Оба и он, и она живут в одном и том же селе потомственных виноградарей на берегу речки Кулы. Обоим преклонные годы всучили в руки посох. Но невзирая на возраст, они продолжают трудиться. Он работает сторожем, она — в виноградарской бригаде.

Их никогда не приглашали в президиум многолюдных собраний, на вечера и встречи, по праздникам им не вручали пышных букетов, о них не писали газеты, они не появлялись на голубом экране. Жаль, что так получи-лось. Ведь совершенное ими в тяжкие годы войны вызывает и сейчас восхищение. Из подобных «незначительных» событий и слагается то, что мы привыкли называть «боевым товариществом», «массовым героизмом».



Федор Негруци

В конце марта 1944 года, когда началось весеннее половодье и расквасились бесконечные проселочные дороги, фронт застрял на все лето в долине речки Кулы. Нижняя часть села Гульбоака отказалась меж двух огней: между окопами отступающего противника и наших наступающих соединений.

Населенный пункт превратился в арену ожесточенных схваток. Особенно тяжелые бои завязались в низине у моста, около мельницы и на высоте, у межи, разделявшей села Гульбоака и Гетлово.

В конце концов противник, подтянув свежие силы, сумел вернуть утерянные позиции на правобережье Кулы. Немцы заложили перед своими окопами мины и держали под обстрелом всю долину.

А когда враг уверовал, что закрепился основательно, рота советских солдат, незаметно обошла по дну оврага укрепления, пробралась в село и ударила с тыла. Застигнутые врасплох, фашисты бежали, объятые паникой, падали под градом свинца. Бой длился примерно полчаса. Трупами захватчиков были усеяны сады, дворы, дороги. Придя в себя, командование противника бросило против советской роты сотни вооруженных до зубов гитлеровцев. Наши солдаты под прикрытием артиллерии мужественно сопротивлялись. Но в сумерках были вынуждены отойти за Кулу.

— Как могли большевики пробраться в наш тыл, минуя минные поля? — бесновались фашистские офицеры. — Очевидно им помогал кто-то из местных.

Началась спешная эвакуация жителей нижней части села. Захватчики ругались, разбивали окна, выгоняли мирное население из погребов, избивали селян прикладами.

Видя все это, Федор Негруци прокрался мимо стогов соломы, миновал известный только ему лаз в заборе и очутился во дворе своего дружка Филиппа Фиастру.

— Как быть с ранеными?— спросил озабоченно.

Во время атаки два советских воина отстали от роты, и Филипп вместе с Федором спрятали их в надежном месте, перевязали, накормили.

— Эвакуировать их невозможно,— продолжал Федор,— а оставить здесь — еще опаснее.

Помолчал, о чем-то раздумывая, потом решительно заявил:

— Будь, что будет! Я рискну провести раненых через линию фронта к нашим.

Дни, в течение которых раненые скрывались в тайнике, тянулись мучительно долго. Село кишело фашистами, и любой необдуманный шаг грозил оборвать сразу три жизни. Федор дождался нужного момента и темной ночью, когда дождь лил как из ведра, вывел солдат из тайника. Они пробрались окраинной улочкой, прошли под мостом, миновали растущие в долине камышовые заросли и близ Германештского холма вышли на противоположный берег.

Лица спасенных воинов излучали неописуемую радость: ведь они вновь оказались в родной роте. Советский офицер крепко жал и долго тряс Федору руку, благодарил за то, что, рискуя собственной жизнью, вырвал из когтей неминуемой смерти другие две жизни.

В настоящее время мош Тоадер, низенький смуглый старичок с буденовскими усами, живет в новом доме, что вырос посреди окруженного добротным плетнем сада, дом его — полная чаша, а он сам пользуется уважением односельчан.

— Как сейчас их вижу,— говорил нам Федор Спиридонович. — Встретить бы, из тысячи узнал. Интересно, куда забросил их потом водоворот войны? Знаю лишь, что один был сталинградцем, другой — киевлянин, пер-вый — русский, а второй — украинец.

Кто знает, может, представится еще Федору Спиридоновичу случай повидаться с кем-нибудь из них. Ведь в жизни и не такое случается.



Анастасия Морарь

Ее усадьба, окруженная старыми ореховыми деревьями, примостилась на самом гребне холма, откуда просматривалось, как на ладони, село, долина речки Кулы и теряющиеся за горизонтом виноградники. Отступающие фашистские полчища мобилизовали ее мужа и отправили на рытье окопов неизвестно куда. Оставшись одна, Анастасия поселилась у своего родственника Афанасия Мельника, который жил в самом центре села.

— Леле Насте,— открылся он ей как-то вечером.— Знаешь, у тебя в доме гость.

— Кто же это?— удивилась женщина.

— Советский разведчик.

При помощи Иона Чиботару и Афанасия Мельника советский разведчик нашел себе приют в пустующем доме.

— Может, ему надо в чем-то помочь?— поинтересовалась Анастасия.

— Во-первых, держи, что узнала, в секрете. А во-вторых...

Афанасий некоторое время колебался: говорить или не говорить? Начал издалека.

— Одеть бы его в крестьянское платье.

— Вот ключи от сундука,— догадалась Анастасия, куда клонит родич. — Заховала я его в кладовке под грудой кукурузных початков. Откройте и выберите что-нибудь из мужней одежды.

Иногда разведчик в сопровождении Иона и Афанасия пробирался по тайным тропам в лес и исчезал на три-четыре дня. А порой доставал карту, уточнял месторасположение вражеских огневых точек, мосты и дороги, склады и линии телефонной связи. Анастасия готовила, снабжала его продовольствием.

Однажды Александр (именно так представился советский разведчик) очень обрадовался, когда Афанасий сообщил ему, что через дорогу от его дома расположилась прибывшая из соседнего села немецкая комендатура.

— По этому случаю приду к вам в гости,— заявил он.

Позже при помощи Александра через линию фронта перешли еще двое разведчиков. Невидимая рука обрывала и путала провода вражеских линий связи, минировала склады, похищала офицеров. А снаряды советской артиллерии рвались на позициях врага с поразительной точностью.

Только через пару месяцев фашисты разузнали в чем дело. Арестовали жителей той части села, где по их предположениям прятались «русские лазутчики».

Александр пал, сраженный пулей, в неравной схватке. Афанасия Мельника, Иона Чиботару и остальных двух разведчиков препроводили под охраной в Курки, где располагался штаб вражеской дивизии. Через несколько дней их, избитых, окровавленных, привезли обратно в село и, согнав жителей, всех четверых расстреляли под забором помещичьего виноградника. Анастасию Морарь жестоко избили, и еще долгое время она не могла прийти в себя.

— После войны,— рассказывает Ион Корня, первый в селе коммунист и первый председатель Гульбокского сельского Совета Оргеевского района,— мы перенесли прах воинов, павших на территории нашего села, в братскую могилу в Бравичах.

В парке, что раскинулся в центре села Бравичи, возвышается большой и красивый памятник. К его постаменту прикреплены мраморные плиты, на которых высечено 287 имен советских воинов, павших в боях в пойме реки Кулы.

— Но это не все,—объясняет председатель Бравичского сельского Совета Каларашского района Федор Бурля.— Списки уточняются. В настоящее время в них занесены имена 358 героев.

Среди них, среди этих отважных воинов, что отдали свои жизни во имя свершения возмездия над врагом и обессмертили себя, числятся и имена двух виноградарей, двух «воинов в гражданском платье». Это Афанасий Мельник и Ион Чиботару из села Гульбоака.

* * *

Федор Негруци и Анастасия Морарь ни разу не были приглашены на вечера и встречи, по праздникам им не вручали букетов цветов, о них не писали газеты. Но узнав о их подвигах, совершенных в годы войны, мы ре-шили, что не рассказать о них нельзя.

Примите же эти строки, как дань признательности за ваш подвиг!