Сначала эхо канонады раздавалось приглушенно, с перерывами, словно доносилось с дальних полей. Потом взрывы усилились, слившись в сплошной гул. А когда утихли жерла пушек, наступила тягостная тишина. Перепуганные апрельские дни пытались спрятаться за пелену обильных снежных хлопьев, перемешанных с тяжелыми каплями дождя. Разлились вешние воды. Расквасились проселочные дороги и превратились в бесконечное черноземное месиво. Обессилевший от бездорожья фронт завяз у «Каменных врат» Реута. Слободка, этот заречный пригород Оргеева, превратилась в адский тир, снедаемый огнем и смертью.

Беда всполошила Марию Ботнару и Теодору Сорокович. Женщины засели в погребе. Восемь ребятишек испуганно жались к ним. Чудовищной силы взрывы, мириады свинцовых пчел не давали шагу ступить: нельзя было даже по воду сходить. Голод и жажду утоляли соленьями. Мария нянчила месячного ребенка, а Теодора собиралась стать матерью. Обе остались не вдовами и не мужними женами: погнали оккупанты мужиков в чужие края...

Вскоре после того как стрельба поутихла, в приеме дверей появился советский солдат:

— Фронт у крыльца проходит. Не дело бабам с малятами при фронте находиться. Эвакуироваться надо. Так что собирайтесь.

Пробирались меж низких каменных заборов, по узеньким петляющим улочкам. Миновали дымящиеся, отдающие гарью развалины мельницы и вышли к ракитам, что растут на берегу Реута. Солдат переправил детишек и женщин на тот берег и, указав на узенькую, неглубокую траншейку, сказал:

— Вот самая что ни на есть короткая тропа в город. Только не сворачивайте, а то на минное поле напоретесь.

И, пошарив по карманам, оделил ребятишек сахаром. Мальчишке в островерхой кушме и в постолах, из которых выглядывала солома, протянул целых два куска:

— Бери, сынок, чего робеешь?— и с нежностью прикоснулся к его щеке.

Потом исчез в зарослях.

Мария Ботнару и Теодора Сорокович, окруженные ребятишками мал мала меньше, отыскали на городской окраине дом давней знакомой. Заночевали. Наутро двинулись снова в путь: нужно было добраться до села Степь-Сочь.

Посреди поля Теодора опустилась на межу — острая боль пронизала все тело. Испуганные ребятишки жались к оголенным, исхлестанным ветром кустам.

— Что с тобой, Дора?

— И не спрашивай, цакэ*. Сама видишь...

* Тетя

Мария передала завернутого в коврик младенца своему старшему сыну, а сама приготовилась принять роды. И кто знает, чем бы все кончилось, не появись из-за поворота военный обоз. Женщин и детей посадили на под-воду и привезли в Оргеев. С восемью детьми вышли они час назад, а приехали с девятью.

— Ну, кто народился? — спрашивали проезжие солдаты возницу.

— Девочка!

— Давайте, братцы, назовем Катюшей. На добрую память о «королеве» нашей артиллерии!

В медсанбате Теодоре оказали первую помощь.

— Как там наша Катюша? — то и дело спрашивали солдаты, принося кашу, чай, медикаменты.

— Голосистая! Счастливая, видать, выпала ей звезда!..

— Опасно было оставаться с малыми детьми в прифронтовой полосе,— вспоминает Мария Георгиевна Ботнару.— Когда Дора поокрепла, оправились в путь. Приютили нас люди добрые в Игнацеях. Думалось, что через пару дней вернемся домой, да не сбылась думка. Четыре месяца маялись. Ох, трудно было с девятью голодными ртами. Да спасибо людям. Незнакомые делились с нами и куском хлеба, и теплом.

В конце августа вернулись домой. Огневая лавина громыхала уже где-то за Прутом. На месте былых домов одни развалины.

— Ну, что ты, золовка! Хватит плакать,— пытался унять Марию Думитру Мирон. — У нас поживете.

Его покосившаяся, крытая камышом мазанка чудом уцелела...

Прошло с тех пор около тридцати лет. Много воды утекло. И перемен произошло много. Катюша окончила Оргеевюкое медучилище и работает медсестрой в Курках. Вышла замуж. Имеет двух детей. Награждена Ле-нинской юбилейной медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина».

— Весной, — говорит, — именины справить хочу. Приглашу тех, кто нарек меня Катюшей.

А вот весточка издалека:

«На днях я с большим волнением прочитал в газете «Красная звезда» корреспонденцию «И назвали девочку Катюшей»,— пишет ветеран войны офицер Н. Семенюк.— Помню этот случай хорошо. О Катюше вся наша часть говорила. Командир полка, Герой Советского Союза 3. Г. Исхаков, отметил в приказе благородный поступок обозников, которые доставляли на линию огня снаряды и помогли роженице.

Я продолжаю служить в Советской Армии. В нашей части служат оргеевские ребята. Храбрые, любознательные. Словом, дельные парни. Гордись, Катюша, своими земляками...»

Сегодняшняя Слободка стала неузнаваемой. Красивее, нарядные здания. В новых домах живут Мария Ботнару и Теодора Сорокоиич. Лишь дом старого колхозника Думитру Мирона остался на месте. Стоит скособоченный, неприглядный среди новых строений.

— Что так, мош Митруцэ? Так и не удосужились поставить себе хоромы?

— Своя гордость у мазанки деда Митру,— отвечает он.

В военном 1944 году рука неизвестного солдата начертала коричневой краской на стене дома: «Только вперед, только на линию огня, только через трудности к победе...»

Почти три десятка лет хранится на стене домика мо-ша Думитру этот призыв Николая Островского. Когда-то перед домом были траншеи, топорщились ряды колючей проволоки. Много жестоких схваток довелось увидеть дому своими подслеповатыми окнами. В Оргееве, в братской могиле, спят вечным сном 1946 советских солдат и офицеров, павших в боях за освобождение города. На крытом камышом домике, что на улице Федько, 50, висит мемориальная доска:

«Здесь проходила линия фронта. Апрель—август 1944».

Он нанесен на туристскую карту. Ведь это не просто старый домишко, а страница истории!

...С нетерпением ожидала медицинская сестра Куркинской больницы Оргеевского района Екатерина Сорокович встречи с Николаем Федотовичем Семенюком. И такая счастливая встреча состоялась через 28 лет. Сбылась мечта бывшего фронтовика вновь побывать в Сергееве.

Екатерина ласково, приветливо встретила дорогого гостя из Белоруссии. Его глубоко взволновали слова молодой женщины:

— Разрешите, я вас тоже буду называть отцом...