместителя:
   - Если меня убьют...
   Барыкин и Исаченко захоронены в одной братской могиле. Секретарь горкома партии и комсомольский секретарь Гомеля. Два подпольщика - молодой и не очень молодой. Вечная им память! Когда Барыкин видел Сашу, он сам весь преображался, точно молодел. И говорил:
   - Это будет орел. Это, друзья мои, настоящий человек!
   Известно, что секретарь горкома партии был строг и на похвалы скуп.