Дни в Париже промелькнули, конечно, очень быстро. Я снова в Ленинграде, на столе лежит письмо с заграничным штемпелем. Оно из Берлина, от Эрики Бухман. Письмо предназначено не мне одной, а всем советским подругам.
«Не сердись, что я пишу вам всем, но я больна и не могу справиться со всей корреспонденцией. От всего сердца поздравляю вас с 1 Мая. В то время, как я пишу эти строки, вы еще маршируете в ваших городах с сотнями тысяч людей. А я по телевизору смотрю майскую демонстрацию в Москве, Ленинграде и Киеве. Раньше я сама участвовала в больших мани-фестациях берлинских рабочих. Это удивительное чувство — знать, что на всем свете миллионы и миллионы людей демонстрируют сегодня свое общее желание — сохранить мир во всем мире. Подавление интервентов на Кубе, низложение фашизма в Алжире — живое выражение того, что мы сильнее, чем наши враги. Это дает народам новый размах в защите и укреплении мира. Я верю: никогда не могли народы праздновать Май с такой обоснованной гордостью и с такими реальными надеждами, как 1 Мая 1961 года. Я вижу в телевизоре милое юное лицо Юрия Гагарина. Я слышу, как ликуют люди в Москве на Красной площади!
В Берлине тоже тысячи транспарантов с его портретом, и нет ни одного имени, которое так часто называла бы наша молодежь. Никто не может забыть 12 апреля 1961 года. В то утро со всех сторон раздавалось: «Ты уже слышала радио? Скорей, скорей, скорей слушай!» И тогда я узнала: советский человек полетел в космос. Ни поэт, ни писатель, ни художник не смогут описать, что чувствовало в эти часы все прогрессивное человечество. Особенно для коммунистов всех стран света это был день высшего счастья, видимый триумф социализма, марксизма-ленинизма. Наши глаза не остались сухими, и, когда вечером, во время телевизионной передачи, в Москве проходили ликующие люди, с вами ликовали все коммунисты мира и поздравляли вас от всего сердца. Какой большой подарок сделал советский народ всему человечеству. Ах, девочки, невозможно найти настоящие слова! Позвольте мне только вам сказать: я поздравляю вас, я благодарю, благодарю вас за это высочайшее человеческое счастье, за триумф социализма.
Наши «девочки» будут счастливы поехать в вашу чудесную страну — это желание было рождено еще в лагере, и сейчас мы заняты его осуществлением».
Прошло немного времени, и тридцать бывших заключенных Равенсбрюка приехали в Ленинград. Они остановились в Европейской гостинице и требовали, чтобы я каждый день или хотя бы вечер проводила с ними. Я очень уставала и от работы в больнице и от нескольких часов, когда приходилось говорить по-немецки. Но какой радостью было видеть подруг, чувствовать, что они полны боевого духа, решимости бороться за мир, за лучшую жизнь для всех! Подруги каждый раз провожали меня до трамвая у Казанского собора (в то время там было кольцо маршрута № 36), махали руками и кричали: «Gute Nacht! Gute Nacht!» * — удивляя публику.
* «Доброй ночи!» (Нем.)
Эрика приехала с Бербель. Та стала уже пятнадцатилетней девочкой, очень рослой, совсем не похожей на берлинскую Бербель 1957 года.
Эрика рассказывала мне о готовящейся в Берлинском народном театре постановке пьесы «Равенсбрюкская баллада» и приглашала приехать на премьеру.
Я улыбалась про себя. В Ленинграде я и то редко выбираюсь в театры: то билета не достать, то времени нет, а тут поезжай в Берлин на премьеру!
Первого сентября мои подругой-немки уехали, посмотрев на прощанье, как дети утром спешили в школу. Если нас — бывалых ленинградцев каждый раз трогают первоклассники с букетами цветов и преисполненными важности мордашками, то можете представить, как разволновались немки! Это впечатление они увезли с собой, и когда в Москве их спрашивали, что больше всего понравилось им в Ленинграде, они отвечали: «Дети!»
Тот год был полон встречами. В апреле я виделась с французскими друзьями, в августе в Ленинград приезжали немки, а в сентябре — Мари-Клод с мужем. Мы провели вместе три дня: побывали в Петродворце, на «Авроре», в Музее Революции... Смотрели балет на льду, а разговаривали большей частью в машине или за столом в гостинице.
Теперь разговор мог быть и общим, мы ведь не так давно говорили «по душам».
Пьер Вилон интересовался бурным строительством Ленинграда, и мы ездили по новым районам. Когда выходили из машины, Мари-Клод быстро мерзла, несмотря на то, что была одета значительно теплее меня, и грустно говорила: «Я, наверно, так промерзла в концлагере, что до сих пор не могу согреться».
Так запомнилась мне Мари-Клод тех дней — высокая, худенькая, в кожаном пальто, с гладкой прической, зябко поводящая плечами...
Оказалось, Эрика серьезно рассчитывала на мой приезд в Берлин на премьеру. Я получила телеграмму :
«Мы имеем честь пригласить Вас на первое представление «Равенсбрюкской баллады», назначенное на 6 октября.
Мы будем рады приветствовать Вас как нашу гостью и просим телеграфировать о принятии приглашения.
Народный театр Ёерлина. Дирекция».
Раздумывать над приглашением мне особенно не пришлось. Телеграмму я получила за десять дней до премьеры, хлопотать о поездке было уже поздно. Оставалось поблагодарить за приглашение. Но Эрика, видно, ждала меня. Вскоре я получила от нее письмо.
«18/IX 1961 г.
Ах, как жаль, что ты не смогла приехать на премьеру! Как рады были бы все наши товарищи повидать тебя! После обеда мы собрались все вместе, еще раз поговорили о путешествии в твою страну, пересмотрели наши фотографии, а затем поехали в театр.
Премьера была большим событием — многие газеты пишут, что это значительное явление.
Возможно, ты уже знакома с текстом и можешь представить приблизительно облик спектакля. Но то, что артисты представляют на сцене, значительно сильнее, чем печатное слово. А у нас исключительные артисты, они работают с большой серьезностью. Декорации почти невероятно соответствуют внутренности наших бараков. На зрителей это произвело сильное впечатление. После заключительной картины минуты две было молчание, потом раздались бурные аплодисменты.
Прошло уже пять представлений, и все одинаково хорошо посещались, публика горячо сочувствовала происходящему на сцене. Все понимали, что эта оптимистическая трагедия не только не позволяет за-бывать погибших, но они взывают к нам — пережившим: война и фашизм никогда не должны повториться!
Через несколько дней вы все получите от меня письмо, где сообщу непосредственно о вечере после премьеры».
Вот это письмо:
«Дорогие товарищи!
Сегодня я хочу вам всем написать.
Прежде всего я хочу от имени всех наших немецких товарищей поздравить вас от всего сердца с XXII съездом славной Коммунистической партии вашей страны. Как гордо советский народ может оглядываться на все то, что он проделал с тех пор, как победила Великая Октябрьская революция! Какие перспективы дает программа вашего съезда не только вам, но всему миру! Свой восторг и свою благодарность мы можем выразить лишь единственным путем: осуществить свою волю и делать все, что в наших силах, чтобы сохранить мир и построить социалистическое счастливое будущее для всех народов.
Поездка к вам, дорогие товарищи, дала нам для выполнения этой задачи новую большую силу. Только некоторых из вас мы могли увидеть. Но, поверьте мне, мы чувствовали себя тесно связанными и с теми из вас, которые были от нас далеко. Мы надеемся, что и те товарищи, с которыми мы в комитете не встретились, почувствовали, как глубоко, как неотделимо мы связаны с ними. Не только потому, что мы вместе страдали и вместе боролись против фашизма в лагере Равенсбрюк, но прежде всего потому, что мы с вами вместе горячо стараемся сделать наш земной шар таким, как этого заслуживают его трудолюбивые, добрые и честные трудящиеся.
Нас глубоко взволновали дни, проведенные в Москве и в Ленинграде. Большинство наших товарищей всю свою жизнь мечтали о том, чтобы хоть один-единственный раз попасть в страну, которой отдана их любовь, — в Советский Союз. И теперь они стояли в Мавзолее перед товарищем Лениным, в Кремле — перед его рабочим столом, в Разливе — перед маленьким шалашом, в котором он вынужден был прятаться. Какие чувства любви, благодарности, гордости и мужества мы испытали! Можете ли вы понять, что это для нас значило, когда на «Авроре» нам разрешили потрогать пушку, сделавшую выстрел по Зимнему дворцу? Сколько воспоминаний возникло у нас! Незабываемым событием было посещение кладбища Героев в Ленинграде. Мы плакали горькими слезами о 470 тысячах жертв немецкого фашизма и милитаризма. Но у этой могилы мы почерпнули и новое мужество для борьбы за мир.
Расстаться с вашей прекрасной страной нам было трудно, очень трудно. Мы все надеемся, что мы были у вас не последний раз. Мы вам всем очень благодарны за ту любовь, которую мы почувствовали во время наших встреч в Москве и в Ленинграде. Мы благодарим и вас, которых мы не могли встретить.
В Комитете ветеранов войны в Москве Вера Бобкова была права, когда она в своих прощальных словах сказала: «В лагере мы боролись вместе против фашизма, мы и сейчас боремся вместе за мир и социализм». Так и есть.
Теперь в честь двенадцатой годовщины Германской Демократической Республики в Берлинском народном театре вышла премьера «Равенсбрюкской баллады». Эх, мои дорогие подруги, как мы все хотели, чтобы вы сидели рядом с нами!
Эту оптимистическую трагедию создала Хедда Циннер — одна из самых известных писательниц в ГДР. Она сумела показать людям, особенно нашей молодежи, варварский характер фашизма. Она показала людям, что всегда и везде можно и нужно бороться против милитаризма и фашизма. Сюжет пьесы следующий. Советские военнопленные протестуют против посылки их на военные заводы. Комендант лагеря приказывает расстрелять трех из них. Одну девушку удалось спрятать в блоке. Это было очень сложно, потому что в этом блоке кроме политических узниц жили и асоциальные (черные), уголовницы-профессионалки (зеленые) и «бибельфоршер» — религиозные (лиловые). Эсэсовцам удается узнать у одной из этих женщин, что Вера спрятана в блоке и живет под фамилией умершей польки. Но политическая сознательность, человеческое достоин-ство политических узниц оказывают влияние на уголовниц. Одна из них предупреждает товарищей. С помощью узников из мужского лагеря удается тайно вывести Веру за пределы лагеря. Она добирается до советских войск, которые стоят уже недалеко от Равенсбрюка. И оттуда возвращается с вестью о скором освобождении. А в это время умирает блоковая, страшно избитая эсэсовцами за то, что не выдала Веру. Умирая, она говорит: «Учитесь снова жить, лучше жить, правильнее и бдительнее жить. Это будет прекрасное время. Но не забудьте погибших. Это никогда не должно повториться — никогда, никогда, никогда!»
Пьеса очень хорошо принята как общественностью, так и критиками. Люди понимают, что она говорит: «Боритесь против реваншизма!»
Пьесу поставил товарищ, который сам сидел в концлагере Заксенхаузен. И он, и артисты прекрасно поработали.
Наши товарищи, посмотрев пьесу, говорят: не верится, что эти артисты сами не пережили то, что они играют.
Мы надеемся, что из этой пьесы сделают кинокартину. И тогда, дорогие товарищи, вы сможете посмотреть ее.
Очень нужны такие кинокартины. Они могут помочь людям в борьбе за мир.
Будьте здоровы, мои дорогие! Мое письмо — это письмо всех товарищей, которые были у вас.
Мы вас обнимаем от всего сердца, чувствуем себя глубоко связанными с вами и со всем советским народом».
В это время Эрика работала над новой книгой о Равенсбрюке, о злодеяниях фашизма и в письмах делилась мыслями, навеянными работой.
«21/ХII 1961 г.
Еще несколько дней, и кончится 1961-й год, он не был легким. Я думаю, если мы предотвратили опасность новой войны в прошлом году, то мы можем верить, что при напряжении всех сил хороших и добрых людей сумеем достичь мира на земле и в будущем. Во всяком случае мы будем делать все, что в наших силах. Уверенная в нашей конечной победе, я обни-маю тебя от всего сердца.
Моя переписка с друзьями из Советского Союза так выросла за последнее время, что я могу отвечать только в телеграфном стиле, переписываясь по-настоящему лишь с отдельными друзьями.
В ближайшие два месяца моя новая книга должна быть готова. Она, как ты знаешь, предназначена для Западной Германии. Поэтому нужно все особенно хорошо продумать. Каждое положение я должна доказать документами. Это очень хлопотливо, однако я работаю охотно. Возможно, я сентиментальна, не знаю, но я чувствую себя глубоко обязанной перед памятью наших погибших товарищей. Я должна от их имени говорить о фашизме. Я уверена — для немецких людей это необходимо.
Наше юношество не имеет никакого представления о сущности фашизма, а оно должно бороться против фашизма в новом виде. Для этого юношеству нужны мы — пережившие то, что было. Мы обязаны помочь молодежи, быть с ней в ее борьбе. Таков наш долг».
Я читала и перечитывала письмо Эрики. Да, она права, говоря о нашем долге, долге старших, много видевших и переживших, вооружить нашим знанием и опытом, нашей страстью борцов молодежь. Мы не можем терять время и медлить, потому что молодежи это нужно сейчас. И еще потому, что, упуская время, мы можем и вообще не успеть.
В 1961 году я получила от Эне Зефков последнюю ее фотографию с надписью: «В сердечном единении. Эне».
Я ответила ей: «О, Эне, как много я прочла в твоих глазах! Я понимаю, что у тебя сейчас на душе!»
В ее глазах была мудрость и вместе с тем грусть. «Мне пришлось пережить столько страданий... Я всю жизнь очень много работала, не жалея себя, и эта работа принесла плоды. Теперь ко мне, наконец, пришло счастье. Но тяжело чувствовать близость разлуки со всеми, кого я люблю. Прощай, не забудь обо мне!» — все это я прочла в ее глазах.
Мне было известно, что Эне больна, и все же как тяжело было узнать, что мы уже никогда не увидим ее больше. 4 августа 1962 года она умерла. Я очень редко плачу, но при вести о смерти Эне не могла сдержать слез.
Как-то я узнала, что Эне награждена медалью имени Клары Цеткин. Я спросила ее об этом. Она коротко сказала «да», и лицо ее просветлело. Я поняла все это лишь потом, читая некролог, посвященный памяти Эне. Его мне прислали подруги.
Я прочла в некрологе, что еще в 1928 году Эне, ведшая активную работу среди женщин, получила приглашение приехать в Советский Союз и отдохнуть на одном из курортов Кавказа. Там она бывала у Клары Цеткин, встречалась с нею не один раз.
Это, наверно, и вспоминала Эне, говоря о медали. Вспоминала себя, молодую, полную надежд, и Клару Цеткин, делящуюся с ней своим огромным опытом.
Из некролога я также узнала, что Эне была членом Антифашистского комитета борцов Сопротивления, членом Интернационального комитета матерей, членом президиума Международного комитета бывших узников Равенсбрюка. Семь лет она являлась депутатом Народной палаты. Награждена орденом «Vaterlandische Verdienst».
Она боролась и служила народу до последнего своего дня.
Вскоре пришла новая печальная весть.
Осенью 1962 года я получила вырезку из газеты. Мне бросился в глаза портрет фрау Розы и сообщение:
«Последнее прости Центрального Комитета. В вечерние часы 21 сентября на 73-м году жизни умерла наша незабвенная Роза Тельман. Социа-листическая единая партия Германии, немецкий рабочий класс и немецкий народ переживают большое горе. В глубокой печали склоняемся мы перед прахом нашей любимой Розы.
Она родилась 27 марта 1890 г. в семье рабочего в Шлезвигголыптейнской области. 18-летней работницей она уже участвовала в рабочем движении. В 1920 г. в Гамбурге стала членом Коммунистической партии Германии.
Она неутомимо исполняла свою скромную работу в рядах революционной партии рабочего класса...
Уже с 1915 г. Роза Тельман была верным товарищем и спутником в борьбе вождя рабочего класса Эрнста Тельмана, убитого фашистами.
Жестокое и тяжелое время пережила Роза Тельман в ночь фашизма. Несмотря на террор, в сотнях сложных ситуаций она отдавала все свои силы работе и не страшилась ничего, чтобы облегчить жизнь Эрнста Тельмана в фашистской тюрьме.
Когда гитлеровские фашисты под уничтожающими ударами Советской Армии увидели свой конец, они подготовили убийство Эрнста Тельмана.
Уже за несколько месяцев до этого, 5 мая 1944 г., Роза Тельман, вместе со своей дочерью Ирмой, была арестована и заключена в концлагерь Равенсбрюк...
Роза Тельман любила немецкий народ и была пламенной интернационалисткой. Она выступала за дальнейшее укрепление и углубление дружбы с советским народом, который она, как и Эрнст Тельман, глубоко уважала.
Своей последовательной борьбой за дело мира, против милитаризма и фашизма Роза Тельман приобрела уважение в рядах интернационального рабочего движения.
Товарища Розы Тельман больше нет с нами, но ее память будет жить в сердцах немецкого народа, мы склоняем наши знамена перед ее гробом».
