Усилилась роль подпольной группы в полиции. Члены комитета в шутку называли ее своим «особым отделом». Ребята вошли в доверие к начальству. Одному из них, комсомольцу Сергею Шамаеву, работавшему под фамилией Ващенко, даже предложили быть следователем криминальной полиции.
Нейман был крайне удивлен, что молодой полицай вместо благодарности за такую «милость» стал отказываться, ссылаясь на отсутствие опыта. Сергей с трудом уговорил Неймана, чтобы он разрешил подумать до утра.
Подпольщик Федор Курганский, встретив Сергея, тревожно спросил:
— Что стряслось — на тебе лица нет?
— Беда, Федя! — и Шамаев рассказал о неожиданном предложении и о том, что Нейман ждет утром ответа.
Федор посмотрел в глаза товарищу:
— А знаешь, Сережа, такую возможность нельзя упустить.
— Такую возможность — передразнил Сергей,— да ты разве не знаешь, что «криминалка» меньше всего занимается уголовными делами, что, по существу, это отдел гестапо? Мне же придется допрашивать своих людей, может даже присутствовать во время пыток. Да разве я выдержу?
— Давай встретимся с Нишенко. Он сегодня будет у Павлюка.
Через два часа они встретились. «Дядя Ваня» поддержал Курганского:
— Знаю, тяжело, но пойми, кем ты сможешь стать для подполья за следовательским столом...
Утром Нейман представил Шамаева-Ващенко следователю жандармерии Заальфранку. Сергею стало не по себе под его пристально-изучающим взглядом.
— Ну что ж, коллега,— сказал прощаясь гестаповец,— надеюсь, что вы поможете мне в наведении порядка в городе и искоренении красной заразы.
Кивая головой в знак согласия, Шамаев заставил себя улыбнуться, а думал о наказе Курганского: «Держи ухо востро. Без промедления докладывай обо всем важном. Приглядывайся к Нейману».
Конечно, все это было и раньше, но теперь у него больше возможностей. Он будет повседневно общаться с Нейманом, Примаком и нередко с Заальфранком.
Вскоре «особый отдел» сообщил комитету о том, что в селе Ровки младший лейтенант Дмитрий Панчук, вышедший из окружения, организовал партизанскую группу, которая уже совершила несколько нападений на мелкие оккупационные подразделения. Комитет правильно рассудил, что эту маленькую партизанскую группу могут быстро разгромить, и направил туда связных с предложением войти з отряд Одухи.
Однако гестапо успело опередить, схватило несколько подпольщиков села и бросило карателей на партизан. Искусно обороняясь, Панчук сумел вырваться из окружения и увел людей в Полесье.
Тут же от «особого отдела» последовал новый сигнал: над отрядом Одухи нависла опасность. Гестапо отдало распоряжение прочесать лес, выловить и уничтожить партизан. Комитет учел неудачный опыт посылки связных к Панчуку и теперь направил их без проволочки. Каратели еще не успели погрузиться в машины, а связные уже предупредили: враг на подходе! Сообщалось также, что вместе с карателями идет «казачье» подразделение, которому шепетовцы не раз подбрасывали листовки.
Напряженное ожидание длилось несколько дней. Сумел ли отряд принять меры предосторожности? Какие события разыгрались в лесу?
Наконец поступили сообщения — сначала из «особого отдела», потом от связных Славуты. Вот как это впоследствии отражено в отчете партизанского соединения:
«Отряд принял необходимые меры предосторожности и тем самым избежал опасности внезапного нападения. Каратели прошли в 300 метрах от лагеря, не обнаружив его. Не найдя никого, немцы возвратились в Шепетовку. Возвращаясь назад, они не досчитались из своей братии более 100 человек «казаков», которые воспользовались лесом и ушли от немцев. Остальных немцы немедленно погрузили на автомашины и отправили в Шепетовку».
Первая экспедиция карателей против партизан окончилась провалом. Это вселило уверенность, что и в небольших здешних лесах при взаимодействии с подпольщиками партизаны могут действовать успешно. Но порадоваться как следует „не пришлось. Почти следом пришла печальная весть: схвачен Михайлов. «Особый отдел», установил, что председатель межрайонного комитета вместе с другими товарищами привезен из Славуты в шепетовскую тюрьму. Но узнать что-либо об арестованных было трудно — следствие вело гестапо. Сведения собирались по обрывкам фраз, брошенных гестаповцами при встречах с Примаком, Нейманом и Ващенко. Было ясно, что к арестованным применяются самые изощренные пытки, но они молчат.
Ничего не добившись на допросах, гитлеровцы расстреляли соратников Михайлова, а его самого увезли на казнь в Славуту.
1 августа 1942 года гестаповцы повесили Ф. М. Михайлова во дворе славутской больницы.
* В 1965 году Ф. М. Михайлову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Межрайонный подпольный комитет распался. Каждая организация стала действовать самостоятельно.
Шепетовский комитет строго взвесил все обстоятельства. Воссоздавать межрайонную Организацию не решился, посчитав, что такая организация в условиях резкого усиления террора со стороны оккупантов будет громоздкой и уязвимой.
Благодаря своевременным сигналам из «особого отдела» активные подпольщики избежали ареста. Так, Степана Диденко (Музалева) недалеко от городской типографии остановил Сергей Ващенко (Шамаев). Он строго потребовал документы. Просматривая пропуск, тихо сказал:
— В типографию не ходи. Там засада.— И громко: — Проходи!
В тот же вечер Диденко пожимал руку Шамаеву:
— Ну, однополчанин, выручил! А теперь надо подумать, как из полиции передать в отряд оружие.
— Можно помочь. Полиция вооружена трофейными трехлинейками, учет за ними слабый. Что-нибудь придумаем с Гуком и Матвеевым.
На другой день, проходя мимо кабинета Примака, Сергей замедлил шаги остановился у неплотно прикрытой двери. Нейман говорил начальнику:
— В типографию Диденко не пришел, почуял опасность. Это крупный зверь, пан Примак! А с Диденко видели Швалленберга...
— Этого беглого ефрейтора?
— Его самого. В поимке Швалленберга заинтересован сам гебитскомиссар. Еще бы! Немецкий солдат перешел к большевикам. Несколько раз он появлялся в городе в немецкой форме, и жандармерия не смогла его узнать. Но на этот раз попадут оба. На Судиловской улице...
Дальше ничего нельзя было расслышать, так как Нейман заговорил вполголоса.
— Нельзя медлить — иначе погибнут Диденко и Швалленберг. К счастью, Жора Гук только что сменился с дежурства и, выслушав Сергея, пошел к хозяйке партизанской явки Анне Павловне Трухан.
План ареста снова был сорван.
«Особисты» говорили, что сделать предупреждение для них не так трудно. Совсем другое — вызволить своих людей из тюрьмы. Не удалось спасти агронома Яблонского, проявившего неосторожность в одном из сел и попавшего под арест. Гестаповцы подвергли его пыткам, но ничего не добились и расстреляли.
На заседании комитета говорили, что на пост агронома надо устроить своего человека. Но кого? Письменный предложил кандидатуру Вальчука и обещал посодействовать через управу.
Летом 1942 года подпольная группа Вальчука насчитывала четырнадцать человек. Никифор Моисеевич установил связь с партизанским отрядом, который начал действовать в Антонинских и Грицевских лесах. Подпольщики передали партизанам собранное оружие и боеприпасы, а через главного врача больницы в Понинках достали и переправили в отряд медикаменты. Грицевский отряд насчитывал около тридцати партизан. Вальчук подумывал о том, чтобы вместе с женой уйти в отряд, но командир отряда просил воздержаться. До грицевских партизан стали доходить слухи о действиях под Славутой более сильного отряда. Командир просил разыскать пути к славутским партизанам, чтобы объеди-ниться.
Через некоторое время ночью из отряда пришел связной Борис Гунько, которому Вальчук сообщил о своем назначении и заверил, что поскольку теперь он переедет жить в Шепетовку, то с помощью под-польщиков связаться с отрядом будет легче.
Через неделю Вальчук принял дела, а затем собрал на совещание участковых агрономов Шепетовского района. Среди них был Письменный. После совещания Вальчук задержал Григория. Договорились о встрече с представителями подполья, чтобы обсудить предложение грицевского отряда.
Вальчук жил в гостинице в отдельном номере. В субботу к нему пришел Письменный, а за ним — аккуратно одетый парень с характерно прищуренным глазом. Назвался Степаном Диденко. Познакомились и договорились о совместной работе. Диденко больше всего интересовался партизанским отрядом, но в этот момент Вальчук не знал, где находятся партизаны, обещал сообщить после встречи со связным отряда.
Агроном занял отдельный дом, предоставленный ему райуправой. Было решено, что его жена останется для связи в Новоселице, а в Шепетовку приедет ее тетка, пожилая учительница Мелания Лавровна Навроцкая. Дом главного агронома превратился в подпольную явку.
Через несколько дней на прием к Вальчуку пришел староста шепетовского общинного хозяйства Андрей Григорьевич Мануйлов. В 1938 году Никифор Моисеевич встречался с ним. Мануйлов тогда был председателем колхоза, а его жена Ольга Кирилловна — звеньевой.
Получив указания по вопросам хозяйства, Мануйлов ушел. Вальчук был уверен, что Андрей Григорьевич— честный советский патриот, и подумал тогда о привлечении его к подпольной борьбе. Вечером он навестил семью Мануйловых. Во время беседы мнение Вальчука о Мануйлове еще более окрепло. Андрей Григорьевич, посетовав на свою судьбу, стал просить помочь освободиться от должности старосты. Тогда Вальчук решил говорить открыто. Он сказал, что на должности старосты можно делать большое и полезное дело, и предложил выполнять задания подпольного комитета.
— А разве есть такой комитет? — оживившись, спросил Мануйлов.
В разговоре выяснилось, что сын Валя и дочь Аня Мануйловы уже активно участвуют в подполье вместе с Колей Труханом.
— Обогнали батьку,— покачал головой Андрей Григорьевич,— придется догонять.
Дом Мануйловых также стал подпольной явкой;
В конце октября Музалев передал Вальчуку согласие командира партизанского отряда Одухи на объединение с грицевским партизанским отрядом. Но объединиться не успели. Через две недели к Вальчуку прибыл связной грицевского отряда Петр Узоренко с просьбой срочно разместить в надежных квартирах несколько раненых партизан. Одного из них — коммуниста капитана Арсения Довганюка Никифор Моисеевич оставил у себя. Узоренко и Довганюк рассказали, что отряд на стыке Антонинского и Грицевского районов принял бой с превосходящими силами карателей и потерпел поражение.
Когда раненые партизаны поправились, Петр Узоренко снова прибыл в Шепетовку уточнить у Муза-лева маршрут движения в отряд Одухи. Встреча должна была состояться через два дня, но нелепая случайность привела к провалу. Вечером Узоренко пришел на явочную квартиру, раздеваясь уронил заряженный пистолет. Раздался выстрел, пуля попала Петру в ногу. Мимо дома проходил немецкий патруль. Узоренко схватили и доставили в гестапо. Начался допрос и избиение. Поднявшись с пола, -Петр наотмашь ударил гестаповца. Как передал Ващенко, палачи били партизана до тех пор, пока он не перестал дышать.
Через «особый отдел» подпольный комитет получил важное сообщение. Ващенко передал, что Ворбс на совещании чиновников окружной управы и полиции потребовал принять самые решительные и жесткие меры против саботажа в сельском хозяйстве, на предприятиях, и особенно на транспорте. При этом гебитскомиссар ссылался на секретный приказ фюрера о развертывании широкого фронта борьбы с большевистскими саботажниками на всех участках.
Ворбс сказал, что в конце 1941 года в ставке Гитлера обсуждались предпосылки, обеспечивающие снабжение Германии за счет конфискации наибольшего количества продовольствия и сырья на Украине, В протоколе совещания ставки было зафиксировано:
«Существует крайняя необходимость выжать из страны все соки для обеспечения снабжения Германии. Еще большую опасность, чем активное сопротивление партизан, здесь представляет пассивное сопротивление — саботаж рабочих, в преодолении которого мы имеем еще меньшие шансы на успех».
После этого и последовал секретный приказ Гитлера о мерах борьбы с саботажем.
И хотя сведения Ващенко означали усиление репрессий и усложняли работу подполья, Горбатюк был доволен.
— Значит, делаем мы то, что нужно, товарищи! — говорил он.
