Яков Романов
ДОНЕЦКАЯ БЫЛЬ

   Весна принесла надежду: наши войска начали наступление на Харьковском направлении. Короткими соловьиными ночами Таня выходила на крыльцо, и ей казалось, что она слышит гул канонады, видит сполохи взрывов. Наши идут!
   Но наши в этот раз не дошли ни до Донбасса, ни до Харькова. Продажная газетенка "Снежнянский вестник" захлебывалась от восторга: "Большевистские армии окружены и разгромлены! Убито несколько советских генералов!"
   А вскоре неудачу нашего майского наступления сорок второго года на Изюм-Барвенковском направлении подтвердило и Совинформбюро.
   Эту сводку принес Цупин - радист организации. А вскоре он поймал в эфире другую весть из Москвы: по всей стране идет подписка на военный заем...
   И Таня отправилась по домам. Как когда-то, когда была медсестрой, а позже депутатом райсовета.
   - Бери! Бери, дочка! - старый забойщик протянул Тане красную тридцатку и темными от въевшейся в поры угольной пыли пальцами бережно разгладил на ней портрет Ильича. Улыбаясь в прокуренные, желтые усы, добавил: - Да смотри, чтоб номер был счастливый!
   - Обязательно будет!
   - С чем хорошим пришла, депутатка? - На крыльце соседнего дома ее встретила женщина с ребенком на руках.
   Таня смотрела на изможденное, горестное лицо матери, на тонкие руки малыша... Как у нее попросишь? И вдруг решила: от таких не скрывают!
   Брови женщины на миг удивленно поднялись, а через минуту она вынесла пакет, тщательно завернутый в газету.
   - Вот, - вздохнула, - все, что осталось. Облигации прошлых займов. Возьми! Там пригодятся...
   В результате "походов" Тани, Косинского, Журавлевых и других активистов подполья было собрано 27 тысяч рублей.
   Люди охотно отрывали от себя последнее, давали его своей родной Советской власти, которую представляла их депутат Татьяна Бирлева. И никто из них не задумывался, как эти деньги попадут на ту сторону. Не думала об этом и Таня. Но выполнить эту задачу пришлось ей...
   В Снежном, куда она зашла по дороге, сестра Маруся встретила ее упреками:
   - Так-то ты мне помогаешь! На руках своих трое да этих чертей полная хата! Всех обстирывай! - она указала на развешанное во дворе солдатское белье.- А ты все ходишь!
   - Некогда мне! И сейчас уйду, - ответила Таня, быстро сдирая кожуру с холодной картофелины. - В Мариновку, к Марусе Цариценко.
   - Ох, доходишься! И что у вас за дело с ней? То узлы какие-то носите, то сигареты немецкие меняете...
   - Деньги нам нужны: замуж Марусю выдаем! Сестра покачала головой: каждый раз находит от- говорку!
   А Таня, весело насвистывая, уже шагала по пыльной дороге. Майское солнце припекало, и воздух был чист от угольной пыли. ("Новым хозяевам" так и не " удалось восстановить шахты.)
   Потом она долго шепталась с Марусей на чердаке - во дворе стояла немецкая кухня. А когда сумерки окутали село, Таня была уже далеко в поле. Впереди бледными вспышками ракет, редкими очередями трассирующих пуль давал о себе знать фронт.
   - Вернулась! - радостно встретила Таню Маруся Журавлева и с тревогой добавила: - А здесь вызывают на допросы - зачем, мол, деньги собирали?..
   Губина после того, как Таня доложила ей о выполнении задания, сказала:
   - Деньги собирали на ремонт школы. Имей в виду! Значит, благодарили, говоришь, и за деньги и за сведения?.. Ну что ж, будем продолжать!
   И вновь Таня и ее друзья ходили по домам: подписка продолжалась.
   Но полиция уже не верила. Косинский, бывший директор школы, по-прежнему утверждал, что деньги нужны для восстановления школы. То же утверждали "сборщики". А люди, дававшие деньги, захваченные врасплох, говорили разное: на школу, на сирот, на погорельцев. Дело принимало серьезный оборот...
   11 июня 1942 года Таня уже в который раз шла по знакомой дороге на Мариновку. Опять ярко светило солнце. Она не думала о том, что предстоит ей в эту ночь: все время ей везло. "Удачливая я!" - сама собой возникала мысль.
   И действительно, удача сопутствовала ей в жизни: захотела стать слесарем, и ее приняли, хоть и не было шестнадцати лет, в горнопромышленное училище; захотела лечить людей - закончила медучилище, стала старшей сестрой; захотела летать - и послала своему дому воздушный поцелуй из санитарного самолета...
   Таня глубоко вдыхала запахи леса, полевых трав. Как хорошо! Она не знала, что в эти минуты там, откуда она вышла, раздаются окрики: "Собирайся! Пошел!"
   И вот опять впереди бледное мерцание ракет, оружейный гул. Фронт... Слева должен остаться блиндаж. Таня обходит его, как всегда, далеко справа по лощине.
   И вдруг ослепительная вспышка ракеты. Девушка падает в густую траву. Грубые руки прижимают ее к земле. Она судорожно вдыхает запах росистой травы...
   Рывком ее ставят на ноги. Яркий луч фонаря упирается в лицо.
   В снежнинской полиции, куда ее привезли, Таня встретилась с Губиной, Бахтиозиными, Косинским, Журавлевыми, Марией Цариценко. И потянулись дни и ночи допросов. А камера все пополнялась...
   ...Однажды Тане удалось бросить свернутый клочок бумаги через тюремную решетку. Порыв ветра подхватил его, и Маруся Журавлева, принесшая отцу передачу, с трудом догнала это последнее послание из неволи:
   "Нас сегодня, наверное, расстреляют. Вещи мои отдадите сестре. Очень хочется жить. Дорогие мои, прощайте! Татьяна".
   В эту ночь даже видавшая виды тюремная охрана удивленно пожимала плечами: из камеры доносились веселые песни. Сильный низкий голос Тани заглушал всхлипывания Маруси Цариценко. И страх смерти отступал от этой хрупкой боязливой девушки: рядом с Таней она чувствовала себя сильной, готовой ко всему.
   А утром, когда солнце едва поднялось над терриконами, их повели к лесу. И Таня вспомнила другое утро - когда она прощалась с отцом, уезжавшим на восток. "Где ты сейчас, папа? Своими руками ты взорвал любимую шахту, которой отдал тридцать лет жизни. А теперь теряешь любимую дочь... Только ты знал, для чего я остаюсь! Прости, что сделала так мало..."
   Охранники, полицейские и жандармы спешили. Сейчас они закончат свое черное дело и, как воронье, набросятся на добычу - делить жалкий скарб своих жертв. И вдруг над головами людей, над молчаливым лесом и, казалось, над всей донецкой степью взметнулась забытая песня:
   
   Черный ворон, что ты вьешься
   Над моею головой?!
   Ты добычи не добьешься:
   Черный ворон, я - живой!
   
   - Замолчать! - схватились за оружие враги. - Сейчас вы погибнете, как и ваша Советская власть!
   - Врете, собаки! - В голосе Тани звучала вера, которую ничем не сломить. - Советская власть не погибла и не погибнет!
   Да, Советская власть живет и будет жить. И вечно будут жить в людских сердцах те, чьи останки покоятся под обелиском с надписью: "Вечная слава советским людям, павшим в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками! Расстреляны 29 июня 1942 года". Стоит этот обелиск в шахтерском краю, в городе Снежное, в сквере у Дома культуры. Венки и букеты живых цветов на братской могиле говорят о том же: живут и вечно юны будут герои. Так же как и тот, чьим именем назван Дом культуры, - Николай Островский.
   На одинаковом расстоянии друг от друга - доски с именами. И кажется, звучат над сквером, над шахтами, над всей страной известные гордые слова:
   "Самое дорогое у человека-это жизнь. И прожить ее надо так, чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества".
   И другие, Танины:
   "Советская власть не погибла и не погибнет!"