По мере развертывания борьбы с захватчиками организаторы ее все более ощущали потребности в связях. Подпольщики действовали в разных местах города: то там то тут что-то совершалось. Но попробуй найди, кто это сделал! Утром 7 ноября 1941 года недалеко от станции жители увидели на деревьях три красных флага. Как всполошили они оккупантов! Потребовали убрать немедленно. Два сняли довольно быстро, а около третьего остановились. Флаг развевался на высоком тополе, к стволу которого была прибита фанерка с надписью: «минировано». Никто из врагов не отважился лезть на дерево, пока не погнали силой. Мины не оказалось.
Жандармы и гестаповцы рыскали по городу в поисках «злоумышленников». Участники подпольных групп тоже недоумевали — чья же эта работа?
Горбатюк послал Музалева на сахарный завод узнать, не группа ли Логутенко, недавно образовавшаяся, бросила этот смелый вызов оккупантам? Ответ был отрицательный. Наверное, подумал Остап, флаги подняли железнодорожники.
А Нишенко и Николаенко тоже гадали и сожалели, что не додумались сами отметить очередную годовщину Октября и завидовали тем, кто сумел поднять флаги.
В последнее время «дядя Ваня» обратил внимание на городскую типографию, где работали несколько бывших военнопленных. Нишенко познакомился с одним из них, молодым рабочим Николаем Поздняковым, который свел его с кладовщиком Свиридовым. После нескольких откровенных бесед выяснилось, что это никакой не Свиридов, а майор Никита Ефимович Гончаров, коммунист. Раненым попал в плен, бежал. В типографии пристроился временно, кладовщиком. В его распоряжении запасы бумаги и готовая продукция. Гончаров сказал, что печатать листовки не так просто. Нужно, чтобы все или хотя бы несколько рабочих были заодно с подпольщиками. Пока в типографии таких двое — Поздняков и Лищук. Что касается аусвайсов, то это бланки строгой отчетности, но достать их можно. Когда это удастся — он сообщит.
Взволнованно обсуждали появление у вокзала красных флагов Павлюк, Яворский и Макаров. Их группы работали в полном контакте. Руководители постоянно советовались и помогали друг другу. С помощью раствора серной кислоты, переданного Яворским, грузчик склада Петр Козлов попортил немало тюков с обмундированием и валенками.
У Павлюка, работавшего на военном складе, воз-можности для установления связей с подпольщиками города небольшие, но и врачи пока не нащупывали их.
— На тебя вся надежда, Сергей Спиридонович,— сказал Яворский. Твоих однополчан везде можно встретить. Прокладывай через них связи, не из них ли кто поднимал флаги?
И Макаров взялся за дело. После нескольких встреч с бывшими воинами пришел на лесозавод. Горбатюк узнал в нем начмеда дивизии — перед войной он по поручению райкома выступал на заводе с лекцией. Сейчас, заявив, что будет проверять санитарное состояние предприятия, не спешил уходить из кабинета директора. Завел речь о положении рабочих и военнопленных на заводе, об издевательстве оккупантов над людьми. Горбатюк осторожно поддакивал, но своих суждений не высказывал. Встретились еще раз, и разговор становился все более откровенным. А когда Макаров прямо заговорил о борьбе с фашистами, Горбатюк усмехнулся:
— Не боитесь довериться? Я ведь хоть и маленькое, а все же начальство...
Макаров улыбнулся, пояснил, что за паном директором давно приглядывают, а в его группе есть ребята из бывшей 141-й дивизии, они-то и рассказали обо всем.
— Кстати, вами, Остап Андреевич, еще кое-кто интересуется, но уже не с такими целями. Хотят пристукнуть вас, как фашистского прислужника. Будьте осторожнее.
Сергей Спиридонович сообщил, что через вернувшегося в Шепетовку старшину Сиетова, который по-ступил на работу в депо, ему стало известно о подпольной группе Николаенко, а также о намерении железнодорожников убрать Горбатюка. Узнал он и о том, что кто-то, очевидно авторитетный человек, не разрешает пока трогать директора. Человек этот осторожен, пока личность его не установили.
Горбатюк помрачнел.
— Вот этого-то я больше всего и боюсь, товарищ Макаров. Свои же прибьют, как фашистского холуя, и умрешь с таким пятном. Страшно подумать. При одной из встреч Свиридов-Гончаров передал Нишенко, что «дядю Ваню» очень хочет видеть зубной врач Цыганкова.
— Это зачем? — насторожился Нишенко.
— Сообщит вам что-то важное. Если можно, при-ходите завтра к пяти вечера.
Во время встречи Цыганкова сказала, что с «дядей Ваней» желает встретиться санитарный врач Макаров. Нишенко поморщился. Ходили слухи, что это верный прислужник оккупантов. Сдержанно ответил:
— О чем же нам с немецким чиновником толковать?
Цыганкова покачала головой:
— Встреча вас ни к чему не обязывает. Подумайте.
— Хорошо, завтра в двенадцать в городском парке.
На другой день Нишенко пришел в парк раньше назначенного времени, внимательно осмотрелся — ничего подозрительного. Закурил и занял такую позицию, чтобы можно было незаметно наблюдать за входом. Вскоре появился Макаров. Нишенко двинулся навстречу, сдержанно поздоровался. Макаров кив-нул в ответ и предложил:
— Пойдемте ко мне. Сейчас я свободен, дома никого нет, потолкуем, заодно пообедаем.
В квартире у Макарова жарко натоплено, уютно. Нишенко недоверчиво покосился на хозяина, который, усаживая его, выкладывал на стол хлеб, холодное мясо, огурцы, а затем, заговорщически усмехнувшись, поставил маленькую бутылочку.
— Здорово живешь, доктор, видать в почете у хозяев — не то что мы грешные!
Макаров промолчал, налил в стакан немного из бутылки, разбавил водой и пододвинул стакан Нишенко.
— За что же пить будем?
— Пока за знакомство, а дальше видно будет.
— Заковыристо. Не можете ли проще?
— Хорошо, давай по-солдатски.
— Не по адресу попали. Я не солдат.
— Вот как? Я считал вас пленным или окружен-цем. Но дело не в этом. Мы давно уже наблюдаем за вами...
— В честь чего? Смотрите-ка лучше за канализацией.
— Верно. С Цыганковой и Свиридовым разгова-ривали?
— Прежде всего — кто это «мы»?
— «Мы» — это те, кто желает бороться и борется с фашистами.
— А не боишься, доктор, погибнуть как провокатор?
— Это было бы непоправимой ошибкой, как и в отношении Горбатюка. Как видите, нам известно многое.
— Слишком многое. И что же «мы» хотят?
— Чтобы не распыляться, не натворить беды, надо объединить усилия. Мы не интересуемся составом вашей группы, кто именно в ней, но чтобы бить в одну точку, надо установить связь в подполье. Чтобы вас не мучило сомнение, скажу откуда известно о вашей группе и некоторых ее планах. Среди ваших хлопцев есть бывшие красноармейцы из 141-й дивизии, а я в ней был начальником медицинской службы, знал некоторых длительное время, они вер мне. Поэтому, когда разговор пошел о их намерениях, всплыли Николаенко и вы...
В тот же день Макаров навестил Горбатюка и, улыбнувшись, сказал:
— Ну, Остап Андреевич, считай, что опасность для тебя со стороны железнодорожников миновал Беседовал я вчера с их руководителем...
— Николаенко?
— Нет, брат, Николаенко не самый главный. Заворачивает всем некий «дядя Ваня». Пока я еще н знаю, кто он такой на самом деле, но дал ему ясно понять, что мне известно его намерение уничтожит кое-кого из руководителей предприятий, и сказа, что это будет непоправимой ошибкой.
Получив сведения, собранные Макаровым, Яворский при первом удобном случае выехал в Славут; для встречи с Михайловым. Там состоялось совещание руководителей подпольных групп, на которой был создан подпольный комитет. Михайлов предложил Яворскому объединить усилия подпольщиков Славуты и Шепетовки.
— Сейчас мы устанавливаем связи с другими районами, помогаем создавать подпольные группы там, где они еще не созданы. Комитет в ближайшее время станет межрайонным. Побеседуй со своими товарищами. На мой взгляд, объединение усилит оба подполья. Вы создадите свой комитет для руководства подпольем в городе и районе, а в состав межрайонного комитета включим вашего представителя.
Вернувшись в Шепетовку, Яворский рассказал о встрече с Михайловым и его предложении Павлюку.
— С маху такой вопрос не решишь. Надо сначала договориться с руководителями других групп и сообща принять решение.
В конце ноября 1941 года на квартире у Шикирука собрались Павлюк, Яворский, Макаров, Горбатюк, Нишенко. Яворский уже беседовал с каждым организовывал встречи. Василий Васильевич проинформировал о создании славутского комитета и о предложении его председателя.
— А кто такой Михайлов и способен ли он руководить такой большой организацией? — настороженер спросил Нишенко.
Василий Васильевич рассказал, что это член парии с семнадцатого года, матрос-балтиец. До революции участвовал в подпольной революционной работе, был осужден военно-полевым судом к длительному заключению. Из тюрьмы его освободила Февральская революция. Воевал с Юденичем, был тяжело ранен. После гражданской войны закончил мединститут. В Славуте с сорокового года работал в роддоме. Военврач 3-го ранга, вышел из киевского окружения.
— Я тоже знаком с Михайловым,— вступил в разговор Макаров,— и считаю, что это умный человек. К тому же у него опыт работы в царском подполье.
— А можно ли организовать с ним встречу? — спросил Горбатюк.
— Это не так сложно. По службе Михайлов мой подчиненный. Вызову его с отчетом.
Спустя некоторое время состоялось организационное совещание, в котором участвовал и Ф. М. Михайлов. Собрались у Павлюка. Для предосторожности заранее оформили вызов врачей на «консилиум» якобы заболевшей жены.
Совещание началось с кратких информации ру-ководителей. Они говорили о составе групп, о том, что сделано, что намечают сделать. Михайлов слушал внимательно, задавал вопросы, иногда вставлял реплики. Его очень заинтересовал рассказ Горбатюка о ефрейторе Швалленберге.
— Если вам удастся привлечь его к подпольной работе, большое дело сделаете.
Все одобрили предложение Михайлова о создании единой организации. Поблагодарив за доверие, Федор Михайлович определил первоочередные задачи: продолжать вербовку новых людей, создавать разветвленную сеть подпольных групп, явок, послать своих людей в полицию, на биржу труда и в другие учреждения оккупантов. Повел речь о сборе оружия и боеприпасов, о выпуске листовок, организации саботажа на предприятиях, подготовке диверсий на железной дороге и на заводах, установлении связи с подпольем близлежащих сел и создании подпольных групп в тех селах, где их нет.
— Немцы потерпели под Москвой поражение. Настанет время, и фронт подойдет к нашим краям. Надо быть к этому готовыми.
Михайлов подчеркнул, что комитет не должен ограничивать свою деятельность Шепетовкой. Шепетовка — центр округа, куда входит ряд районных центров: Славута, Грицев, Изяслав, Полонное, Плужное, десятки сел. Межрайонный комитет уже имеет связи с большинством подпольных групп в этих пунктах, но этого недостаточно. Случись беда, от которой подпольщики не гарантированы, и связи могут порваться. Надо делать их многосторонними. Причем из Шепетовки их устанавливать удобно, поскольку должности Горбатюка, Яворского, Макарова позволяют систематически бывать в населенных пунктах округа.
Затем приступили к образованию комитета. Предложили ввести в его состав Горбатюка, Нишен-ко, Павлюка, Яворского, Макарова. Сергей Спиридонович отказался: нет смысла иметь в составе комитета двух человек из одной подпольной группы, руководителем которой является Яворский. Лучше потом пополнить состав комитета по мере роста подполья. Наверняка откроются и новые группы подпольщиков, а что они есть — в этом нет никакого сомнения. Ведь остается тайной, кто же вывесил флаги в Октябрьский день. С ним согласились. Кроме Яворского в состав межрайонного комитета ввели Горбатюка.
Вошла жена Павлюка и предложила поужинать.
— Да, давайте ужинать,— согласился Адам, а то уж больно долго затянулся у нас «консилиум». Глядишь, в случае чего, подозрений будет меньше.
Гости не стали возражать. Мария захлопотала около стола. Адам стал ей помогать, остальные тихо беседовали между собой. Решили, что Михайлов будет поддерживать регулярную связь лишь с Яворским, с которым общался по делам службы, Горбатюк же при необходимости во время объезда лесных участков будет наведываться в Славуту. Постоянной связной будет Тоня Петрийчук, которой удобно бывать в Шепетовке под видом встреч с двоюродной сестрой — женой Павлюка.
Василий Васильевич Яворский расспросил Нишенко, каким образом он легализовался и, узнав, что тот живет по поддельному документу, покачал головой.
— Слишком опасно. Одно дело показать аусвайс патрулю или полицаю, другое дело, если попадет он гестаповцам или жандармам, которым нетрудно будет установить, что «стрелочник из Цветохи» туда и глаз не показывал.
— Что ты предлагаешь?
— Есть возможность устроить тебя на отличную должность... сборщика налогов.
— Да ты что, смеешься?!
— Не кипятись. Фашисты мастера выколачивать последнюю копейку даже у людей, которых они обобрали до нитки. Налогов введено множество: подушный—150 рублей с мужчины, 100 — с женщины, налоги введены на кошек, собак, на окна, печи и черт его знает еще на что. Собирая их, можно везде ходить, с кем угодно общаться.
— Еще бы! Пока выявишь всех утаенных от рейха котов и кобелей, сам язык набок вроде кобеля свесишь!
Михайлов, с улыбкой прислушивавшийся к спору, вступил в разговор:
— А ведь Василий прав, Иван Савельевич. Согла-шайся!
Адам и Мария пригласили к столу. Михайлов взял стакан с самогоном и встал:
— Ну что ж, товарищи, давайте поздравим друг друга с образованием Шепетовского подпольного комитета. Выпьем за наших товарищей, которые бьются с врагом на фронте, за тех, кто не покорился фашистам в их тылу!
Потом Федор Михайлович передал записи последних сообщений Совинформбюро, предложил изготовить как можно больше листовок, распространить их не только в городе, но и в селах. Задание поручили Нишенко, связанному с типографией.
...Нетерпеливо пританцовывая на холоде, Иван Савельевич ожидал Гончарова, а когда тот появился, чуть ли не бегом устремился к нему навстречу. Гончаров удивленно поднял брови: никогда не видел осмотрительного, осторожного «дядю Ваню» в таком состоянии.
— Надо как можно скорее выпустить листовку,— сказал Нишенко.
— Что за срочность? Сейчас печатают какие-то бланки, в типографии вечно крутится кто-нибудь из фашистских чиновников. О чем листовка?
— О поражении немцев под Москвой и успешном наступлении Красной Армии. На, читай!
Гончаров молча взял лист бумаги, прочитал, поднял на Нишенко заблестевшие глаза, что-то хотел сказать, но снова углубился в текст. Иван Савельевич усмехнулся, неторопливо свернул цыгарку и протянул руку за листовкой.
— Еще сообщения были?
— Ну конечно. Наши продвигаются вперед.
— Ну порадовал ты меня, дядя Ваня, не знаю как и благодарить! Беру твой листок. За большой тираж не ручаюсь, но полсотни, а может и больше, отпечатаем.
— Меня благодарить нечего, не я гитлеровцев под Москвой лупил. Одному тебе печатать будет трудно, а кто поможет?
— Поздняков. Ну и Лищук тоже толковый и надежный парень.
— Тебе виднее. Сколько времени потребуется?
— Думаю, за пару дней управимся. Будет готово, передам.
Простившись с Гончаровым, Нишенко поспешил к Андросову, с которым его познакомил Макаров. Андросов пока по-прежнему работал киномехаником в железнодорожном клубе, хотя и не оставил мысли перебраться в депо. В его группу вошли Шматько, Бутенко, Розуменко, Винницковский. Шматько раз- добыл приемник. Стали слушать Москву, расклеили несколько рукописных листовок и едва не погибли. Сосед Шматько Афонин донес в полицию, что в сапожную мастерскую ходят подозрительные люди, слушают московское радио. Нагрянула с обыском полиция. К счастью, жена Афонина вовремя предупредила о предательстве, приемник успели спрятать. Потом она со слезами на глазах говорила старшему полицаю:
— То он по злобе на невинных людей набрехал! Поссорились мы с жинкой Володьки, а он узнал и, черт окаянный, побежал в полицию — мол, она живо их к рукам приберет.
Полицай грозно насупился:
— Правду баба говорит?
Афонин поежился и, встретившись глазами с женой, с трудом выдавил:
— Правду... Я думал, вы постращаете...
— Набить бы тебе морду, да ладно, я нынче добрый. Самогон есть? Гони сюда. А ты, сапожник, и ты, лейтенантик, смотрите у меня! Если что — под землей найдем. Пишите расписки, что политикой заниматься не будете!
На этом дело кончилось, но приемник уже не могли включать. Правда, вскоре работник почты подпольщик Фома Стукало, который имел доступ к приемнику на работе, стал время от времени снабжать группу информацией.
Нишенко расспросил Андросова о новостях и будто между прочим бросил:
— А из вашей 141-й уже многие в Шепетовке со-средоточились. Ты знал старшину Сиетова?
— Повара-инструктора 745-го стрелкового полка? Слыхал, а вот лично не знаком. Где он сейчас?
— Работает в депо слесарем, нашли общий язык с Николаенко. И жинка у этого старшины толковая, видно, не только в семейных делах помощницей будет. К тебе я, собственно, вот по какому вопросу: немецкую метеостанцию знаешь?
— Знаю, там и до войны была метеостанция.
— Метеорологом на станции Николай Иванович Неродюк. Кстати, там он работал и до войны. По еле оккупации перешел в «заготзерно». Товарищи отзываются о нем хорошо. Когда узнали, что он метеоролог, биржа труда вернула его на станцию. С ним работают еще трое украинцев — Березовский, Волкович, Разворевич, вроде тоже народ неплохой. Недавно на метеостанцию назначили нового начальника, унтер-офицера Френка.— Нишенко иронически прищурился на недоуменно хлопавшего глазами Андросова: тот никак не мог взять в толк, к чему такое вступление? И на кой леший нужна эта метеостанция? Судя по всему, и немцам от нее небольшая корысть, ее даже не охраняли.
— Этот Френк не столько интересуется погодой, сколько самогоном,— продолжал Нишенко,— на станции полдня не бывает, а там есть приемник и есть разрешение орст-комендатуры на пользование им. Приемник не чета нашим самоделкам. Понял теперь?
— Но Неродюк...
— Регулярно слушает Москву, а сводки иногда переписывает и делится новостями с врачами, благо больница под боком. С ним я имел разговор. Неродюк согласился регулярно информировать нас. Я туда наведываться часто не могу, придется тебе. Завтра после обеда сходи на станцию, скажи: от «дяди Вани».
Нишенко поторопился к другим товарищам, к тем, кто должен распространять листовки. Надо подумать не только о городе, но и о лагере военнопленных.
Пусть с опозданием, но Шепетовка узнала о разгроме немцев под Москвой. Листовки, разбросанные подпольщиками в городе, переходили из рук в руки. И битва под Москвой эхом отдалась в сердцах людей оккупированного города, вызвав новый прилив в борьбе.
