До подпольщиков Шепетовки доходили вести о действиях партизанского отряда имени Ф. М. Михайлова под командованием Антона Одухи, который дислоцировался в Острожском районе Ровенской области. Диверсанты отряда частенько наведывались под Славуту и Шепетовку. Гитлеровцы предпринимали карательные экспедиции против партизан, од-нако, искусно маневрируя, ~ партизаны уходили из-под удара, а диверсионные группы Михаила Петрова, Алексея Иванова, Александра Перепелицына пускали под откос вражеские эшелоны. Отличился бывший шепетовский подпольщик Степан Логутенко.
До декабря 1942 года Степан работал на сахарном заводе, создал сильную подпольную группу, не раз выводил из строя заводское оборудование, распространял листовки, добывал оружие и боеприпасы. Полиция заинтересовалась подозрительным рабочим, и Степану пришлось уйти в отряд. В схватках с карателями, на диверсиях и в разведке Логутенко проявил смелость, выдержку, находчивость.
Первое время Логутенко был командиром отделения, затем Антон Одуха назначил его командиром роты, которая дислоцировалась недалеко от Шепетовки, поддерживала связь с подпольным комитетом и отдельными группами подпольщиков, получала разведывательные данные, оружие, боеприпасы. Через роту Логутенко шло пополнение отряда за счет подпольщиков и бежавших из лагерей военнопленных.
Подпольщики помогали готовить и осуществлять ббевые и диверсионные операции. Частыми гостями партизан стали Музалев и Нишенко, а Швалленберг, Петров, Иванов, Перепелицын и другие партизаны не раз побывали в Шепетовке.
Но основная связь осуществлялась через связных. Это была опасная работа, таившая в себе тысячи неожиданностей. Связной мог погибнуть в засаде, умереть под пытками в гестапо, перекосить презрение людей, считавших его прислужником фашистов, но не имел права проговориться врагу о том, что ему известно, иначе — муки и смерть многих людей, смер-тельная опасность для партизанских отрядов и подполья. Не случайно поэтому враги так охотились за связными.
Среди отважных связных выделялись комсомолец Василий Ковтонюк и комсомолка Елена Петрук. Они любили друг друга, считались женихом и невестой. Расскажем о последних днях этих мужественных патриотов.
...Елена осторожно глянула поверх оконной занавески на улицу, чуть слышно вздохнула. На плечо ее опустилась рука. Не поворачивая головы, прижалась к ней щекой, закрыла глаза. Василий осторожно освободил пальцы.
— Пора, Оленка, к десяти надо быть на месте.
— Пойдешь через Голики?
— Конечно, дорожка знакомая.
— Возьми пару «лимонок» на всякий случай. Василий пожал плечами:
— К чему? Впрочем, давай, хлопцам пригодятся. Ковтонюк положил гранаты в карманы, посмотрел на «ходики».
— Иди, дорогой, буду ждать послезавтра... Елена поцеловала друга и легонько подтолкнула к двери.
Через два часа Ковтонюк уже подходил к селу Варваровка — подбросил попутно знакомый шофер. Нетерпеливо поглядывая на часы, ускорял шаг — сведения Елены как можно скорее должны попасть к командиру роты Степану Логутенко и в отряд, ну, а там уж дело подрывников Миши Петрова. Вот и Горынь, на другой стороне Голики — там он дома...
— Хальт!
От окрика Василий отпрянул в сторону, метнулся к кустам. Перед ним, отрезая дорогу, подняла пыльные фонтанчики автоматная очередь. Ковтонюк упал на землю, тотчас оборвалась и стрельба, а сиплый голос из кустов злорадно пробасил:
— Сдавайся, краснопузый, если хочешь жить!
Василий вскочил и бросился к реке. Враги устремились наперерез. Ковтонюк выстрелил из пистолета, и один из преследователей выронил винтовку, ткнулся в землю, остальные залегли. Оленкины гранаты! Василий швырнул «лимонку» в кусты. Взрыва не слыхал: в ногу ударило что-то горячее, бросило наземь. Вторую гранату он не успел бросить, только выдернул предохранительную чеку. Приподнял голову — со всех сторон бежали жандармы. Медленно, чувствуя как пальцы сводит судорога, разжал кулак...
Возглавлявший засаду гитлеровский лейтенант вынул из кармана погибшего партизана фальшивый аусвайс и маленькую фотографию девушки с высоким лбом, прикрытым челкой темных волос.
Выслушав рапорт, начальник жандармерии подполковник Гофман смерил лейтенанта уничтожающим взглядом и приказал вызвать начальника криминальной полиции Неймана. Тот долго рассматривал карточку, наконец неуверенно заявил, что видел похожую на эту девушку в железнодорожном клубе. Помнится, в тот вечер из клуба исчезли два солдата.
— Немедленно узнайте, кто такая.
— Арестовать?
— Пока не надо, установите наблюдение... Вечером перед Гофманом рядом с фотографией лег небольшой лист бумаги. Подполковник прочитал: «Петрук Елена Степановна. 1920 года рождения, украинка. До войны работала в вагоноремонтном депо станции Шепетовка, была секретарем комсомольской организации депо».
Подчеркнув последние слова, Гофман поставил жирный восклицательный знак и, подвинув ближе аппарат, набрал номер.
...Захлопнулась тяжелая дверь, лязгнул замок. Елена обессиленно опустилась на топчан, сжала руками голову. Горели разбитые губы. При обыске у нее нашли пистолет, гестаповец ткнул им ей в лицо. Мать бросилась к дочери, и на нее обрушились удары солдатских кулаков, а когда она упала, пинали сапогами. Елена шла к машине как во сне, подталки-ваемая стволами автоматов.
Логутенко и Музалев не раз предлагали Елене перейти в отряд. Не ушла — понимала, как необходима партизанам постоянная связь с городом. Она знала многих: Нишенко, Бияту, и всех ребят из его группы, Васю Плаксюка и Колю Бесштанько. Собирала разведывательные данные, переправляла партизанам оружие, несколько раз сама ходила на задания. В последний раз с Васей Ковтонюк и Леней Троцким уничтожили двух немцев, «проводив» их после танцев от железнодорожного клуба. Вася... Сегодня ночью он должен прийти. А явка провалена, она в гестапо. Что делать? Как предупредить? С отчаянием посмотрела на маленькое, под самым потолком зарешеченное окно, вдобавок еще затянутое мелкой сет-кой. И пташке не выпорхнуть...
— Выходи!
Дверь одиночки распахнулась, на пороге стоял надзиратель. Поднялись на второй этаж, конвоир пропустил ее вперед в кабинет.
— Садитесь, Елена Степановна.
Девушка подняла голову. За столом, поигрывая автоматической ручкой, сидел молодой гестаповец, улыбаясь, он посматривал на арестованную. Странно— лицо улыбается, а глаза пустые и настороженные, стерегут каждое движение. Поправил колпак настольной лампы так, чтобы свет падал на нее, и заговорил:
— Надеюсь, у вас хватит соображения, чтобы понять: улик достаточно для расстрела без суда и следствия, но мы вас не расстреляли. Почему?
Елена пожала плечами, глядя мимо офицера на большую карту Каменец-Подольской и Ровенской областей за его спиной. Тот проследил ее взгляд и усмехнулся.
— Жаль. Я считал вас более умной, ведь секретарями комсомольских организаций выбирали лучших. В данной ситуации это обстоятельство не столь существенно. Меня интересует настоящее.
— Я ничего не скажу!
— И напрасно. Подойдите сюда.
Елена едва не вскрикнула, увидав в руке гестаповца свою фотографию. Они схватили Васю... Словно издалека доносились слова:
— Ваш друг благоразумнее. Он рассказал все, что знал, но вы знаете больше его. Предлагаю честное соглашение: в обмен на небольшие сведения — свобода. При желании — уедете отсюда. Согласны?
Все плыло перед глазами: следователь, сейф, карта... Неужели...
— Вы лжете! Он вам ничего не сказал!
— Значит, вы знаете этого человека? Гестаповец удовлетворенно откинулся на спинку стула. И эта девочка думает устоять в единоборстве с ним? Попалась как глупая птичка в нехитрую ловушку. Пусть теперь на время останется наедине с мыслями, от которых никуда не уйти, пусть в душу ее войдет леденящий страх смерти...
Гестаповец нажал кнопку. Не спуская взгляда с арестованной, что-то вполголоса сказал конвоиру.
Она шла, не замечая дороги, думала об одном: Василий ничего не сказал им, а она...
В глаза ударил яркий свет. В маленькой комнатке с высоким потолком не было никакой мебели, кроме табурета, на котором, попыхивая сигаретой, развалился верзила в нижней рубахе, с закатанными рукавами. У его ног навзничь распростерлась обнаженная по пояс молоденькая девчушка, почти ребенок. Лицо залито кровью, на месте правой груди — рана. Елена пошатнулась, закрыла глаза и тут же почувствовала, как ее выталкивают за дверь. Спустились в подвал, и сейчас же в уши ударил такой рвущий душу крик, что все ее существо содрогнулось. Но конвоир лишь замедлил шаг, и от этого стало еще тяжелее: услужливое воображение рисовало одну картину страшней другой. И снова одиночка. Елена думала, что если будет молчать, то попадет в лапы палача. Но она должна молчать! Значит пытки и смерть! Не проще ли покончить со всем сразу? При обыске у нее не обнаружили таблетку «цианки» — всего мгновение... А товарищи? Может быть что-то удастся узнать, передать на волю, узнать о Васе. Мысли путались, и незаметно для себя Елена забылась в дремоте. А через час снова знакомый кабинет. Следователей уже двое. Один из них в штатском, пожилой, худощавый человек с тщательно прилизанными редкими волосами.
Пожилой заговорил по-украински почти без акцента, чуть тверже обычного выговаривая слова.
— Продолжим беседу, пани Петрук. Что надумали?
— Что вы от меня хотите?
— Немногое. Фамилии и адреса подпольщиков, явочные квартиры. Через кого идет связь с партизанами Одухи. Пожалуй, все.
— Я ничего не знаю.
— Лжете! И говорить будете, но раньше полной мерой испытаете на собственной шкуре то, что наблюдали в качестве... экскурсантки. Стоит ли портить ваше хорошенькое личико? Итак, начнем с фамилий.
— Я их не знаю.
Гестаповец переглянулся со штатским, подошел к ней вплотную.
— Пеняй на себя, грязная свинья! Вальтер развяжет язык.
И с этого допроса дни и ночи слились в сплошной кошмар: тяжелая плеть с металлическим наконечником рвет тело, верзила Вальтер, посапывая, зажимает ее пальцы в тиски и загоняет под ногти иголки. Она теряет сознание. Резкий запах нашатыря, и она снова слышит то бесстрастно-холодный, то дрожащий от сдерживаемой ярости голос:
— Говори... Говори... Говори...
И снова все проваливается в тьму.
Очнувшись на полу одиночки, с трудом доползла до топчана, сдерживая стон и холодея от мысли, что могла проговориться в бреду. Она уже узнала, что Ковтонюк погиб, но гестаповцы так и не установили его личность. Не называли они и других, значит попалась только она. К чему же мучиться? Она сделала все что могла... А вдруг найдут яд? Да, пора...
Чуть слышно щелкнула задвижка «волчка», на пол камеры упал крохотный бумажный шарик. Товарищи? Микроскопические буквы расплывались перед глазами:
«Верим тебе, дочка...»
Впервые за эти дни Елена разрыдалась. Всхлипывая, совсем по-детски ловила языком слезы. Куда-то уходила боль. Товарищи помнят и верят...
И снова кабинет следователя, чугунно-тяжелые слова:
— Если до утра не одумаешься, повесим!
Что ж, значит она выиграла эту неравную схватку, заставила врага признать свое бессилие. Но она нанесет им и второй удар — не даст убить себя, сама уйдет из жизни... Уже светлеет, по коридору гулко раздаются шаги. За ней?
...Анна Павловна Трухан узнала о гибели своего брата Василия Ковтонюка, когда его невесту Елену Петрук еще мучили в гестапо. Потом последовал новый удар — арестовали его мать Феклу Викторовну. Ничего не добившись от Елены, гестаповцы принялись пытать беспомощную старуху. Но и от нее ничего не удалось узнать — жестокие муки помрачили ее разум.
