К началу 1942 года подпольный комитет имел своих людей во многих учреждениях оккупантов, в том числе в криминальной полиции.
Одним из первых был направлен в полицию Григорий Матвеев. Горбатюк и Нишенко терпеливо и настойчиво разъясняли ему, какую важную роль для безопасности своих товарищей, разведки планов врага он может сыграть в полиций, и старшина скрепя сердце согласился. Вслед за ним комитет направил в «криминалку» бывших воинов 141-й стрелковой дивизии Гука, Пашука, Декалюка, Шамаева (Ващенко).
Таким образом, в полиции образовалась подпольная группа. Бывшие воины, еще совсем недавно пользовавшиеся любовью и уважением населения, став полицаями, на каждом шагу встречали презрение. Поэтому настроение у них зачастую было подавленное. В такие моменты им хотелось во что бы то ни стало перейти из полиции на любой другой участок борьбы с врагом, но долг борцов с врагами Родины, сознание того, что они необходимы на этом участке, брали верх.
Прежде всего подпольщикам в криминальной полиции предстояло приглядеться к Нейману. Этот обрусевший немец, до войны работавший в милиции Славуты, вскоре после оккупации явился к Горбатюку и попросил помощи, заявив, что оставлен в тылу врага для подпольной работы. Горбатюк знал Неймана, но такое откровенное заявление при первой встрече насторожило его. Горбатюк сказал, что устроиться на работу он поможет, что касается других дел, то вмешиваться в них не будет, и предложил ему поехать на отдаленный лесной участок.
Сначала Нейман сидел там тихо, потом осмелел и стал ходить на охоту со стареньким дробовиком. Во время одной из таких вылазок его задержали оккупанты и привезли в Шепетовку.
За хранение оружия грозил расстрел, вдобавок кто-то опознал его и донес, что он бывший работник милиции. Неймана взяло гестапо. Вскоре он оказался на посту заместителя начальника криминальной полиции. Что это — сотрудничество с врагом или умышленный ход?
Первое сообщение Матвеева говорило о том, что Нейман, как и его начальник Примак, службу несет рьяно. Информируя об этом членов комитета, Остап Андреевич был спокоен: он предусмотрительно не раскрылся перед Нейманом, не назвал никого из подполья. А то, что спрятал его, можно объяснить просто человеческой жалостью. Не станет же в самом деле Нейман в благодарность за это его преследовать? Однако Нишенко был настроен менее оптимистично.
— От предателя всего можно ожидать,— резюмировал он,— а свидетель его падения тем более ему будет нежелателен.
— Да, нов его глазах я такой же прислужник фашистов, как и он. Ворон ворону глаз не выклюет.
Однако Иван Савельевич остался при своем мнении и настойчиво советовал на глаза Нейману не попадаться.
— На кой шут он мне сдался! А приглядывать за ним наши хлопцы в полиции должны и дальше. Не исключено, что Нейман, давая согласие работать в полиции, думал спасти жизнь и выиграть время, но работать будет на нас. Посмотрим.
На нужные посты устраивались и другие подпольщики. Секретарем начальника депо стала комсомолка Тамара Крамаренко, сюда же шофером поступил Андросов. На станции Шепетовка-1 появился новый стрелочник Давитая-Кухалейшвили. Главным агрономом сельхозуправы округа стал коммунист Яблонский. К нему направили Григория Письменного. Этот старший лейтенант раненым попал в плен. Яковлев устроил ему побег из лагеря. Яблонский предложил Григорию стать участковым агрономом.
— Ты кем в армии был? Командовал огневым взводом? Самая что ни на есть близкая к агрономии специальность в условиях фашистской оккупации. Работу твою буду контролировать я, а основная задача— снизить урожайность. Как это делать, я тебе растолкую, остальное соображай сам.
Трудности встретились при устройстве комсомольца Семена Кучера. Раньше он работал помощником машиниста. При оставлении города помог нашим саперам быстро отыскать и подорвать водокачку, радиоузел, нефтебазу, поджечь склад. После оккупации через переводчицу Ворбса — Релинг, которую знал раньше, Семен достал аусвайс, в нем он значился машинистом на водокачке и имел право хождения по городу в любое время суток. Отправки в гетто Семен избежал, но мать его оказалась за колючей проволокой. Вскоре и сам он едва не погиб — кто-то донес в полицию, что еврей Кучер имеет аусвайс и свободно ходит по городу. Об этом узнал сам Ворбс, последовала короткая команда: «поймать и повесить!» Семена укрыл машинист Василий Иванович Костюк, хотя и сам он, член партии, был на сильном подозрении, поскольку брат его Евгений, директор сахарного завода, был арестован оккупантами.
От Костюка Кучер перебрался к Анне Павловне Тру-хан, здесь встретился с Горбатюком, с которым был знаком еще до войны, и стал выполнять задания комитета.
Весной 1942 года Иван Музалев создал в часовой мастерской подпольную группу и проинформировал об этом комитет. Он познакомился с молодым рабочим из типографии Николаем Лищуком, через него — с остальными членами подпольной группы. Напротив типографии в двухэтажном доме размещался бытовой комбинат: на первом этаже были швейная и сапожная мастерские, на втором — часовая. Музалев как-то сказал Лищуку:
— Удобное место эта контора. За день сколько людей тут пройдет, попробуй уследи. Не мешало бы своего хлопца там иметь.
— Есть такой парень,— отозвался Николай,— мой тезка Коля Бесштанько. Работает часовым мастером. Сообразительный и смелый хлопец, фашистам хочет вредить, я с ним не раз толковал и могу поручиться за него.
Николай улыбнулся.
— Одна особенность у него, фамилию свою недолюбливает. Хочет сменить на Франко, как только вернется Советская власть.
— Почему именно на Франко?
— Читал его книги. Любит этого украинского писателя. Так что ты уж его величай Франко.
— Хорошо. Познакомь меня с ним.
Бесштанько-Франко Ивану понравился. Рассказал Музалеву о своих сослуживцах. С Колей в мастерской работал Василий Плаксюк, ему уже де-вятнадцать, он старший мастер, хороший специалист. Семья Плаксюков большая: отец, мать и пятеро братьев. Иван в армии, а вот Спиридону не повезло. В первые же дни войны попал в плен, бежал и сейчас скрывается в городе.
Музалев недоверчиво хмыкнул:
— И об этом тебе Плаксюк рассказал? Николай стал горячо уверять, что Вася свой парень, комсомолец.
— Ладно. Я пока присмотрюсь, потом скажу, когда надо будет встретиться.
Музалеву пришла мысль, что в часовой мастерской кроме явки можно наладить ремонт оружия для подпольщиков и даже попробовать делать часовые взрыватели. Он спросил Колю — не нужен ли в мастерской еще один часовой мастер? Оказалось, что нужен. Ну вот, решил Музалев, это место как раз для оружейного мастера Чудакова-Нестеренко.
— Вот что, Коля, постарайся сделать так, чтобы Плаксюк никого не принимал на это место. Я пришлю своего человека. Возьми листовки, спрячь, я через пару дней заберу.
Через три дня после этого он встретил Чудакова и направил его в мастерскую, а затем состоялся разговор с Плаксюком. Его Музалев назначил старшим группы и доложил в комитет.
— Почему не Чудакова? — спросил Нишенко.
— Иван прав,— ответил за Музалева Горбатюк,— если Плаксюк толковый парень, ему и карты в руки. Местному легче ориентироваться в обстановке, меньше подозрений.
Остап особо похвалил Ивана за инициативу с оружейным мастером — он научит Плаксюка и Бесштанько ремонтировать оружие.
В группу Плаксюка вступили его братья — Клим, Пантелей и Спиридон, а также А. Якимчук, Д. Кирилишин, Давид Супрун, Николай Жовна, брат Бесштанько Александр и его товарищ Николай Ляшенко.
— Сплошные Николаи,— качал головой Горбатюк.— И как их только не путают?
— Василь Кольку Бесштанько зовет «кляйн Николай», а Чудакова, то бишь Нестеренко—«гросс Николай». Солдаты у них частенько в мастерской бывают, им нравится, глядишь и подозрений меньше.
Обстоятельства потребовали взяться за устройство связи с селом. По этому вопросу докладывал Яворский, вернувшийся с заседания межрайонного комитета. Стала известна директива гитлеровского наместника Востока Розенберга «О новом порядке землепользования». На базе колхозов и совхозов создавались общины и земские имения, во главе которых ставились управляющие из немцев, наделенный всей властью. Крестьянам запрещалось покидать место жительства. За невыход на работу — штраф и телесные наказания.
Несколько позже министр земледелия рейха, Дарре пояснил:
«Земля завоеванных стран будет распределена между особо отличившимися солдатами и лучшими членами национал-социалистской партии. Возникает новая земельная аристократия. У нее будут свои крепостные — местные жители... Страна, населенная чуждой расой, станет страной рабов, батраков и промышленных рабочих».
В связи с этим межрайонный комитет предлагал принять все меры для установления связей с сельским подпольем, а там, где его нет, создавать самим подпольные группы, разъяснять суть фашистского «закона», всячески саботировать работу в «общинах», прятать зерно, скот, портить машины, уничтожать гитлеровских управляющих.
Горбатюк предложил побеседовать с членами подпольных групп, выявить тех, кто имел родственников в ближайших селах, мог порекомендовать надежных людей и под благовидным предлогом послать их туда, прощупать обстановку, побеседовать, а если удастся — создать группы.
— Подготовить листовки,— добавил Яворский.
— Обязательно,— согласился Горбатюк,— только распространять их надо очень осторожно, иначе появление листовок немедленно свяжут с приездом новых людей, одну-две самым надежным людям, лучше всего родственникам.
— Листовки на сельских медпунктах могут распространять во время приема фельдшера и сестры, которые состоят в нашей организации,— сказал Яворский.
— Правильно,— поддержал Павлюк,— сводки Совинформбюро у Неродюка можно брать.
В установлении связей с сельскими подпольными группами многое сделал Григорий Письменный. Для этого он использовал служебные командировки в Се-рединцы, Радошевку, Красноселку, Городище. Во время поездки Письменный узнал и о том, что красные флаги 7 ноября на станции Шепетовка подняли комсомольцы из села Красноселка.
Побывал Письменный также в Большой Новоселице Полоннского района у агронома Никифора Моисеевича Вальчука, с которым познакомился на совещании в Каменец-Подольском. Уже тогда Пись-менный обратил внимание, что Вальчук присматривается к нему, осторожно пытается выяснить отношение коллеги к оккупантам. Выяснилось, что Вальчук еще осенью 1941 года создал подпольную группу, в которую входили его жена Александра Антоновна, учительница Нина Мефодьевна Яржем-ская, староста Дементий Прохорович Лебеденко.
В октябре группа насчитывала одиннадцать человек. Подпольщики распространяли рукописные листовки с призывами срывать поставки оккупантам сельскохозяйственных продуктов. Начали собирать оружие по местам прошедших боев, особенно преуспел в этом деле шестнадцатилетний Владимир Дашков, племянник Вальчука. Найденное оружие — несколько винтовок, гранат и патроны хранились на чердаке школы.
Когда оккупанты объявили сбор теплых вещей для своих солдат на фронте, группа Вальчука развернула агитацию за отказ от помощи врагу, затем по предложению Лиды Лашковой был найден более безопасный и верный путь. По распоряжению немцев теплые вещи — «пожертвования рейху» — складывались в чистые мешки и зашивались. Что было положено в мешки, староста, проводивший сбор, не просматривал, Лида предложила класть в мешки всякое тряпье. Мешки сваливались в общую кучу, поэтому установить «злоумышленника» было невозможно. Так и делали. Примеру подпольщиков последовали не только жители Большой Новоселицы, но и других сел.
Во многие села, где побывали шепетовцы, были доставлены листовки, составленные комитетом и напечатанные подпольной группой типографии. Эти листовки помогали сельчанам разобраться в «Новом аграрном порядке», определить свое отношение к нему и меры борьбы с ним.
Подпольный комитет считал также своей важной задачей срыв мероприятий гитлеровцев по насильственной отправке советских людей в Германию. На территории округа, как и по всей Украине, оккупанты еще осенью 1941 года развернули широкую кампанию за «добровольный» выезд советской молодежи-на работу в промышленность Германии. Плакаты, листовки, воззвания гебитскомиссара обещали добровольцам райскую жизнь в империи, хорошее обеспечение их семей. Подпольщики хорошо потрудились, разоблачая фашистскую брехню. Добровольцев не нашлось, кампания была сорвана, и гитлеровцы решили отправлять рабочую силу насильственным путем.
На заборах, стенах домов, афишных тумбах появилось объявление гебитскомиссара:
«Все жители Шепетовки 1918—1924 года рождения, которые не имеют справок от биржи труда на освобождение от поездки в Германию, обязаны явиться до 15.III.42 г. в распоряжение биржи труда на медкомиссию. Кто уклоняется от обязательной двухгодичной трудовой повинности в Германии, будет рассматриваться как саботажник и соответственно этому караться. Руководителям предприятий запрещается принимать на работу лиц 1918—1924 годов рождения, не имеющих справок на освобождение от поездки в Германию».
Вместе с объявлением снова запестрели плакаты, но на них уже не обращали внимания: кто же поверит в «рай», когда за уклонение от такового грозят страшные кары? И сейчас же старосты кварталов начали вручать повестки, а полицаи погнали на биржу первых невольников. Рядом с немецкими объявлениями и плакатами появились маленькие листовки подпольного комитета, отпечатанные на машинке и типографские — свои и из Славуты. Михайлов сумел вместе с инженером Скройбижем создать настоящую подпольную типографию, которая снабжала листовками многие районы. Шрифт для нее передал из своего тайника Адам Павлюк. Листовки призывали не верить фашистам, скрываться в лесу. Их срывали, соскабливали, делали засады, чтобы поймать распространителей,— тщетно. Листовки появлялись снова и снова.
На заседании Шепетовского комитета В. В. Яворский передал рекомендации межрайонного комитета: всех подпольщиков снабдить надежными документами, чтобы во время облав их случайно не захватили. Использовать все средства, чтобы уклониться от выезда в Германию — устраиваться на транспорте, заключать фиктивные браки (семейных тогда еще освобождали от поездки).
Большую роль в срыве отправки людей в Германию подпольный комитет возлагал на врачей. Они должны были браковать как можно больше людей под всякими предлогами.
— Гитлеровцы очень боятся инфекционных заболеваний, особенно сыпняка,— говорил на заседании комитета Яворский,— можно использовать и другие приемы. Федор Михайлович обстоятельно инструк-тировал меня, но это уже сугубо специальные вопросы. Я доведу их до врачей, постараюсь, чтобы в состав комиссии попали наши люди. Межрайонный комитет советует усилить подпольную работу среди молодежи, создавать группы, направлять их деятельность.
Заработала медицинская комиссия. Врачи получили строгий инструктаж: инфекционных больных, хилых, с физическими дефектами ни в коем случае не допускать. Отвечал за работу комиссии Василий Яворский. Он проинструктировал своих коллег: браковать как можно больше, но чтобы все выглядело обоснованно. Если же на бирже появятся немецкие врачи, то саботаж немедленно прекратить. Вести себя с немцами исключительно корректно, на лесть не скупиться, но и не переигрывать. Василий Васильевич хорошо помнил о судьбе Яковлева и понимал, что провал приведет не только к гибели наших врачей, но и нельзя будет в дальнейшем этим способом спасать советских людей от фашистской каторги. Поэтому Яворский нередко сам участвовал в работе комиссии, внимательно следил за действиями своих коллег, вечером встречался с ними, указывал на допущенные ошибки, еще и еще предупреждал об осторожности.
Несколько раз работу комиссии проверяли немецкие врачи. Карпусь, Уланов, Тагиев, Богун были всегда настороже, и никаких претензий к ним проверяющие предъявить не могли, напротив, дали отличные отзывы о работе комиссии. Практиковалась и такая мера, как объявление карантина в селах, где имелись случаи заболевания тифом. До снятия карантина из этих сел людей в Германию не брали.
13 марта фашистская газетенка «Новая Шепетов-щина» напечатала очередное сообщение о казни 31 человека за саботаж, но жители знали, что в овраге у развилки шоссе на Новоград-Волынский и Старо-константинов расстреливают чуть ли не каждый день. На биржу труда полицаи гнали все новые и новые толпы будущих «иностранных рабочих». Отобранным для отправки вручали «Инструкцию немецкой оккупационной власти о поведении населения во время вывоза в Германию».
Подпольный комитет имел в своем распоряжении эту инструкцию, подробно описывающую, каков должен быть порядок во время перевозки, и расписывающую наказания за нарушения. Нишенко, ожесточенно сплюнув, дочитал ее концовку:
«Думайте о себе, своих семьях, прекрасной, вольной Европе».
— И хватает наглости болтать про вольную Европу!
Горбатюк мрачно покрутил в руке листок с «Инструкцией».
— И все равно работу надо продолжать. Василий Васильевич со своими врачами много делает, но этого недостаточно. Знаешь, сколько людей вывезли в Германию? По данным наших ребят, более тысячи. А если взять по всей Украине?
Нишенко вздохнул:
— Да, нам надо подумать с хлопцами, что еще можно сделать.
Комитет предпринял попытку освобождения людей из гетто. Вскоре после оккупации гитлеровцы обнесли колючей проволокой несколько кварталов города, выселили оттуда население. А через несколько дней туда согнали евреев Шепетовки и соседних районов. Попали за колючую проволоку и те, кто носил фамилии, схожие с еврейскими, имел родствен-ников евреев. Гетто охраняла так называемая «еврейская полиция», а также жандармерия и окружная полиция. Работоспособных, а таких было сравнительно немного, гоняли на работы — на кирпичный завод, железную дорогу, на овощные склады.
Большинство населения гетто — старики, женщины, дети голодали. Кроме суррогатного хлеба, им ничего не полагалось. Кое-какие продукты, выменянные на вещи и переданные знакомыми, проносили в гетто рабочие команды, но это была капля в море. К тому же охрана гетто часто отбирала продукты. Пока гитлеровцы не трогали население гетто, но Михайлов предупредил комитет, что по сведениям из Житомира и Ровно, с которыми он имел связь, людей будут истреблять.
Для работы в гетто выделили Семена Кучера и Григория Письменного. Письменного послали не случайно. Там оказалась девушка, с которой Григорий познакомился вскоре после выхода на волю и вовлек в работу подполья. Вместе с фельдшером Орловым Письменный уже побывал в гетто, но его попытка вывести девушку была неудачной. Она отказалась покинуть старую мать и маленькую сестренку. Теперь Горбатюк ставил задачу разъяснить населению гетто, что обещания фашистов ограничиться изоляцией евреев ложь, гитлеровцы не остановятся перед убийством стариков и детей. Несмотря на угрозу расстрела, многие жители Шепетовки, с которыми беседовали подпольщики, изъявили желание спря-тать детей и помочь переправить взрослых в отдаленные села к родственникам.
Однако освобождение людей из гетто оказалось сложнее, чем думал горячий и порывистый Письменный. Население гетто было связано круговой порукой— все отвечали за каждого и наоборот, да и нелегко было решить людям оставить родителей, разлучиться с детьми. И все же, преодолевая препятствия, подпольщики проводили свою линию. Нашлись и помощники. Одной из них была молодая девушка Рахиль Коссовская и ее подруга Рита, знакомая Письменного. Они распространяли листовки, угова-ривали людей совершать побеги.
Однажды поздно ночью в дом Анны Павловны Трухан поступали. На пороге стояла миловидная молодая женщина с ребенком на руках, за ее спиной — Семен Кучер.
— Аня, это...
— Заходите скорее.
Дома выяснилось, что неожиданная гостья, которая назвала себя Розой, с сыном бежала из гетто. Помог Кучер.
Анна Павловна тяжело вздохнула, погладив мальчика по головке, спросила:
— Как звать-то тебя?
— Леня...
— Вот что, Роза, я тебя спрячу. Днем будешь находиться в погребе, ночью можно подниматься наверх. Проживешь столько, сколько потребуется, чтобы найти безопасное место. Только очень прошу — внуши Лене, чтобы сидел тихо. Хорошо?
Анна Павловна ничего не сказала о том, что ей и сыну грозит смертельная опасность, если узнают, кого она прячет.
Почти полтора месяца прожила Роза с сыном у Анны Павловны, а затем Коля Трухан переправил их в Здолбунов к надежным людям. Включился в работу по спасению людей и Николай Неродюк: его ме-теостанция в ночное время стала переправочным пунктом — сюда приходили беглецы из гетто, здесь их встречали подпольщики из больницы и переправляли дальше в села.
26 апреля Яворский сообщил о новом распоряжении гебитскомиссара о взимании платы за лечение и показал свежий номер «Новой Шепетовщины», где оно было напечатано: первичный прием в амбулатории—б рублей, повторный — 3 рубля, посещение врачом больного на дому —10 рублей в пределах города и за городом — 15.
Распоряжение вступало в силу с 1 мая 1942 года.
— А у кого нет денег, тому придется подыхать,— резюмировал Цавлюк.
— Выходит, так,— хмуро отозвался Яворский.
— Ты что, раньше об этом не знал? — спросил Горбатюк.
— Знал, Ворбс заявил еще в январе, что у него нет средств для содержания медицинских учреждений и предложил городскому голове Познанскому вместе со мной найти способ их изыскания, в противном случае пригрозил закрыть больницы и поликлинику. Познанский довольно быстро догадался ввести плату за лечение.
Комитетчики задумались. Что бы такое сделать?
Яворский сказал:
— Очевидно, нам, врачам, следует перенять практику Михайлова, позволяющую серьезно ослабить это распоряжение. Он открыл частный прием на дому. Ведь это дело врача — с кого и сколько брать за прием или совсем не брать. Правда, Федор Михайлович использовал эту практику для связи, но говорил также, что не стесняется драть три шкуры с полицаев и старост. Представьте, что они находят это вполне закономерным и охотнее идут на частный прием, чем в больницу, видимо считают, что за деньги врач сделает гораздо больше, чем бесплатно. Какую-то плату брать, конечно, придется, чтобы не пахло откровенно саботажем, и, разумеется, дифференцированно.
Члены комитета положительно отнеслись к этому предложению. Горбатюк попросил Яворского проверить, как обстоят дела с медикаментами. Надо часть из них выделить в резерв и спрятать в надежном месте. Прежде всего то, что нужно для лечения огнестрельных ранений и простудных заболеваний.
— Кое-что уже отобрано и спрятано,— сообщил Яворский.— Кроме меня об этом знают Макаров и Уланов.— И спросил: — Из Полонного есть новости?
Горбатюк безнадежно махнул рукой:
— Ничего. Зощук сумел оградить полицию от проникновения наших людей. Что делается в тюрьме — неизвестно.
Обстановка в Полонном не случайно волновала комитет. Еще в феврале была установлена связь с подпольщиками этого города, которыми руководил бывший начальник станции Мирополь Василий Иванович Тимощук и старший лейтенант Пилипенко.
Пилипенко раздобыл взрывчатку, разработал подробный план диверсии на бумажной фабрике. Взрывы должны были прогреметь ранним утром 1 мая; И вот вчера связной передал — начальник полиции Зощук арестовал Пилипенко и его товарищей. Тимощук принял необходимые меры предосторожности, советовал сделать то же самое и шепетовцам.
Горбатюк отослал связных, поддерживавших общение с Полонным, на дальнюю лесоразработку. С этой стороны можно было не опасаться.
Выдержат ли товарищи? Нишенко дал задание Матвееву разузнать через полицаев из Полонного о судьбе арестованных и их поведении, но пока ответа не получил, да и вряд ли Матвеев сможет вернуться из Полонного раньше завтрашнего утра. И так с трудом ему удалось подыскать благовидный предлог для поездки в Полонное. Хорошо хоть, что Нейман благосклонен к нему. Оставалось только ждать...
Возраставшие трудности и опасности не пугали подпольщиков. Чем сильнее лютовал враг, тем больше упорства в борьбе с ним проявляли они. Нишенко предложил отметить Первомай.
— Верно,— поддержал Павлюк,— наш праздник и в оккупации праздник. Расклеим листовки. Можно вывесить красные флаги ночью.
— Флаги — это хорошо,—заметил Нишенко,— только вряд ли их кто увидит. Фашисты сразу прикажут снять. А вот как этого не допустить? У меня такая думка: пожертвуем парой гранат, чтобы отучить врагов снимать флаги. К древку можно привязывать шпагат или тонкую проволоку, второй конец которой прицепить к чеке взрывателя гранаты и замаскировать. Как смотрите? Николаенко предлагает на шоссе в разных местах разбросать металлические шипы — глядишь на большой скорости и полетит машина вверх тормашками. Не мешало бы, если к тому времени в городе будет автоколонна, подсыпать сахарку в бензин.
— Это для чего? — спросил Яворский.
— А для того, что пусть попробуют завести моторы! Эту работу можно поручить мальчишкам. Сахар достанет Логутенко.
Ранним утром 1 мая многие жители были разбужены взрывами, которые произошли в районе базара и железнодорожной станции Шепетовка-1. Наученные горьким опытом, люди не спешили к месту происшествия, но через несколько часов город облетела весть: ночью кто-то вывесил красные флаги, а когда их стали снимать, флаги оказались заминированными. Молва ширилась, росла, говорили уже о десятках флагов, хотя на самом деле их вывесили люди Николаенко всего пять, а взрывчатые «сюрпризы» были заготовлены в двух — самых доступных. «Дядя Ваня» правильно рассчитал, что гитлеровцы прикажут прежде всего снимать именно эти, и не ошибся. Один фашист был убит, другой тяжело ранен. На заборах забелели листовки, а сорвать их было невозможно: Иван Савельевич велел Вале Котику, Николаю Трухану, Степе Кишуку подмешать в клей яичного белка. На дорогах потерпели аварию несколько автомашин, напоровшись на кованые металлические шипы.
* * *
К июню 1942 года положение шепетовцев резко осложнилось. В городе стоял крупный гарнизон. В состав его кроме немецких подразделений входил мадьярский полк, конная жандармерия, подразделе-ние СД, железнодорожная жандармерия, строитель-' ные подразделения. Число гитлеровских железнодорожников перевалило за тысячу. Кроме того, оккупанты в Шепетовке начали формировать так называемые «казачьи» части, предназначенные для борьбы с партизанами и для вспомогательной службы в тылу гитлеровского вермахта.
В разгар подготовки восстания в шепетовском лагере связная Михайлова Тоня Петрийчук передала Павлюку, что из славутского «гросслазарета» гитлеровцы внезапно вывезли несколько сотен пленных в Житомир, сменили внутреннюю охрану. Практически план восстания там сорвался. Павлюк немедленно проинформировал других членов комитета.
— Провал? — побледнев, спросил Яворский.
— Нет, что-то иное. Никого не арестовали, не допрашивали. Руководители подполья лагеря все на месте, никто не попал в число вывезенных. Михайлов предполагает, что Ворбс (в хитрости ему не отка-жешь) что-то пронюхал. В городе совершены были диверсии, следы которых вели в лагерь, Ворбс почувствовал, что лагерь связан с городским подпольем, вот и провернул эту «профилактику». Межрайонный комитет предлагает на время прекратить связь с лагерем или поддерживать ее крайне осторожно. Надо выждать.
Предупреждение оказалось не лишним. И в ше-петовском лагере была произведена замена пленных, причем коснулась она в основном самых здоровых людей. Многие из них были в составе подпольных групп.
Нишенко вернулся с метеостанции мрачным. Последняя сводка Совинформбюро была о том, что в районе Керчи идут тяжелые оборонительные бои. Среди гитлеровцев ходят разговоры о том, что дни красных там сочтены, а после Керчи на очереди Севастополь. Так ли это? Да и в Шепетовке становится с каждым днем все труднее. Вчера на паровозе, который вел состав с горючим к фронту, вдруг устроили тщательную проверку угля в тендере.
Но вот шепетовские подпольщики получили из Славу ты радостную весть. 14 июня межрайонный комитет организовал побег из «гросслазарета» группы военнопленных — активных подпольщиков. Беглецов отвели в глухой участок леса, где была подготовлена база, вооружили. К ним присоединились подпольщики из села Стриганы, пришел и бывший ефрейтор вермахта Станислав Швалленберг. Командиром отряда комитет назначил учителя из села Стриганы Антона Захаровича Одуху. В создание этого пока маленького отряда внесли свой вклад и шепетовские подпольщики. Теперь нужно делать все, чтобы он рос и креп.
