Когда советские бомбы на глазах Гепарта легли точно в цель, уничтожив штаб дивизии и склад боеприпасов в Болоте, а через несколько дней прицельной бомбежке подверглись именно те здания, где разместились уцелевшие штабисты, у капитана тайной полевой полиции не оставалось никаких сомнений: в районе действует большевистское подполье. Кто же, как не оно, поставляло Красной Армии самые точные и свежие данные, сжигало военные гаражи, мосты, склады, приводило в исполнение смертные приговоры наиболее преданным «новому порядку» старостам и полицаям... А тут еще эта депеша от командира кривицкого опорного пункта капитана Эдельмана о том, что партизаны разгромили гарнизон в Поддорье и на станции Плотовец, убив много офицеров и солдат. В который уж раз пред-стал пред очи выведенного из себя начальства обрюзглый Мановский.
— Или вы дадите мне наконец точные данные о подпольщиках, или... — И раздраженный Гепарт обрушил на голову незадачливого шпиона поток угроз. — У вас под носом разгуливают партизаны, а вы... Вот, полюбуйтесь,— потрясая «депешей», проговорил Гепарт. — Командир партизанской бригады Васильев хочет пройти с тремя-четырьмя партизанами где-то возле Должина к железной дороге Дно — Старая Русса. Вам знаком этот командир? — Гепарт показал приложенную Эдельманом фотографию Васильева. — Его надо взять живым или мертвым. Слышите?
По приказу Гепарта из Должина, Соловьева и других близлежащих сел срочно были вызваны в управу старосты, урядники, старшие полицейские. Помощник инспектора вспомогательной полиции Кирсанов, специально прибывший из Кривиц, показывал каждому из них фото и предлагал хорошо запомнить изображенного на нем человека.
— О размере награды за поимку любого командира партизан вы знаете, но за Васильева немецкое командование заплатит во много раз больше,— пообещал Гепарт. — А сейчас требую, чтобы каждый из вас сооб-щил, кого вы подозреваете в связях с партизанами и подпольщиками у себя в деревнях, кто плохо отзывается о доблестной немецкой армии или угрожает приходом партизан. Подумайте! Составьте списки и в течение двух дней сдайте их в комендатуру.
После совещания Гепарт пригласил к себе в кабинет Мановского и Молоткова. Окинул их холодным ястребиным взглядом.
— Итак, господа, нам нужно немедленно взять главарей подполья. По-видимому, это кто-то из районного руководства. Но кто? Я вас слушаю...
Мановский нервозно поднялся с кресла и, заискивающе поглядывая на своего шефа, начал оправдываться:
— Позволю себе утверждать: никого из ответственных работников в районе нет. Я сам их провожал и видел, как все уехали на восток.
— Кому-кому, а вам, господин Мановский, непростительна такая оплошность. Вы же здесь жили и не сумели выяснить, кому поручено возглавить диверсантов.
Мановский виновато потупился.
— А вы, господин Молотков? Что можете сказать вы?
— Я знаю, кто у них главарь...
— Кто же? — встрепенулся Гепарт.
— Васькин,— прохрипел начальник полиции, преподнося горькую пилюлю Мановскому.
— Он из местных? Большевик? — с интересом спросил Гепарт.
— Да, он коммунист... Из соседнего района... Появился здесь недавно... Был активным комсомольским вожаком, пропагандистом райкома... — И, путаясь в словах, холуй усердно, с подробностями рассказал все, что знал о Васькине.
Внимательно выслушав его, комендант с надеждой спросил:
— Он уже арестован?
— Еще нет, господин комендант, но все старосты и полицейские уже имеют такой приказ.
— Идиоты! — Гепарт ударил кулаком по столу.— Чтоб Васькин живым, слышите, живым, и немедленно, был доставлен ко мне!
На другой день отряд полицейских и солдат нагрянул в Должино. Полицейские без стука вошли к Егорову. Молотков, расстегнув шубу, сел у окна на лавку, спросил перепуганного хозяина:
— Чужие в деревне есть?
— Никак нет... Все свои,— залепетал Егоров.
— А у Демьяновой кто поселился?
— Сродственник из плена вернулся, вроде племяш... Молотков впился звериным взглядом в лицо Егорова.
— Учти, сейчас его приведут сюда, и если окажется, что он не родственник, как ты уверяешь, а бандит, которого мы ищем, то к стенке поставим и тебя.
Лицо Егорова изменилось.
— Ну, так кто же он и кто за него хлопотал? — прохрипел Молотков.
Егоров затрясся, обдумывая, как спастись.
— Раненый красноармеец,— пробормотал он,— говорит, документы имеет.
Увидев в окно, что полицейские тащат к дому полуодетого мужчину, Молотков угрюмо сказал:
— Ладно. Поговорим после. Петра Филькова ввели в дом.
Молотков, едва глянув на доставленного, прошептал инспектору полиции:
— Это не он...
— Кто такой? Документы! — спросил Филькова Дементьев.
— Документы в квартире, разрешите принесу?
— Валяй!
Но как только Фильков пошел к двери, Молотков, сделав болезненную гримасу, шепнул Дементьеву:
— Нам некогда... Кончай с ним...
Дементьев, поняв с полуслова, стрелой выскочил из дома, догнал Филькова и на ходу почти в упор дважды выстрелил ему в спину. Фильков вздрогнул, повернул мгновенно побелевшее лицо к стрелявшему и, медленно оседая в снег, выдохнул сквозь зубы:
— Га-а-ды!
Егоров вдруг представил себе, как и его вот так же, без суда и следствия, расстреливают озверевшие полицейские. И у него окрепло животное желание — выжить во что бы то ни стало, любой ценой. «Неужели пронюхали про всех раненых? — лихорадочно думал он, стараясь найти себе на этот счет оправдание. — Буду говорить, что не видел их и ничего не знал, а в остальном я перед новой властью ни в чем не виновен... Если честно буду служить — не расстреляют...»
— Ну а теперь,— повернувшись к Егорову, угрожающе приказал Молотков,— говори, где скрывается Васькин, кто поддерживает с ним связь, как ты прикрываешь бандитов в своей деревне?
— Господин начальник полиции... пощадите,— запричитал староста и, опустившись на колени, пополз к ногам Молоткова. — Я не виноват... Как перед богом... Никакого Васькина не знаю...
— А может, встречал где парня лет тридцати, смуглолицего, рослого, с карими глазами?
— Видел... — залепетал Егоров. — Однажды вечером по улице шел. Немков еще ему прикурить дал...
— Немков? Кто он?
— Местный монтер. Ему господин комендант поручил восстановить телефонную связь...
— Ну и как он работает?
— Да господин комендант доволен...
— Расскажи-ка о нем и его друзьях, да подробней.
Егоров, заглядывая в лицо начальнику полиции, стал рассказывать, кем работал Немков до войны, за что сидел в тюрьме, как после сходки высказался против распоряжения коменданта, как к нему в дом заходят Миша Васильев с матерью, у которой муж был когда-то секретарем волостного комитета партии, сама же она хоть и не партийная, но перед войной была депутатом райсовета..,
— А где же Васькин? — зловеще спросил еще раз Молотков.
— Ей-богу не знаю,— вновь заскулил Егоров,— если бы знал, разве бы не сказал... Да пусть отсохнет у меня язык, если вру...
— Ладно. Сегодня тебе поверю. Но смотри, доверие мое нужно заслужить. — Подумав, спросил: — Сотова знаешь?
— Как же. Это сосед Немкова. До раскулачивания был самым справным хозяином...
— Вот с ним и установите наблюдение за домами Немкова и Васильевой. И чтоб я все о них знал: кто и когда к ним приходит, о чем толкуют, чем занимаются. А если в деревне появится Васькин, приказываю немедленно сообщить уряднику... Обещаю за его поимку землю, корову и освобождение от налогов... Понял?
— Все будет исполнено, как вы приказали,— заверил Егоров, поднимаясь с пола. Он понял, что гроза миновала, и от радости готов был лизать волосатые руки начальника полиции.
Вскоре этот же отряд побывал в деревнях Соловьево, Переходы и ряде других. И везде жестоко расправлялся с советскими патриотами. Без суда и следствия у своих домов были расстреляны Г. С. Крючков, Ф. И. Федоров и некоторые другие.
Как только Татьяна вернулась из Болота, она сразу же направилась к Петру. Навстречу ей попался Миша с ведром воды в руке.
— Татьяна Федоровна, вы не к дяде Пете? — поравнявшись с ней, шепотом спросил он.
— А что?
— Если к нему, то не ходите...
— Уже ушел?
— Нет, — глухо ответил он, — его.. расстреляли.
Татьяна побледнела. Все еще не веря в услышанное, торопливо спросила:
— Где, когда?
— Вчера. Прямо на улице. Полицаи.
Лицо Тани исказилось от боли. Она хотела еще что-то спросить у Миши, но пошла к дому Демьяновой. По лесенке поднялась на сеновал, упала на то место, где еще сохранилась в сене вмятина от тела Петра, и, уткнувшись в нее лицом, зарыдала...
