Густы и необозримы леса Брянские. Наезжему человеку покажется страшной их бескрайняя чаща, колдовская мрачность и унылый, неумолкающий шелест и скрип могучих деревьев.
Жутко, боязно! Но люди, выросшие в этих местах любят и понимают лесной говор. Для них лес — друг союзник, кормилец. Словно открытую книгу читают он лесную жизнь. Читают по свежим следам на 'глухи, тропках, по извилинам и трещинам на древесной коре по протокам и ручейкам, по примятым листьям и высокой траве. И так уже издавна повелось на Руси, что з трудные дни, когда одолевает враг, лес открывает свои потайные места людям. Уходят они в его глубины, набираются там сил, в дерзких вылазках бьют врага, изматывают его внезапными налетами, перемалывают живую силу, уничтожают запасы, технику, добывают «языков».
В августе 1941 года, когда фашистские полчища находились еще далеко от Людинова, по заданию Орловского обкома ВКП(б) Людиновский райком партии уже загодя готовил партизанский отряд. Будущие лесные жители тайно переправляли к месту своего партизанского лагеря выданные им скудные боеприпасы, продовольствие, средства связи. Крохотным, обжитым и непри-ступным островком должен был стать этот лагерь на огромной, многокилометровой территории лесного массива.
Четвертого октября 1941 года в полупустых землянках первые партизаны, главным образом рабочие локомобильного и чугунолитейного заводов и людиновский партийный и комсомольский актив, «отпраздновали» свое новоселье.
Время до января сорок второго года было временем накопления сил, изучения основ трудной партизанской войны. Люди ходили в разведки, добывали сведения, нужные для армейского командования, оружие. Иногда нападали на фашистские патрули и отряды карателей. Ударной группой руководил Иван Ящерицын. Ему — человеку спокойному и отважному — командование поручило эти первые боевые дела. Со своими «ударниками» он появлялся то там, то тут и всюду оставлял на земле сожженные немецкие повозки, грузовики и трупы в серо-зеленых шинелях.
В эти дни немало славных подвигов совершали женщины-партизанки. В необычных условиях лесной жизни они делали.все, чтобы бойцам отряда было чуточку легче жить и воевать. Питание, стирка белья, первая медицин-ская помощь — все лежало на женских плечах. А бывало и так, что командир отряда давал боевое задание. И тогда отправлялась в опасный путь Аня Егоренкова, крепко обняв на прощание мужа — Сашу Алексеева. Повязавшись платком, в кургузой кацавейке шла в соседние, примыкавшие к лесу деревни Зоя Ковалева. Уходя знала: внимательно и долго смотрит вслед не проронивший ни слова при расставании муж — Ваня Ящерицын.
Пряхина, Калинина и другие партизанки-разведчицы и бойцы Людиновского отряда также показали себя стойкими, бесстрашными, терпеливыми воинами. Они делили все невзгоды, опасности жизни вместе с остальными партизанами, мужали, крепли и не уступали им ни в чем.
С середины января 1942 года, когда после кратковременного возвращения в Людиново партизаны вновь ушли в леса, началась по-настоящему боевая жизнь партизанского отряда.
Василий Иванович Золотухин оказался «трудным» командиром. Прав был Иван Ящерицын, когда с тревогой говорил своему другу Афанасию Посылкину о слабинках и недостатках будущего партизанского вожака. «Кремневый» характер командира в условиях партизанской войны был очень кстати, если бы не разъедала этот характер ржавчина: мнительность, недоверие к людям, излишняя подозрительность и ненужная резкость в обра-щении. И так уже получалось, что нередко достоинства Василия Ивановича Золотухина, бывшего оперуполномоченного райотдела НКВД — его преданность, упорство, смекалку — с лихвой перекрывала эта «ржавчина». Из-за нее многие партизаны сторонились командира; по любому делу шли к отрядному комиссару Афанасию Суровцеву, к политруку разведки Афанасию Посылкину, подолгу душевно беседовали с Коротковым, Алексеевым, Ящерицыным, подрывником Иваном Никаноровичем Сте-фашиным — бывшим инструктором Людиновского райкома партии. И только по крайней необходимости заглядывали в землянку Василия Ивановича.
Афанасий Суровцев — среднего роста, рыжеватый, в очках, в дубленой шубе и шапке-малахае — был человеком сдержанным и спокойным, но иногда и он распалялся до крайности, разговаривая с Золотухиным. В такие минуты он зло сбрасывал шубу, швырял оземь шапку и, шмыгая носом чаще обычного, — была такая привычка у комиссара, — выговаривал:
— Ты родом чей?.. Графский, княжеский или из рабочего класса вышел?..
— Сам знаешь, чего опрашиваешь, — гудел Золотухин и прятал глаза.
— Так откуда в тебе спесь барская? Почему людей не уважаешь? Словам их не веришь? Кроме окрика, другого подхода не имеешь.
— Пойми, Афанасий, время военное, кругом враги. Может, среди нас фашистские лазутчики, вражья агентура...
— Может, какой сукин сын и объявится, — соглашался комиссар. — Так мы же людей изучаем, приглядываемся. Но нельзя недоверие в принцип возводить. Мало в тебе, Василий, любви к людям, вот что я тебе скажу. Народ добровольно пришел с врагом за Родину биться, от дома оторвался, близких оставил, а ты одним махом — агентура, лазутчики.
— Всякое бывает, комиссар, — устало и нехотя возражал Золотухин. Опустив большую голову, он тяжело и трудно думал. Командир понимал, что комиссар во многом прав. Разве раньше в его работе оперуполномоченного НКВД не бывало так, что подозрительность подменяла подлинную бдительность, а честный, преданный человек оценивался как предатель, враг. Бывало, чего греха таить.
— Ладно, Афанасий. Я же не со зла. Учту, продумаю. Дгвай потолкуем о делах отрядных.
Так или примерно так заканчивались подобные стычки между командиром партизанского отряда Золотухиным и комиссаром Суровцевым.
А тем временем партизанский отряд множил свои боевые успехи. И хотя не всегда все ладно складывалось— были и столкновения характеров, и взаимные попреки, и ругань из-за нехватки еды, патронов, медикаментов или из-за грубости и резкости командира, — все же благородное чувство патриотизма было главным в делах и помыслах партизанских.
В конце февраля 1942 года партизаны-людиновцы в районе деревни Мосеевка «попробовали» свои силы в открытом бою с фашистами...
Получив задание заминировать шоссейную дорогу, группа партизан под командованием Владимира Корот-кова и Ивана Яшерицына двинулась в путь.
Ночные переходы, безмолвие зимнего словно задремавшего леса стали уже привычными для большинства бойцов, и все же торжественная тишина природы невольно трогала и тревожила сердца. Иван Вострухин шел рядом с молодым партизаном Мишей Степичевым. «Из молодых, да ранний», — ласково отзывался о Мише командир группы Ящерицын. И действительно, атлетически сложенный шестнадцатилетний юноша обладал не только физической силой былинного богатыря, но был не по летам рассудителен, нетороплив и уравновешен. Еще недавно он по-мальчишески резвился вместе со своими сверстниками, как и положено в его возрасте. Война отняла у Миши юность. Фашисты в Людинове убили его отца, и мальчик перестал быть мальчиком. Ненависть к врагу заполнила сердце сына. С клятвой о мести он засыпал, с единственным желанием воевать, битъ фашистов сегодня, завтра, каждый день просыпался по утрам. Таким Миша пришел в отряд, — еле уговорил, чтобы приняли. Таким и оставался в нем.
Бывший директор Дома пионеров, секретарь райкома комсомола Иван Ящерицын с первых дней внимательно приглядывался к молодому партизану, подолгу беседовал с ним. И постепе<нно сумел обуздать мальчишескую безрассудную горячность. Иван Михайлович часто говорил Мише:
— Ты хочешь мстить врагу? Превосходно! Мы все хотим того же. Но мстить, а по-нашему, воевать надо с умом, с толком и рассудительностью.
Прошло совсем немного времени, и Ящерицын предупредил Степичева:
— Слушай, друг, я беру тебя в свою группу. Здесь тебе уж наверняка понадобятся выдержка, хладнокровие, спокойствие. Иначе ты и себя и товарищей погубишь.
И Миша менялся на глазах. Безгранично преданный командиру, он точно выполнял его задания, превращался в образцового воина — дисциплинированного, смелого. Сейчас, идя на боевое задание, юноша нес на плече трофейный ручной пулемет, внимательно вглядывался в ночную темноту леса и слушал приглушенный говоро'к Вострухин а.
— Стою, значит, я на часах на почте. Поглядываю, что к чему, в общем, держусь как полагается часовому. Вижу, что-то засуматошилось на улице, вроде выстрелы ближе стали. А мне ни к чему. Мое дело охранять — и точка. Вдруг Петька, адъютант командирский, бегет кричит: «Ты что, черт старый, здесь делаешь?» Я ему: «Уйди, — приказываю. — Какое такое ты право имеешь часового оскорблять». Ружье на изготовку взял. А он свое: «Махай отсюда, дьявол, немцы в городе. Наши в лес подались, обратно». Сказал—и деру. А я в сомнении остался. Может, сбалагурил, а за уход с поста, знаешь, как пропесочат. Стою, размышляю, пока с поворота улицы немецкие мотоциклисты не повыскакивали. Ну, думаю, ждать смены не придется. Айда, Ваня, пока цел. Задами к дому подался. Обождал малость — и в лес. Вот ведь какое бывает.
Вострухин решил рассказать Мише еще об одном происшествии, приключившемся с ним уже по дороге в лагерь, но прозвучала негромкая команда Короткова. Партизаны подходили к месту минирования.
Своевременно и точно выполнив задание, Короткое вместе с боевой группой направился в Мосеевку. Однако здесь их ожидал «сюрприз». Староста деревни Герасим Зайцев, партизанский «маяк», только что вернулся из Людинова. В комендатуре он получил приказ подготовить ночлег и пищу для отряда карателей, которые должны были прибыть в деревню ранним утром. Объяснение простое: немцы обнаружили партизанскую базу и решили расправиться с «бандитами». Но если гитлеровцев потрепать у Мосеевки, может быть, они дальше не сунутся. Кроме того, «усач» — так прозвали Зайцева за большие пушистые усы — слыхал, что немцы готовят наступление на Букань. Не устроить ли здесь засаду, чтобы фашисты запаниковали?
Не менее часа советовались командиры: как поступить? Незаметно сняться и уходить в лес или принять бой? Конечно, карателей прибудет немало. Но в группе имеется несколько пулеметов. Ребята лихие, хорошо вооружены. Важен и элемент - внезапности, его тоже нельзя сбрасывать со счета. Надо только умеючи расположить людей, так, чтобы простреливалась вся дорога и немецкая колонна оказалась в огневом полукольце. На этом и порешили. До рассвета Коротков и Ящерицын осмотрели все укрытия, развели на места бойцов, проинструктировали каждого.
Перед селом во рву залегли пулеметчик и три автоматчика. На левый фланг, со стороны деревни Романовки, Коротков тоже послал опытного пулеметчика Пряхина с двумя автоматчиками, В крайних избах и сараях Мосеевки замаскировались с двумя пулеметами Федотов и Степичев, а рядом с ними — командиры Коротков и Ящерицын. Остальные бойцы залегли за деревьями.
Рассвет выдался тусклый, поздний. Свинцовые облака почти не пропускали солнечных лучей. Лес казался сплошным черным пятном, окутанным лепкой дымкой сероватого тумана.
Немецкий отряд, появившийся на дороге, напоминал длинное тело огромной толстой змеи. Змея подползала все ближе, ближе. Теперь отчетливо стали видны лица солдат, машины с минометами
Карателей было не меньше двухсот. По десятку на человека, подумал Ящерицын, лежавший рядом со Степичевым. Всем партизанам приказали подпустить вражеских солдат на сто метров, и по сигналу Короткова открыть огонь со всех сторон. Партизаны, несмотря на «боевую молодость», проявили удивительную выдержку и хладнокровие. Они не дрогнули и не нарушили приказа даже тогда, когда каратели неожиданно на ходу начали стрельбу из автоматов и минометов, потом побежали к деревне.
— Психи, гады, на господа берут, — пробормотал Вострухин, не отрывая глаз от бегущих немцев и еще плотнее вдавливая тело в обрыхлевший снег.
Считанные секунды перед боем... Одна, две, три... Осталось триста... двести метров.
— Иван Михайлович, пора!—Ящерицын слышал шепот Миши Степичева, видел его поблескивающие от возбуждения глаза из-под низко надвинутого танкового шлема. Миша добыл шлем в одной из атак и не расста-вался с ним.
— Обожди... обожди... — в ответ прошептал Ящерицын.
Снова томительные секунды. Пора!..
— Бей!..—И сразу же в руках Степичева задрожал, выбрасывая красные струи, пулемет. Теперь залпы загремели со всех сторон: из-за укрытий, с чердаков, из сараев. Партизаны расстреливали в упор наступавших гитлеровцев, и те падали, падали, оглашая лес громкими лающими криками, зарывались в снег и ползли в гущу леса, пытаясь спастись от этих «руссише партизанен».
В короткий срок не менее сотни немцев закончили свой поход на Восток в снегу возле маленькой деревеньки Мосеевка,
Но бой продолжался. Пронзительно, надрывно загудели, засвистели, заныли над головами партизан снаряды и мины, заговорила фашистская артиллерия. Однако она опоздала. Горели избы, сараи, а партизаны, подобравшиеся почти вплотную к орудийной прислуге, точно и методично уничтожали ее. Все больше трупов чернело на побуревшем от крови снегу.
В горячке боя никто сначала не заметил, что ранен командир группы Коротков. Он подполз к простреленному фашистской пулей партизану Федотову и, опустив пылающую голову, шептал:
— Так их, гадов... Так их...
— Слушай мою команду! — крикнул Яшерицын. Он приказал Степичеву продолжать огонь, а остальным бойцам стягиваться к крайней избе для отхода в лес.
— Есть! —ответил Степичев и вдруг свирепо выругался. Немецкая пуля ударила в ребристый шлем и сорвала его с головы Миши, — Ну держитесь!.. — И Степичев, не слыша собственного голоса, с силой нажал на гашетки. Пулемет в его больших руках ходил ходуном.
Спустя три часа партизанская группа, унося раненых, отходила в лес. Вместе с ней уходили и все жители Мосеевки. После сегодняшнего разгрома отряда карателей следовало ждать немедленных жестоких репрессий обо-зленного немецкого командования. Оставаться в деревне — значило обречь себя на верную смерть.
Опустела Мосеевка. Догорали отдельные избы. Одинокие, беспризорные собаки рыскали между развалин и жалобно выли, задрав морды.
Однако на базу уходила не вся ударная группа. Продолжая выполнять ппиказ, партизаны под командованием Ящерицына выбили немцев из глухого лесного села Куява, неподалеку от Косичина. Здесь они закрепились и держали оборону вплоть до июня 1942 года.
Рядом мирно журчала с детства знакомая река Бол-ва, неподалеку за линией фронта располагались советские ДИВИЗИЙ, а здесь, на маленьком клочке советской земли, горстка партизан отбивала атаки немцев и не давала им возможности пробраться к реке и форсировать двухсотметровый водный рубеж.
Шло время. Людиновский партизанский отряд жил напряженной и трудной жизнью. Не проходило дня без стычек и перестрелок с вражескими патрулями и разведывательными группами. В своих донесениях, передавае-мых через связных Хотееву, Пряхину, Калинину и Ковалеву, людиновские подпольщики подробно информировали Золотухина о передвижениях немецких войск,
О подходе подкреплений, о строительстве дзотов, укреплений, новых линий обороны.
«...Немцы в Людинове строят линию обороны. Она тянется от лесопилки вдоль линии до Псурского, а возможно, и дальше моста. На это строительство фашистские сволочи ломают наши дома...»
«...За улицей Свердлова в лесу, по обеим сторонам Ржевской дороги, 500 метров от улицы, на протяжении 1 км стоит большое количество неприятельских машин. Приблизительно около 100—120. Имеется также и 5— 6 пушек среднего калибра, пулемет и живая сила противника. Прекрасное место для бомбежки, товарищ командир!»
«На этом чертеже представлено расположение вражеских войск около Псурского моста по ж. д.».
Таких «весточек» было немало. На большинстве из них в конце значилось: «Орел». Так подписывал донесения. Алеша Шумавцов. В конце некоторых стояла подпись «Ясный». Партизанский «маяк», почти никому не известный в Людинове, изо дня в день также вел свою разведывательную работу.
«...Обоз в сопровождении 70 человек будет к вечеру около Сукремля. Примите меры. «Ясный».
И партизаны совершают налет, уничтожают охрану, отбивают немецкие подводы с грузами.
«...Готовится переброска значительных сил на Жиздру».
Это сообщение было немедленно передано по рации армейскому командованию. Оттуда последовал ответ: «Разведать и уточнить».
В разведку отправились двое: Михаил Степичев и Николай Андрианов.
— Не молод ли?— Золотухин поначалу скептически отнесся к кандидатуре Степичева, но заместитель по разведке Владимир Короткое, только что оправившийся после ранения под Мосеевкой, знал людей не хуже командира отряда и умел настоять на своем.
— Если бы вы, Василий Иванович, хоть разок побывали в деле с этим пареньком, увидели его в бою или в разведке, вы бы не задали такого вопроса. — Решительнее и точнее трудно было ответить, и Золотухин согласно кивнул головой:
— Действуйте!
Путь лежал в Чернятичи Дятьковского района. Знакомые Мише места. Сколько раз он вместе с отцом, бывало, совершал недолгие железнодорожные путешествия до районного центра, а иногда и до самих Чернятичей, где до войны проживали дальние родственники Степиче-вых.
Разведчики долго шли лесом. Они умышленно уходили от проторенных путей вдоль железнодорожного полотна и проезжих дорог. Так спокойнее.
Уже смеркалось, когда показались Чернятичи. Подошли ближе, ползком добрались до околицы деревни и залегли. Молодые зоркие глаза разведчиков увидели большое количество немецких транспортных машин, укрытых под навесами, вездеходы, несколько пушек, пулеметы. Очевидно, именно отсюда враг готовил наступление.
Возле крайней избенки одиноко приткнулся пулемет. Часового не было видно, он куда-то отлучился. Друзья переглянулись. Одна и та же мысль мелькнула у обоих.
— Гляди в оба. Я мигом обернусь.
Степичев, распластав свое большое, мускулистое тело, пополз к избе. Вот Миша уже рядом с пулеметом. Вдруг он вскинулся, как на пружинах, поднял пулемет, словно игрушку, и во весь опор понесся обратно. В тот же момент из-за угла показался немецкий солдат. Видимо, растерявшись, солдат поначалу молча смотрел вслед убегавшим, потом, опомнившись, дико завопил и, прижав к животу автомат, стал стрелять. Рассерженно заметались над головами разведчиков смертоносные свинцовые осы. Разведчики бежали изовсех сил. Даже с тяжелой трофейной ношей Миша Степичев легко обгонял запыхавшегося друга и все торопил его:—Быстрее, быстрее!..
Но что это? Андрианов словно споткнулся, упал и больше не поднялся. Михаил кинулся к товарищу. Тот лежал, раскинув руки, уткнувшись лицом в снег. Одна пуля догнала и насмерть ужалила партизана.
Где-то на окраине Чернятичей продолжали истошно кричать немцы. Выстрелы участились, но сгустившаяся темнота надежно укрыла разведчика. Михаил поднял труп Николая и понес его в лес.
В начале 1942 года Людиновский партизанский отряд вписал в свою ратную историю одну из наиболее замечательных страниц.
Незадолго до этого войска десятой советской армии после трудных, кровопролитных боев подошли вплотную к городам Киров, Людиново и Жиздра, окружив с юго-запада сильную юхновскую группировку гитлеровцев. Одновременно соединения нашей пятидесятой армии и первого гвардейского кавалерийского корпуса охватили эту группировку с юга. Однако упорно оборонявшиеся немцы нанесли по флангу десятой армии контрудар и потеснили ее. Положение на этом участке фронта осложнилось.
В раннее морозное утро Золотухину передали за» шифрованную радиограмму. Военное командование приказывало немедленно всем отрядом идти на подкрепление десятой армии, обороняющей районный центр Киров. Сюда же стягивались и некоторые другие партизанские отряды, действовавшие по соседству с Людиновским. Шли ночами, разбившись на небольшие группы, старательно обходя немецкие заслоны и заставы. Привалы были короткими, люди почти не спали. Всеми руководила одна мысль, одно желание: скорее прийти к месту назначения, помочь Красной Армии, вступить в бой с проклятыми захватчиками и насильниками. Молча и упорно партизаны вышагивали километр за километром, не обращая внимания на стужу, дорожную скользь, снежные сугробы и завалы.
Армейское командование указало пункт, который отряд должен был оборонять: станция Фаянсовая. Станция как бы представляла собой ворота в город Киров, и эти ворота людиновские партизаны обязаны были запереть, чтобы не пропустить через них непрошеных гостей.
С первых же часов прихода на Фаянсовую партизанский отряд стал пополняться рабочими, колхозниками, интеллигенцией окрестных мест. Влились в него и бойцы Красной Армии, доселе, как и многие местные жи-тели, в одиночку и группами пробиравшиеся к своим из немецкого окружения.
Немало потрудился в эти дни начальник партизанской разведки Владимир Коротков. Здешние места он знал, как дом родной. Нехожеными путями и тропками, знакомыми ему одному, Коротков иногда под самым носом у врага выводил «окруженцев» и доставлял их в отряд или в расположение советских войск. А вскоре начались бои — трудные, непрерывные. В течение целого месяца отряд отбивал атаки рвавшихся в город немцев. Исхудали и обросли щетиной партизанские лица. День и ночь, день и ночь... В сумасшедшей карусели закрутилось время, подстегиваемое выстрелами, грохотом орудий, заревом непрекращающихся пожаров.
Наконец, подошедшие воинские подразделения сменили истомленных партизан. Перед уходом со станции Фаянсовая Людиновский отряд всего на один день оказался в Кирове, на «большой земле», как ласково прозвали этот город партизаны. И такой дорогой, такой неоценимой показалась каждому непоруганная, не истоптанная вражеским сапогом русская земля, что бойцы целовали ее и плакали. Плакали, не стесняясь, может быть, впервые за всю жизнь.
