80. Ночь. Метель. Гул далекой канонады. Редкие всполохи артиллерийских разрывов на мгновение вырывают из тьмы снежное пространство. Ничья земля. Испепеленная, оставленная людьми. Лишь кое-где обгорелые трубы поднимаются к темному небу. А так все перепахано войной. Повисшие на столбах клочья колючей проволоки, глубокие воронки. Из-под снега — темный остов опрокинутого танка, контуры разбитой машины.
Ветер взметнул снежный вихрь. В метели—черные фигурки людей. Они идут цепочкой, медленно и осторожно передвигаясь, вглядываясь туда — в тьму, в метель.
Разные лица. Одно... другое... третье... Разные фигуры, по-разному одетые, проходят, исчезают...
И вот на мгновение — девичья фигурка в стеганой телогрейке.
И у самого аппарата зоино лицо в шапке-ушанке, взволнованное, сосредоточенное, особенно светлое.
Удаляются в тьму маленькие фигурки людей. Ветер, взметнув снежный вихрь, скрывает все.
Наплыв
81. Метель стихла. Озаренная первым лучом солнца глубокая котловина. Силуэты часовых по краям. Внизу — контуры большой землянки, горб шалаша, догорающий костер. Множество людей на поляне. Они высыпали из землянки, они толпятся у шалаша, они поднимаются от костра навстречу спускающейся с той стороны котловины группе людей, впереди которых дозорные.
Вот, отделившись от группы, идет к костру проводник. А ему навстречу — высокий сухой старик. Полушубок ладно облегает его фигуру. Охотничий прищур глаз из-под густых бровей.
— Здорово, Артемьич! — протягивает ему руку проводник.
— Здорово! — раздается его глубокий бас.
— Как живем? —спрашивает проводник.
— Ничего живем! Как вы? — вежливо осведомляется старик.
— Да вот, пополнение к тебе привел!
— Вижу... — говорит старик, окинув острым взглядом группу, что стоит за проводником.
— Москва? — кивает он на них головой.
— Москва! — отвечает проводник.
— Ну что ж, хорошо, что сегодня пришли. Завтра уж нас не застали бы...
— А что?
— ...Немцы из Вереи по большаку стали к Москве боеприпас возить... Так мы к ним поближе! Как стемнеет, так и тронем...— объясняет старик и, еще раз поглядев на группу москвичей, направляется к ним легким шагом.
Люди сразу обступают его.
— Петров, командир отряда «За Москву», из колхоза «Заря», председатель... будем знакомы! — он протягивает руку одному из группы. — А вы кто будете?
— Федоров Сергей, с «Подшипника»!
— Это хорошо! — раздается его густой бас.
— Иванов... «Серп и молот»...
— Тоже ладно!
— Сенечкин Семен... Электротехнический институт...
— Соболев... Заготлес...
— Козин... со сто сорокового!..
Несутся голоса по мере того, как старик, не задерживаясь, переходит от человека к человеку.
И вот перед ним Зоя. Он невольно задерживает ее руку в своей.
— Э! Какая молодая! — удивленно разглядывает он Зою.
Зое очень нравится и этот старик и все, что вокруг нее. Впервые с той поры, как началась война, увидели мы снова ее улыбку. Ласково и немного застенчиво улыбается она старику. Луч солнца, пробившийся сквозь лесную чащу, заставляет ее щурить глаза.
— Откудова такая взялась? — спрашивает старик, все еще не выпуская ее руки.
— Комсомол послал! — коротко и весело отвечает она.
— Опять же хорошо! - помолчав, как будто бы внутренне с чем-то соглашается он. Зоя улыбается ему. Ухмыльнувшись, он легонько щелкает Зою по лбу, и сразу быстро отходит. Зоя весело глядит ему вслед. Раздается его голос, и она становится серьезной.
— Ну что ж, товарищи! Будем вместе Москву защищать — это хорошо! А пока располагайтесь! День партизана — ночь, ночь – день. Сами знаете...
Теперь пришедших обступили все. Гул голосов, движение. У землянки их пропускают вперед.
Затемнение.
82. Большая землянка. Силуэт часового у входа. Тяжелые края бревен. На земле, в темных уголках, у железной печурки — всюду люди. Многие спят, уткнувшись головой в вещевые мешки, раскинувшись на подстилках из еловых ветвей.
В одном углу двое, склонившись, разбирают трофейный пулемет.
Зоя лежит на спине, положив руки под голову. Она не спит. Задумавшись, глядит куда-то вверх. А неподалеку от нее, вытянув ноги, сидит немолодой партизан. Склонив голову, он трудится над ватником. Из многочисленных дыр торчат клочья ваты.
Заскорузлые пальцы неловко и непривычно держат иголку. Нитка запуталась. Партизан дергает ее, она рвется.
Зоя косится на него. Потом садится.
- Товарищ! – тихонько говорит она. – дай-ка я зашью! – Не дождавшись ответа, она уже роется в своем мешке.
— Чего уж там... отдыхай! — для порядка отговаривается партизан.
- Нет, мне все равно не спится!— достает Зоя нитки и иголки.
- Ну, если так, спасибо! – охотно соглашается он.
Подойдя к ней, он протягивает ватник. Она вдевает иголку, сразу принимаясь за дело.
Какой-то парень, поглядывая в зоину сторону, начинает торопливо рыться в вещевом метке. Зоя шьет. Иголка ловко ходит в ее пальцах..
Парень подходит к ней.
- Слышь, девушка! — протягивает он ей рубашку, - будь такая добрая...
Хорошо, хорошо! — с готовностью кивает Зоя головой, и парень кидает рубашку ей на колени.
- Заодно уж и мое!—опускается рядом с Зоей, аккуратно раскладывая гимнастерку, еще один.
Зоя, откусывая нитку, улыбается ему.
- Очередь, граждане, соблюдай очередь! — шутит кто-то рядом с Зоей.
Из глубины подходит паренек. Вид у него престранный. Ватник, завязанный рукавами за спиной, прикрывает его ноги.
— По слухам, тут мастерская открылась? - очень серьезно спрашивает он.
Зоя поднимает голову.
— Что у тебя? — озабоченно спрашивает она
— Да вот... уж извини за такое дело... — парень протягивает Зое брюки. Кругом смеются.
— Положишь ты, девушка, ему еще одну латку, и будут они у него, как новенькие... глубокомысленно рассуждает кто-то рядом Зоей.
— Это как же?
— А так... от старых-то уже ничего не останется!
Снова смеются.
Парень кидает брюки, в общую кучу и присаживается тут же.
— Понимаешь, девушка, пообносился народ! — объясняет Зое тот, кто подошел к ней первым. — Шутка ли, как живем!.. В лесу, по кочкам да по болотам... Так ты уж не обижайся...
Зоя хозяйственно оглядывает кучку вещей выросшую перед ней:
— Да нет! Только не знаю, хватит ли у меня ниток.
— Ниток достанем! — раздаются голоса.
— Ну, тогда до вечера успею! — говорит Зоя.
Где-то в глубине землянки возникла тихая песня.
Двое с пулеметом. Они уже разобрали его и теперь смазывают части. И один тихонько поет:
...В уральских степях непогода и мрак.
Лисицей во тьме пробирается враг...
Чапаев не слышит, чапаевцы спят,
Дозор боевой неприятелем снят... —
подпевает другой. Прислушиваясь к песне, шьет Зоя.
...Чапаев винтовку сорвал со стены:
— Ребята, не время досматривать сны! —
подтянул кто-то рядом с Зоей высокой, звенящей второй. Сразу вмешивается еще один голос... И еще один...
...Последнюю пулю пошли по врагу.
Живые, скрывайся на том берегу! —
глубоким грудным голосом вступила в песню Зоя.
...А дело Чапая — героя-бойца —
Клянемся мы все довести до конца!..
Все шире и шире песня. Поет уже вся землянка.
...Урал, Урал, Урал-река...
Бурлива и широка!..
Наплыв
83. Темнеет. Гул, голосов. Тихо переговариваясь, из землянки вываливаются люди. Голос издали:
— На поверку! На поверку!
Командир движется вдоль строя. Самые разные лица — молодые и немолодые; разные фигуры — высокие, тяжелые, коренастые. Вдруг среди прочих — тонкая фигурка, взволнованное девичье лицо. Командир останавливается.
— Ну, как, девушка, не робеешь? — Спрашивает он мимоходом.
— Нет! — поспешно отвечает Зоя.
......- Так. так! — кивая головой, он отходит.
У крайнефлангового он задерживается.
- Слышь... — тихонько говорит он ему - Следи за девчонкой... Мало ли что!..
Тот понимающе кивает головой.
Зоя в строю. Голос командира:
— Ну, двинем, товарищи! Только памятуйте: нарвемся на заслон,— не отступать! Пробиваться боем!
Наплыв
84. И сразу темнота, освещаемая лишь короткими вспышками выстрелов. Темные стволы деревьев, и между ними мелькают силуэты людей. Выкрики, немецкая ругань.
— Хальт! Хальт!
Дерево. Из глубины перебегает к нему Зоя. На мгновение прижимается. Наган в ее руке. Напряженное, взволнованное лицо. Сразу перебегает к следующему дереву, и тотчас же у дерева перебежкой появляется тот, кому поручил ее командир.
Вдруг огромная тень метнулась к нему, и он покатился в темноту. Все это теперь на втором плане. На первом — Зоя, перебежавшая к следующему дереву. Из-за дерева напротив, вытянув перед собой автомат, уже почти рядом с нею, двигается молоденький немец.
Мгновение она видит его испуганное, птичье лицо, осклабившееся улыбкой...
Но тотчас же, подняв наган, она почти в упор стреляет. Лицо ее совершенно спокойно и более всего напоминает оно сейчас маленькую упрямую девочку своего детства.
С коротким жалобным криком немец рушится на нее.
Она, оттолкнув его, мгновение глядит вниз. Потом глубоко и радостно вздыхает, оглядывается, и на лице ее появляется ужас.
В смертной схватке сцепился с немцем ее товарищ. Немец душит его, прижимая голову к сухому торчащему корню дерева. Но раздается выстрел, и немец отваливается. Зоя, с еще дымящимся наганом в руке, склоняется к парню, приподнимает его. Он смотрит на нее мутными глазами и вдруг ласково и нежно говорит:
— Спасибо, Танюша... Вот выручила!
— Я не Таня... Я Зоя! — шепчет она, поддерживая его.
Он приходит в себя.
— Фу ты, прости, пожалуйста... Понимаешь, есть у меня в Москве девчонка... Танечка... Думал я, что каюк мне... и вдруг показалось, будто Татьяна моя — шасть... и ваших нет!! А это- ты!.. Вот ведь как!
Выстрелы затихают вдали. Он садится.
— Да!—тихонько говорит он.— Хоть близко Москва, а далеко!
Зоя помогает ему подняться. Она поддерживает его, и они идут в обнимку, и окружает их дремучий лес. Выстрелы и крики затихают где-то в стороне.
Наплыв
