В 1963 году Москва готовилась к Всемирному конгрессу женщин. Я надеялась побывать там, повидаться с Мари-Клод. В мае я прочла в газете заметку:
«Успех французских коммунистов»
Париж, 6 мая. Вчера в двух избирательных округах метрополии и в двух округах на острове Реюньон состоялись частичные парламентские выборы. Они были вызваны решением Конституционного совета, признавшим недействительными результаты ноябрьских выборов по этим округам.
В 25-м округе департамента Сена кандидат компартии Мари-Клод Вайян-Кутюрье была избрана в ноябре уже в первом туре. Однако по жалобе реакционеров, обвинивших коммунистов в «злоупотреблении избирательной пропагандой», Коституционный совет счел нужным аннулировать ее избрание. Вчера избиратели этой парижской рабочей окраины убедительно подтвердили свой выбор. Мари-Клод Вайян-Кутюрье получила 26 719 голосов (57,79 процента) против 25 452 голосов (50,04 процента) в ноябре 1962 года».
А затем весть от Мари-Клод пришла из Москвы:
«Прости, что так долго тебе не писала. Сейчас мы с большим нетерпением ждем очередного полета космонавта, наверно это будет женщина. Надеюсь, письмо застанет тебя на даче. Как хотелось бы побыть за городом, но, к сожалению, это опять невозможно, потому что я вынуждена вернуться во Францию тотчас по окончании конгресса, я ведь, как ты видишь по грифу на бумаге, член парламента. Чувствую себя достаточно утомленной, пришлось провести две избирательные кампании. Меня избрали в ноябре. Конституционный совет незаконно аннулировал мое избрание. В мае меня опять избрали. На этот раз за меня было подано на 1200 более абсолютного большинства, а мои противники потеряли 5000 голосов. Так им и надо! Это служит доказательством того, что де-мократические силы у нас прогрессируют.
Дома все здоровы. Увы, я все еще не бабушка.
Надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо. Не собираешься ли ты побывать в Москве во время конгресса?
Если я не пишу часто, знай, что я о тебе думаю со всем теплом бывшего «каторжника» к своему другу по заключению.
Твоя Мари-Клод».
И вот я в Москве. Всемирный. конгресс женщин... Каждый день его работы описан в газетах, журналы помещали о нем многочисленные статьи, и все же у того, кто побывал на нем, осталось столько впечатлений, столько переживаний, что о них можно долго рассказывать друзьям.
Дворец съездов — чудесное, полное света здание с мягкими коврами и эскалаторами вместо лестниц. Глаза разбегаются при виде разноцветных костюмов делегаток различных стран. Африканки с длинными волосами, стриженые и с тюрбанами на головах, высокие и маленькие, некрасивые и очаровательные, как статуэтки из черного дерева. Нежные, хрупкие жен-щины Индии. Китайская делегация, где все одеты в одинаковые серые костюмы, кажется одноликой. Их человек пятьдесят, и держатся они вместе. Делегатки Японии, Кореи, Вьетнама и стран Латинской Америки... Часть делегаток Европы тоже одета в свои национальные костюмы. Такое нигде никогда не увидишь.
А гости? Почему-то никто не написал о гостях, занимавших балкон. О пожилых женщинах в нарядных платьях и военной форме с орденскими колодками на груди. У некоторых звездочка Героя Советского Союза.
Я никого из них не знаю, но мои соседки хорошо осведомлены обо всем. То и дело они сообщают, показывая на ту или другую женщину: знаменитая летчица... конструктор... заслуженная учительница... известный врач... министр...
Сколько их, знаменитых советских женщин! О жизни каждой, должно быть, можно написать книгу. Да наверно такие книги уже есть, только я их не знаю.
Избрание президиума превратилось в шумную, то и дело прерываемую взрывами аплодисментов процедуру.
Первой избирается Эжени Коттон — председательница Международной федерации женщин. Второй — «женщина, покрывшая славой всех советских женщин»,— Валентина Терешкова. Что делалось в зале, когда назвали это имя! Несколько минут ничего не было слышно...
Президиум занимает места. Я ищу Мари-Клод. Вот она, что-то говорит своей соседке.
Сообщают, что присутствует около двух тысяч делегаток из ста пятидесяти стран, но женщины еще едут и едут на конгресс. Завтра цифры будут уже другие. Сколько самопожертвования и изобретательности понадобилось многим делегаткам, чтобы попасть в Москву!
Эжени Коттон говорит:
— Женщины мира могут многое сделать. Мы даже не замечаем, сколько событий произошло за пять лет. Советские люди штурмуют вселенную... С нами сидит очаровательный космонавт...
Она показывает на Валентину Терешкову. И вдруг заседание прерывается, женщины из зала бросаются на сцену, к Терешковой. Ее обнимают, целуют, дарят ей ленты, платки.
Нам — советским женщинам — многого не понять, мы привыкли к своему равноправию. Конечно, нам очень приятно сознавать, что первым космонавтом-женщиной была представительница Советского Союза, а вот делегатка республики Мали, рассказывая о положении женщин в своей стране, заявляет, что Валентина Терешкова оказала всем женщинам неоце-нимую услугу, опрокинув утверждения о неполноценности женщин, которые на родине делегатки можно еще слышать на каждом шагу.
Во время перерыва я спешу вниз, в партер, чтобы встретиться с Мари-Клод. Мы обнимаемся, целуемся, я смотрю на нее. Почему она так исхудала? Привычная мысль врача ищет причину: туберкулез? язва желудка? Я не выдерживаю:
— Что с тобой? Ты больна?
— Ничего подобного! — возбужденно отвечает она. — Это только две избирательных кампании и один конгресс!
Тут же Мари-Клод окружают делегатки, что-то спрашивают. Нам трудно продолжать разговор. Состояние Мари-Клод я поняла лишь придя домой после дня, проведенного на конгрессе. Сил у меня совершенно не было, сон бежал от глаз, сказывалось перенапряжение, но ведь на мою долю выпало несравненно меньше впечатлений, дел и забот, чем на долю Мари-Клод.
«Какая огромная подготовительная работа проделана! Недаром Мари-Клод приехала задолго до начала конгресса. Сил она потратила много, а отдыха впереди, кажется, не предвидится», — думалось мне.
Мы не раз виделись с ней на заседаниях, обмениваясь поцелуями и улыбками, но поговорить как следует нам так и не удалось.
С тех пор мы не встречались, но, посылая друг другу письма, мы никогда не пишем «прощай», а только «до свидания!».
Кто больше всего мне запомнился на конгрессе? Из выступавших — Тамина Адиль — делегатка Ирака. Она была в черной одежде, — недавно был казнен после пыток ее муж Салям Адиль. Рассказывая о жизни своей страны и о смерти мужа, Тамина заставила рыдать многих женщин.
Долорес Ибаррури я слушала, не надевая наушников. Хотелось запечатлеть в памяти ее лицо, фигуру, голос, звучную испанскую речь. Перевод выступления можно ведь прочесть в газете.
Хорош был концерт детской художественной самодеятельности, а реакция делегаток на некоторые выступления необычайна. Ни на одном концерте не увидишь, чтобы зрители бросались на сцену, обнимали и целовали артистов.
Таня Федькина — маленький семи- или восьмилетний композитор, — подойдя к краю сцены, слегка картавя, сказала:
— Все готовили для вас подарки, я тоже. Сейчас я сыграю и спою песню «Дети хотят мира». Ее я сочинила в подарок.
Таня спела эту песню, а затем сочиненную ею раньше песню «Солнышко». Спела мило, по-детски, не стесняясь. Видимо, детские голоса доходят до сердец матерей всех стран. Матери не выдержали, вот они уж на сцене, девочку целуя передают из рук в руки, только мелькает красное платьице и ножки в белых чулочках...
Унять взбудораженные чувства трудно, и зал долго не успокаивается.
С Мари-Клод я послала подарок мадам Мари с запиской: «Дорогая моя Мари-Софи! Посылаю Вам скатерть. Вышивала ее с мыслями о теплом приеме и внимании, которые Вы оказали мне в Париже. Вы как-то сказали, что у вас ценится ручная работа. Мне кажется, что работа друга должна цениться особенно дорого из-за той любви, которая в нее вложена».
Вскоре пришло от мадам Мари письмо. Она писала, что, получив скатерть, плакала горючими слезами. Ругала меня: «Это сумасшествие делать такой подарок», — и, наконец, сообщила, что решила купить новый стол: «Пусть все мои друзья восхищаются Вашей работой».
