Медленно, нехотя сгущались поздние сумерки. Долгожданная благодатная ночь несла с собой не только спасительную тьму. Проснулись дремавшие весь день прохладные ветерки, засновали в зарослях, гоня прочь духоту и зной. Все зашевелилось, задвигалось: и воздух, и камыши, и вода. Настроили свои скрипки и запиликали вразнобой сверчки, аккомпанируя комариному хору, неистово расквакалось лягушиное племя, заухали выпи. На берегу Днепра усилилось фырканье моторов, разрастался какой-то гул, будто там на водопой собрался огромный табун диких коней, ржущих и топочущих...
Крымов дал команду уходить.
Группа двинулась гуськом. Как и прошлой ночью, впереди шел Тимофей Жарких. За ним следовали медсанбатовцы, а в конце вереницы — старший сержант Грицько Стецура и Юсуф Паранук. Предательски чавкала под ногами жидкая тина, шумно всплескивалась вода. Порой чудилось, что это чавканье и плеск воды заглушают все остальные звуки, которыми была наполнена ночь, и тогда люди останавливались, минуту-другую выжидательно прислушивались.
Все чаще и чаще спотыкался Крымов. Дышал он тяжело, прерывисто. Никто не видел, как он морщился от боли, прикусывал губы, чтобы не застонать. Плечо горело, вспухшая рука висела плетью. Чамоков пытался поддерживать его, но тропа была чересчур узка: рядом вдвоем не пройти. А Крымов отказывался от помощи, то и дело повторял:
— Не надо, Айтеч!.. Я сам... Мы свалимся оба. Спотыкался, кусал губы от боли, но заставлял себя идти, стараясь не задерживать других. Один раз он попытался отойти в сторону и пропустить мимо себя Чамокова и Лопухина. Они тоже остановились.
— Вам плохо? — обеспокоенно спросил Лопухин.
— Нет... ничего, — отозвался Крымов. — Просто решил я в арьергард перебраться...
— Вы будете идти здесь, с нами, — твердо заявил Лопухин. Он ослабил поясной ремень Крымова, продел под него по бокам два карабина -— свой и Чдмокова, сам взялся за стволы, как за ручки носилок, а Чамокову сказал: — Беритесь за приклады.
Крымов как бы повис на карабинах между Лопухиным и Чамоковым. Теперь ему стало идти куда легче. Он уже не вяз в тине, не спотыкался и только успевал переставлять ноги.
Время перевалило за полночь, когда тропа, резко свернув на восток, приблизилась к Днепру. Волны шумели почти рядом. Группа сделала небольшой привал, выслав в разведку Юсуфа Паранука и Жарких. Они выбрались на песчаную отмель, отделявшую болото от реки. Далеко справа на берегу при свете прожекторов гитлеровцы наводили мост. Здесь же, на отмели, было безлюдно, лишь поодаль от нее, по реке, постукивая моторами, патрулировали вражеские катера. На левобережье, на фоне зарева, виднелись какие-то строения. На севере глухо гудела канонада отдаленного боя. Судя по всему, немцам удалось форсировать Днепр и захватить обширный плацдарм на левом берегу. Это подтверждалось и отдаленной канонадой, и наплавным мостом, который наводили немцы.
— Не будем терять времени, — сказал Крымов. — Надо выбираться из болота, пока темно. До рассвета мы должны быть в лесу.
Лежавший во мраке невидимый лес. звал к себе все сильнее. Каждый гнал от себя мысль о том, что в лесу, возможно, уже гитлеровцы. Думать об этом, значит лишать себя надежды. Идти, двигаться, преодолеть болото как можно скорее! Сейчас это было главной целью... А тропа, как назло, начала вихлять. То на запад свернет, то вдруг, уткнувшись в непроходимую топь, опять тянется к Днепру, потом, словно проложенная кем-то очумелым, возвращается к югу. Ночь из союзника превращалась в недруга. Густая темень, удесятеренная зарослями, заставляла двигаться на ощупь. Издеватель-ски-насмешливо помигивали в небе звезды. Под ногами покачивался зыбун, от промокшей одежды зудела кожа, на лицах, на руках не было живого места от укусов комаров.
Люди выбивались из сил. Какой-то бесконечный путь по замкнутому, заколдованному кругу. Хотя бы немного суши, твердого грунта, чтобы можно было лечь, отдохнуть.
Такой островок в конце концов нашелся. Его обнаружил Грицько. В то время как другие делали короткие передышки, он неутомимо лазал вокруг, переходил по грудь в воде протоки, превратив свою винтовку в щуп. И выбрался-таки на твердь. Сухая, поросшая травой земля, круг звездного неба над головой.
На этом острове и застал рассвет группу Крымова, поваленную усталостью и сном. А когда рассвело, вдруг выяснилось, что то самое болото, которому за ночь досталось бесчисленное множество проклятий, оказалось добрым спасителем. Если бы группа выбралась из него и, преодолев широкую протоку, вошла в лес, она попала бы в руки противника. Там, в лесу, стоял моторизованный батальон немецкой пехоты, ожидавший своей очереди для переправы через Днепр.
Первой вражеских часовых заметила Ирина Петриченко. Чуть свет она пошла к протоке умыться и наполнить флягу чистой водой. Противоположный берег протоки был покрыт густым лозняком. За ним, на возвышенности, как разбредшееся стадо, темнели молодые дубки, а дальше сплошной стеной поднимался лес, окутанный легким туманом.
Осторожно раздвигая редкий камыш, Ирина вышла к воде и... замерла на месте. Ветер донес до нее немецкую речь, затем в лозняке вспыхнул свет карманного фонаря. Тонкий луч пересек протоку, пронесся над головой Ирины и погас. Еще с минуту в лозняке продолжалась возня. Кто-то оступился, что-то звякнуло. Послы--шалея смех. Вскоре меж дубков появилось два долговязых немца в пилотках, с высоко засученными рукавами, с автоматами, висевшими на груди. Закурив, немцы перекинулись короткими фразами, пошли вдоль опушки леса к Днепру.
Ирина забыла о фляге, о воде. Задыхаясь от волнения, она выбралась из камыша, бросилась к своим...
Когда она растолкала богатырски храпевшего Жарких, тот, еще не совсем очнувшись ото сна, проворчал недовольно:
— Что стряслось?
— Тише, ради бога, тише! — прошептала Ирина и кивнула в сторону протоки. — Там немцы! Понимаете, немцы!
Сонная одурь мгновенно слетела со старшины.
— Откуда ты взяла? — недоверчиво спросил он.
— Сама видела.
— Да ты что?
— Честное слово, Тимофей Гаврилович, — подтвердила Ирина, досадуя, что ей не верят.
Жарких посмотрел на спящих. — Надо доложить командиру и, пожалуй, будить всех. Как ты думаешь, а?
— Только тише, — повторила Ирина. — Они за протокой, в лесу.
Тормошили каждого в отдельности, и каждый, просыпаясь, слышал предостерегающий шепот:
— Тише! Немцы!
Тем временем в лесу прозвучал сигнал побудки, громко, нагло, не как на фронте, а будто в лагере. Видимо, немцы чувствовали себя в полной безопасности. Все громче становился в лесу многоголосый говор. Заработали моторы тягачей, бронетранспортеров и автомашин. Смешиваясь с туманом, между деревьями расползался дым походных кухонь.
Ирина не ошиблась. Гитлеровцы были рядом. Между ними и островом лежала только протока да стена редких камышей. Отходить с острова в глубь зарослей, в тинистое болото, нечего было и думать. Малейший шум, какое-то движение могли выдать группу Крымова, и тогда огонь одного пулемета покончил бы с ней в течение нескольких минут. Поэтому приходилось лежать недвижимо, безмолвно и, притаившись, вести наблюдение за тем, что происходило в стане врага.
Поднялось солнце, и островок, лишенный даже клочков тени, сразу начал ощущать на себе горячее дыхание. — Всэ мое сало растопыться от спэки, — попробовал было шутить Стецура.
Зной, жажда, гнетущее молчание и ощущение нависшей, непроходящей опасности... Выручка пришла неожиданно.
Вначале из-за Днепра долетел отдаленный гул. Он постепенно приближался, густел. Вот от него уже зазвенело в ушах, и тотчас в стороне переправы застучали зенитки. Вслед за ними забухали крупнокалиберные зенитные орудия. Севернее болота, где-то за лесом. Небо покрылось черными комьями дыма.
— Хлопци, та цэ ж наши летят! — обрадованно вскрикнул Стецура, и его конопатое лицо будто посветлело от широкой улыбки. Тыча в небо пальцем, он повторял восторженно: — Ондечки воны, бачытэ?
Ну конечно же, теперь уже каждый видел эскадрильи тяжелых советских бомбардировщиков, которые нерушимым строем надвигались с востока, озаренные солнцем. Словно не замечая рвущихся вблизи снарядов и презирая смертельную опасность, бомбардировщики плыли по небу к Днепру. Над ними и по сторонам от них сновали юркие истребители, отгонявшие вражеских «мессеров».
Головная эскадрилья уже у самого Днепра. Ведущий бомбардировщик, будто падая, устремляется на переправу. За ним пикируют остальные. Пальба зениток тонет в реве рвущихся бомб, а следующая эскадрилья, взяв чуть правее, обрушивает бомбовый удар на лес.
Выходя из пике, самолеты проносятся над болотом. Кргмовцы, как завороженные, смотрят на них, на звезды, кумачово горящие на крыльях. Свои, родные!
Но медлить нельзя. Надо использовать панику, которая охватила врага, и отходить в глубь болота. Такова команда Крымова. Пусть пройдет еще один день в камышах, но зато группа не будет обнаружена и уничтожена. Может быть, следующей ночью удастся проскользнуть мимо вражеских дозоров и уйти подальше от этих мест. Больше часа продолжался налет советских бомбардировщиков. Горела переправа, горел лес. Больше часа дико метались фашисты.
Крымова температурило. Побледневший, осунувшийся, небритый, он,, казалось, сразу постарел на несколько лет, Рана не давала покоя: то ныла, то страшно зудела. Приступами повторялся озноб, такой сильный, что стучали зубы.
— Видимо, у меня рецидив старой малярии, — сказал он Чамокову. — Немного бы хинина, и стало бы легче.
Но хинина не было. И вообще из медикаментов почти ничего не сохранилось. В единственной уцелевшей санитарной сумке Ирины Петриченко имелось несколько подмокших пакетов с бинтами, два небольших флакона йода, коробка с ампулами камфары и шприц.
Чамоков хотел было проверить пульс Крымова, но тот отмахнулся.
— Это совсем ни к чему, Айтеч. Сам знаю — учащенный. — Улыбнулся. — Обойдется. Мы еще повоюем, вот увидишь.
Достав из кармана полевую карту, он' разложил ее на коленях. Голубая лента Днепра пересекла карту с северо-запада на юго-восток. На правом берегу чередовались плавни и леса, а между ними красными, коричневыми, черными линиями пролегали дороги: большаки, проселки, тропы. И всюду села, села, то вытянувшиеся вдоль дорог, то прижавшиеся к Днепру, то окруженные лесами.
Крымов указал пальцем на заштрихованный участок, обозначавший заболоченную пойму.
— Мы находимся где-то здесь. Вот он, севернее, лес. На запад от него село Очеретовка. За лесом опять плавни. До Очеретовки далековато, зато по ту сторону леса сел много, у самой поймы. Неплохо было бы перебраться поближе к ним и связаться с местными жителями.
— Может, нам стоит обойти лес, — предложил Юсуф. — Пойдем вдоль этой протоки прямо на запад, до перелесков и по ним, вблизи проселка доберемся до этих сел. А там видно будет, как быть дальше.
Крымов одобрил предложение Паранука.
— Как стемнеет — попробуем.
— Щоб знову блукать у питьми? — поморщился Сте-цура. — Цэ дило не годыться.
— Что ты советуешь? — обернулся к нему Юсуф.
— Зараз, покы свитло, дорогу всю разнюхаты, фашисты писля бомбежки ще не очумалысь, — ответил Стецура и взглянул на Крымова. — Дозвольте мэни з Юсуфом и вашим старшиной в развидку податысь. Можно и дивчину з собою взять. Бона у вас не из боязливых. У якомусь сели бабы сховають. Чого ей тут з нами, мужиками, бидувать!
Ирина вспыхнула.
— Товарищ старший сержант, я — солдат. Стецура поскреб могучий затылок.
— Вач, яка взрывчата!.. Я ж добра тоби хочу, голубонька.
- Оскорбительное добро — хуже зла, — сказала Ирина. — В разведку пойду с радостью и останусь в строю до конца, что бы ни случилось.
— Молодэць! — воскликнул Стецура, покоренный ее твердостью. — Тоби б тильки люльку в зубы, и була б чистым запорожцем!
— Даже кошевым! — шутливо вставил Жарких. Ирина засмеялась:
— Правильно, товарищ старшина! Понадобится, и кошевым буду.
Старшим разведывательной группы Крымов назначил Юсуфа Паранука. С ним шли Стецура, Жарких, Ирина Петриченко и Лопухин.
Перед тем как уходить, Юсуф отозвал в сторону Ча-мокова, сказал ему тихо:
— Все может случиться... Прошу запомнить: аул Пчегатлукай, Якуб Паранук.
Чамоков понимающе кивнул.
— Хорошо, Юсуф, не забуду. — И, пожав ему руку, добавил: — Если, конечно, мне доведется побывать там...
Разведчики ушли.
На болоте лениво квакали лягушки. Томительный знойный день продолжался.
