«Путник, остановись!»

Куда только не забрасывает журналиста его беспокойная профессия, куда ни приводят вечно зовущие пути-дороги! Несколько лет назад мне довелось побывать у сесенских виноградарей. Переполненный впечатления-ми, исписав блокнот, я вновь отправился в путь.

Узкая извилистая тропинка, прячась от жгучего солнца в тени ветвистых деревьев, карабкалась вверх по крутосклону. Был жаркий летний день, безоблачное небо дышало зноем. Я подымался в гору, то и дело останав-ливаясь, чтобы перевести дух и полюбоваться на открывавшийся отсюда чарующий кодрянский пейзаж.

На опушке леса, вырываясь из-под каменной плиты, весело журчал родник. Я зачерпнул пригоршней прохладную воду и утолил жажду. И вдруг на стволе старого дуба заметил прикрепленную к нему табличку, на которой еле-еле проступали слова:

«ПУТНИК, ОСТАНОВИСЬ''

Из этого родника народные мстители брали воду весной 1944 года. Почти минутным молчанием память сесенцев, расстрелянных фашистами за помощь, оказанную партизанам...»

Далее следовал длинный список имен и фамилий.

Я обнажил голову. У подножья дуба лежал кем-то принесенный большой букет полевых цветов.

Совеем рядом послышались шаги. Я очнулся. Вниз по тропинке неторопливо шел старик с узорчатым бурлуем в руке.

— На этой доске есть имена и моих сыновей,— тихо промолвил старик, когда мы разговорились.

Я узнал от него также, что многие парашютисты, воевавшие в этих местах, захоронены немного поодаль, в лесу. О них ходят легенды. Это в память о тех смелых людях здесь бытуют названия: «Партизанские землян-ки», «Колодец комиссара», «Пик героев».

Все это заставило меня вернуться в село. В сельсовете мне рассказали потрясающие вещи о подвигах народных мстителей. Но как звали бесстрашных парашютистов? Откуда они родом? Остался ли кто-нибудь из них в живых? И если да, то где они сейчас? Чем занимаются? Вопросы роились в голове, а ответы...

— Мы жили с ними, как братья,—рассказывали се-сенцы,— но знали их только по именам — Олег, Валя, Ефим... Одни пали в боях, другие перешли линию фронта...

Вернувшись в Кишинев, я обратился к архивам. Очень хотелось разузнать подлинную историю здешних партизан, их имена. Но мои старания долгое время оставались тщетными.

И вот как-то в редакцию газеты «Молдова Сочиалистэ», где я работал, прибыло письмо из Херсона от журналиста Д. Файнштейна. Автор письма сообщал, что в лесах под селами Бравичи и Сесены весною 1944 года действовал партизанский отряд «Журналист» под руководством Жоры Смилевского. Газета на основании письма подготовила и опубликовала корреспонденцию, проиллюстрировав ее фотографией, присланной тем же автором. Затем последовали отклики из самых разных мест.

«Мы сразу узнали людей на снимке,— с большой радостью заявили нам несколько сесенских жителей.— Ведь мы, как говорится, ели с ними из одной миски. А то, что фамилия командира — Смилевский, нам стало известно только теперь».

Ценные сведения дали нам бывшая партизанка Клава Крикуненко из Ростовской области, сын Смилевского, проживающий в Ленинграде, мать разведчика Анатолия Володина из Новосибирска. При содействии Александра Коренева, научного сотрудника Института истории партии при ЦК КП Молдавии, мы получили из Киева полный список партизан этого отряда, краткие характеристики на каждого из них, тексты телеграмм, переданных по партизанским рациям из вражеского тыла.

Пожелтевшие от времени архивные документы заговорили.

Письмо из Москвы:

«Среди награжденных орденом Красной Звезды Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 мая 1945 года за доблесть и мужество, проявленные в партизанской борьбе против немецко-фашистских захватчи-ков, имеется Смилевский. Орден ему значится неврученным».

(Из списка награжденных).

Письмо из Киева:

«...17.3.1944 года Смилевский на самолете выброшен в район леса западнее г. Оргеева Молдавской ССР в должности командира партизанского отряда. После приземления вел бой с отрядом полиции в течение шести ча-сов, уничтожив до 20 солдат и полицейских. Воспользовавшись темнотой, прорвал кольцо окружения и без потерь ушел от преследования. Поддерживает регулярно радиосвязи со штабом ПД, сообщая ценные разве-дывательные данные о концентрации войск противника, строительстве оборонительных рубежей и переправ на реках в районе действия отряда.

Проведением боевых операций руководит лично. 27.3.1944 года в районе села Бравичи в результате налета на колонну убито 13 немцев, остальные рассеяны. 28.3.1944 года там же разгромлено имение местного помещика, имущество роздано местному населению. С 18 по 28 марта отряд вырос с 11 до 88 человек».

(Архивный материал).

Письмо из села Куйбышево Ростовской области:

«...В Молдавию нас вылетело 11 человек. Все те, кто были в Херсоне, а также братья коммунисты Исайкины (Ефим—комиссар, Федор—начпрод), Анатолий Коваленко, Илья Михайличенко и Василий Хорольский. У переводчика молдаванина Кости не раскрылся парашют, и он погиб. Здесь у нас был боевой партизанский отряд. В первый же день нам пришлось принять бой с полицией... Мы быстро познакомились с лесником Кирикэ и его сыном. Они привели к нам молодых парней, которые влились в наш отряд. Никто, кроме Василия Кирилловича, не был журналистом, но все считали за честь драться под его началом. Мы устраивали засады на немецкие колонны, с боем отбивали советских военнопленных, минировали дороги. В одной из засад погиб наш комиссар Ефим Исайкин... Со штабом имели связь каждый день, слушали известия с Большой земли и радовались успехам наших войск. Вскоре к нам был выброшен еще один отряд, и мы с ними соединились...»

(Из воспоминаний Клавы Крикуненко, партизанки отряда «Журналист»)

Письмо из партизанского отряда:

«Я названный брат Вашей сестры Валентины и ее командир. При встрече она Вам расскажет, как трудно и вместе с тем интересно воюют на нашем фронте- Ваша сестра — хороший, отважный солдат. За свои подвиги Валя представлена к правительственной награде».

(Из письма командира партизанского отряда «Журналист», адресованного сестре радистки Вали Максимовой)

Письмо из партизанского отряда:

«Долго не писала, не было возможности. Дело наше солдатское. Не всегда все можно. Живу пока ничего. Скоро иду на задание. Опять писать не буду. Ну, а ты пиши по старому адресу. Мне передадут. Если буду жива-здорова, отвечу. Я твое фото вожу с собой. Ты даже не можешь себе представить, где путешествует твой портрет».

(Из фронтового письма от 21 февраля 1944 года радистки Вали Максимовой, адресованного старшей сестре Марии в город Бийск Алтайского края),.

И вот опять я поехал в Сесены. Образы народных мстителей, их бессмертные подвиги, словно контуры проявляющегося на фотобумаге изображения, стали вырисовываться до мельчайших подробностей. Передо мной вставали картины, полные героики, славы и трагизма.

«Журналист» приземляется в кодрах

Смуглый молодой человек, покусывая мундштук трубки, прохаживался перед обугленным зданием вокзала. «Что же могло случиться, почему нет Василисы, — думал он. — Ведь ей хорошо известно, что мы пробудем здесь всего несколько дней».

Чуть поодаль, усевшись на груды камней, мирно беседовала группа людей. Одетые в кожухи и овечьи, телогрейки, они во многом напоминали молдавских крестьян. Шутили, громко смеялись. Один из «крестьян» обратился к высокому парню со следами оспы на лице:

— А как будет по-молдавски «добрый день»?

— Буна зиуа, — последовал ответ.

— А как будет «спасибо»?

— Мулцумеск.

Люди в кожухах хором повторяли незнакомые им слова, как на уроке.

Кто же они такие и зачем они здесь? Братья Ефим и Федор Исайкины, оба коммунисты, приехали сюда с берегов Волги. Анатолий Володин — сибиряк из-под Новосибирска. Имя румянощекой девушки, которую партизаны в шутку называли «Пампушкой»,— Клава Крикуненко. Тоненькая, как тростинка, девушка с коротко остриженными волосами — радистка Валя Максимова. Первая выросла в Донских степях, вторая — у подножья Алтайских гор. Олег Ненахов и Анатолий Коваленко — ростовчане, Василий Хорольский и Илья Михайличенко родом из Запорожья. А переводчика черноглазого молдаванина зовут Николаем, фамилия его —Костя. До войны все были заняты мирным трудом. Опасность, нависшая над Родиной, заставила их взяться за оружие.

И вот немногочисленный партизанский отряд, руководимый коммунистом Смилевским, отправляется на очередную сложную операцию в тыл врага. Эта третья по счету «командировка». Первая была в район Запорожья, вторая — в Приднепровье, недалеко от Херсона. А эта намечается в молдавские кодры.

Партизаны получили соответствующий инструктаж, приготовили снаряжение, боеприпасы. До отлета оставалось немного времени, и они решили отдохнуть. Клава, расправив на прикладе автомата листочек бумаги, принялась писать письмо — последнее с Большой земли.

Послышался гул мотора, и на изрытой снарядами площади перед вокзалом остановился грузовик. Из кабины вышла женщина с ребенком.

— Ася! — воскликнул мужчина с трубкой и побежал к машине.

Жора Смилевский обнял жену и сына.

— Мост через реку разрушен, и нам пришлось добираться в объезд,—говорила Василиса. Потом с тревогой спросила:

— Опять уезжаешь?

Жора кивнул головой. Подняв сына на руки, он долго не сводил с него глаз. Кто знает, суждено ли будет ему еще увидеть его? Не будь войны, он вечерами гулял бы с сыном по парку родного Николаева, поливал бы цветы под окнами своего дома. И каждое утро, как это бывало до войны, спешил бы в редакцию молодежной газеты «Бiлшовицке племя», где работал заместителем редактора. Прямо из блокнота диктовал бы машинистке репортаж или корреспонденцию, и в них делился бы с читателями своими думами, переживаниями, радостями. Так хорошо было сидеть в поле у комбайна с блокнотом в руках, бывать в кругу рабочих или выходить с рыбаками в море, беседовать с участниками художественной самодеятельности... А сейчас ему натирает плечо ремень автомата. Пришлось отказаться даже от записной книжки. Ведь он командир группы разведчиков, бойцов «невидимого фронта», и любая лишняя бумажка может погубить его и многих других.

Товарищам по оружию была известна профессия их командира до войны. Они питали к Жоре Смилевскому как представителю советской печати особое уважение. Возможно, поэтому, когда встал вопрос о том, как назвать свой отряд, все сошлись на одном: «Журналист».

...В ночь с 16 на 17 марта 1944 года с аэродрома поднялся самолет и взял курс на запад.

- Значит, договорились? — Смилевский старался перекричать шум моторов. — Отныне я снова— Василий Кириллович, а все остальные будут называть друг друга только по имени.

В небе над Сесенским и Бравичским лесами одиннадцать смельчаков бросились в черную, расстилавшуюся под крылом самолета бездну. Парашют Николая Кости не раскрылся, парень разбился. Сильной воздушной волной Хорольского унесло за дальние холмы, он потерял связь с товарищами. А Клавин парашют опустился, как огромная шляпа, на верхушки деревьев. Девушка повисла, маятником закачалась в воздухе, спрыгнуть на землю долго не удавалось. Тем временем над лесом уже занималась утренняя заря, и оставаться дальше в этом положении было опасно. Наконец ветер, словно угадав отчаяние девушки, подставил ей ветку. Клава с большим усилием уцепилась за нее рукой, подтянулась, приникла к стволу дерева. Теперь она смогла, достав нож, перерезать стропы и распутать парашют. Через некоторое время Клава уже была среди благополучно приземлившихся товарищей.

Все девять, применяя различные условные сигналы и знаки, пустились в поиски исчезнувших. Искали долго, но безуспешно. Подавленные, раздосадованные, ушли в глубь леса.

— Что будем делать без переводчика? — задумчиво спросил комиссар Ефим.

— Жаль парня,— с огорчением сказал Василий Кириллович, — теперь будет труднее, чем можно было предположить... и Хорольского не стало... что могло случиться с ним...

И вдруг, нежданно-негаданно, точно из-под земли, появились три женщины, закутанные в шали. Это были, по-видимому, богомолки. Они направлялись в монастырь, стены которого белели сквозь деревья на противоположном склоне и откуда доносился перезвон колоколов.

— Кто вы будете? Что за село поблизости? —спросил командир, подходя к женщинам.

Крестьянки недоуменно переглянулись:

— Че ынтрябэ, фа?*

* Что он спрашивает?

Не сумев ничего выяснить даже при помощи жестикуляций, партизаны пошли своей дорогой. Богомолки вернулись в село, не на шутку перепуганные.

А над селом уже разносилась дробь барабана. Это означало, что всем надо немедленно собраться на площади перед зданием примарии. Люди с тревогой спрашивали друг друга: «Что случилось?» Никто толком ничего не знал.

Шеф жандармского поста встал на стул среди толпы.

— Господа! — крикнул плутониер** пискливым голосом.— В нашем поселке найден парашют, а рядом с ним труп партизана. Разбился о землю. Но это один. А где остальные? Не один же он прыгал с самолета. Теперь они будут грабить, убивать, сжигать ваши дома. Так вот, если хотите спокойно спать и спокойно жить, вы обязаны помочь нам обезвредить этих бандитов. Мы должны их поймать сегодня же, немедленно, ибо завтра будет поздно!

** Плутониер — чин в румынской армии.

Толпа зашевелилась, загудела. Но на лицах у большинства собравшихся жандарм отнюдь не увидел тревоги. «Они рады большевикам, — посинев от злости, подумал про себя плутониер. — Болваны! Я заставлю уничтожить партизан вашими же руками».

Сельские богачи пытались убедить крестьян ринуться в лес на поиски парашютистов. Но люди молча разошлись по домам.

Взбешенным жандармам удалось собрать лишь жалкую кучку из кулаков и молодых новобранцев. Впереди, пыхтя, бежали примарь и шеф поста. Первый подбадривал и подгонял собранную ораву, высоко над головой подняв толстую сучковатую палку, а второй держал в руке пистолет. Дойдя до опушки леса, толпа приостановилась.

— В шеренгу на расстояние друг от друга в десять шагов, разомкнись! — скомандовал шеф поста. — Очистим лес от большевиков!

Часам к двум-трем пополудни один из жандармов натолкнулся на партизан. Те открыли огонь из автоматов. Жандарм, сраженный пулями, скатился в овраг. Толпа преследователей бросилась врассыпную наутек. Ллутониер заорал, пытаясь вернуть их обратно.

— Остановитесь! Канальи, стрелять буду!

Но тем было не до плутониера. Они продолжали бежать, гонимые страхом.

Примарь, несмотря на свою неповоротливость и грузную фигуру, первым добежал до деревни. В срочном порядке он стал вызывать подкрепление из Оргеевского и Каларашского полков. Вскоре в село прибыл взвод солдат, и со стороны леса послышалась перестрелка, не утихавшая до позднего вечера. Федора, брата комиссара, ранило в голову. Человек двадцать жандармов и солдат нашли в тот день свою смерть на лесных тропах. Осталь-ные отступили в село.

За ночь ветер стих. Село лежало, окутанное кладбищенской тишиной. На погруженные в безмолвие деревья плавно падали крупные пушистые снежинки. Девять партизан молча шагали друг за другом, удаляясь в самую глубь леса, и свежий снег засыпал их следы.

...Утром мош Александр Кирикэ вышел на порог своей хаты. Отсюда, с высоты пригорка на лесной опушке, где стояла хата, село было видно, как на ладони. Улица, тянувшаяся вдоль села, оживала. У ворот чернели кучки людей. «Вчерашнее обсуждают»,— подумал дед. Впрочем мысль о том, что где-то рядом находятся партизаны, всю ночь не давала и ему покоя.

Мош Александр взялся было за топорик, долго рассматривал, пробовал пальцем его лезвие, затем присел на пенек и начал стругать тычки для виноградника. Но работа не клеилась. «Если я, человек, всю жизнь прожи-вший в нищете, обманутый богачами, обиженный прима-рем и жандармами,— говорил сам себе старик,— если я не помогу партизанам, кто же тогда? И кто лучше меня знает все тропинки в лесу?»

Долго не сводил глаз со стрехи, под которой лежало спрятанное ружье. «Взять его или не брать?» В конце'' концов решился: «А будь что будет!» Достал ружье, вошел в дом и принялся чистить ствол.

— Куда, старый, собрался? — сердито проворчала жена.

— На охоту. Как раз пора...



Сердце не ошибается

Целую неделю не возращался с «охоты» Александр Кирикэ. А вернувшись, не стал засиживаться дома. С утра до вечера — все в селе, среди людей. Послушает, что говорят, сам в беседу встрянет, расспросит, совет подаст.

Однажды к деду Кирикэ обратились братья Ион и Григоре Захария:

— Мош Александру, вам уже пришлось пережить не одну войну... Посоветуйте, что делать?..

— Верю я только своим глазам и ушам, — ответил старик. — Так вот что я вам скажу. Раз уж начал немец без разбора всех хватать и гнать под ружье, значит, плохи у него дела. А гляньте на дороги, разве не ясно, что фронт приближается. И еще как приближается!

Покрутив седые усы, поучительно растолковал:

— А почему немец бежит? Очень все и без слов понятно. Потому что русские сильнее и правда на стороне советских. А теперь смекайте сами, что делать. Выбирайте: или лесная тропа, или дорога за Прут. Третьего пути, сынки мои, нет! Прислушайтесь к сердцу своему. Оно-то никогда не подведет...

Мош Александру, кряхтя, вырвал торчавшую из пос-тола соломинку, затем выпрямился и, опираясь на суковатую палку, побрел к центру села. А братья Захария остались, как на распутье, и молча смотрели ему вслед.

— Старый не из тех, кто бросает слова на ветер,— сказал наконец Григоре.—О лесе упомянул. Это, видно, не зря...

Подгоняемая жандармскими штыками из ворот примарии вылилась на улицу большая толпа людей. За толпой бежали женщины. До самой околицы, где дорога сворачивает на Бравичи, они жалобно голосили, прижимая к себе детей, надеясь разжалобить конвоиров. Арестованные сесенцы шагали, понурив головы.

А молодой весенний ветер, не замечая человеческого горя, весело дул над землей. Быстро просыхали холодные лужи на дороге. Яркое солнце ласкало поля. Не сегодня-завтра там можно начать работы. Но тех, кого вели под конвоем, это не радовало.

— Шире шаг, чертово отродье! — подгоняли прикладами жандармы.

В Бравичах людей загнали на школьный двор, огороженный колючей проволокой. Одних выводили отсюда рыть окопы в долине Кулы, а других выстраивали в колонны и гнали насильно дальше — к Пруту.

Однажды незаметно для стражи во двор школы пробралась девушка. Она примостилась под деревом рядом с молодым человеком и о чем-то тихо беседовала с ним. Но ее заметил офицер.

— Ты как сюда попала? —гаркнул он, подходя к ней. — Ведь это строго запрещено!

— Это моя жена, господин лейтенант, — ответил парень, став по стойке «смирно». — Мы недавно поженились.

— Вот оно что! Нежная любовь! — с издевкой сказал тот. — А она недурно сложена!

Парень чернел от гнева. Кровь бросилась в лицо молодой женщине. Лейтенант повернулся к сопровождавшим его двум солдатам и приказал:

— А ну-ка, вы, разденьте ее, посмотрим на красавицу.

Девушка бросилась бежать. Но солдаты догнали ее, приволокли к лейтенанту и стали срывать с нее одежду. Отчаянный крик разнесся вокруг. Парень не стерпел такого надругательства. Сжав тяжелые кулаки, он набро-сился на офицера. И тогда случилось страшное: фашист выхватил пистолет и выстрелил в парня в упор. Бедняга рухнул наземь, как подкошенный. С душераздирающим криком девушка вырвалась из рук солдат. Раздалось еще два выстрела. Крик оборвался...

Все это произошло на виду у арестованных. Лагерь не засыпал всю ночь.

В стороне от всех шепталась группа парней.

— Нечего нам больше оставаться в этом аду, — твердил Владимир Годорожа, известный среди сесенцев смельчак.

— Бежать? —спросил Павел Бежан. —Поймают — расстрел на месте.

— Как хотите, — стоял на своем Владимир. — Риск есть риск. Жизнь одна у человека.

Под прикрытием ночной мглы тени просочились сквозь ограду колючей проволоки, выбрались из села и пошли наугад через поля. Перед рассветом беглецы были уже в лесу. Остановились на поляне возле Чофульского колодца.

— А если не найдем партизан? — с тревогой в голосе спросил один из них.

— Тогда сами станем партизанами, — отпарировал Владимир Годорожа.

Владимир знал, что у Чофульского колодца изредка появляются лесные люди с автоматами. Он аукнул несколько раз в надежде, что кто-нибудь услышит. Эхо, прокатившись по деревьям, заглохло, и лес вновь погрузился в таинственное и жуткое безмолвие.

Парни двинулись по тропинке, ведущей вверх по кру-тосклону. И вдруг на пути им встали трое с автоматами.

— Что за люди?

— Добрые! — ответил Годорожа, говоривший немного по-русски.

Незнакомцы предложили парням присесть на сваленное ветром дерево. Один из автоматчиков, куривший трубку, учинил подробный расспрос: откуда идут, куда направились, сколько фашистов охраняет бравичский лагерь, в каком именно месте они роют окопы.

Парни отвечали обстоятельно.

Человек с трубкой продолжал спрашивать:

— Вы, наверное, знаете, где живет Петр Кожокарь из Сесен?

— Еще бы! Конечно знаем! Ведь мы односельчане.

— Так вот, слушайте внимательно. У него живет румынский капрал, гад из гадов. Нужно доставить его к нам...

— Притащим! — решительно ответил Владимир Годорожа, поняв, что это будет их проверкой.

Дорогу к дому Петра Кожокаря знали все. Пробирались огородами. Притаились в тени высокого заросшего тамариском забора. Окно слабо светилось. Капрал был в комнате один. Но вот погас свет. Выждали еще немного и тогда по команде Владимира приступили к делу. Капрал оказался пьяным. Его быстро связали, Павел Бежан заткнул ему рот тряпкой. Сунули в мешок, подняли на плечи и — айда.

Ношу доставили в условленное место, к колодцу на лесной поляне. Сложив ладони рупором, Владимир трижды гикнул: «Ку-ху! Ку-ху! Ку-ху!». Из-за деревьев появился человек с автоматом и подал знак следовать за ним. Партизанская база находилась еще далеко отсюда. Нужно было преодолеть овраг, поросший кустарником, и выйти к Ватчинскому лесу. На тропинке за поворотом стояла вооруженная девушка. Партизаны обменялись с ней паролями. Прошли еще немного и вдруг — что такое?— смотрят парни и глазам своим не верят — на пне сидят с автоматами братья Ион и Григоре Захария. Не успели выразить свое удивление, как появились и другие сесенцы — Михаил Василяну, Александр Буду, Василий Пую, Георгий Чиботару, Ион Даницэ, Семион Ага. — Мы-то думали, что будем первыми!—воскликнул Владимир.

А первым из сесенцев установил связь с партизанами дед Александру Кирикэ. Это он приносил им продукты, помог отыскать удобное место для размещения базы отряда, был и переводчиком, и проводником. Кто-то из парашютистов, острый на язык, прозвал деда хозяином кодр. И в самом деле, дед умел слушать и понимать говор леса, знал все нехоженые тропы и самые укромные уголки, знал, как зайти в лес и как выйти из него незамеченным. Он был глазами и ушами отряда. Его дом на опушке леса превратился в своего рода промежуточную базу между селом и партизанами. Именно через эту хату местные жители находили путь в отряд, командир всегда советовался с дедом. Так было и на этот раз, когда Василий Кириллович рассказал ему о вчерашней встрече с беглецами из бравичского лагеря.

— Парни что надо! — был ответ старика.

Дед Александру привел в отряд и своего старшего сына Георгия. Это был смелый, решительный девятнадцатилетний парень, с лирической стрункой в душе. Вот и сейчас он вышел из чащи с охапкой хвороста. Бросил его у костра, над которым в ведре кипела похлебка, вынул из-за пазухи букетик подснежников и преподнес розовощекой девушке. Тронутая таким вниманием, Клава смутилась и спрятала лицо в цветы.

— Фармосе! Форте фармосе!* — восторженно воскликнула она, истощив наполовину запас знакомых ей молдавских слов.

* Фрумоасе! Фоарте фрумоасе!— Красивые! Очень красивые!

После полуночи, когда все партизаны, кроме патрулей, спали, радистка и командир отряда установили связь с Большой землей. «Местные жители, — сообщил в эфир человек с трубкой, — оказывают нам всякую под-держку. Пришлите оружие, мины».

В следующую ночь над лесом уже кружил самолет. Комиссар Ефим и сын деда Александра выбежали на поляну и подожгли заранее приготовленные кучи хвороста. Вскоре над головой послышался необычный шорох — в кусты падали привязанные к парашютам ящики.

На утро командир вручил каждому сесенцу по новенькому автомату.



Встреча

— Слыхала, кума, новость? — засуетились женщины в селе. — Говорят, пришли партизаны и раздают людям помещичье добро.

Крестьяне не скрывали своей радости. Лишь немногие, которым при оккупантах жилось не так уж плохо,, ходили хмурыми. Боярин, поп, примарь, шеф жандармского поста еще накануне исчезли вместе со своими семьями, побросав все свое добро.

Сесенцы хлынули через холм к усадьбе боярина Руссо, расположенной на опушке. Люди столпились у амбаров, складов, у загонов для скота, и началась шумная дележка всего, что можно было поделить, — ведь все это было накоплено боярином ценою их же пота и крови. Комиссар Ефим >со своим братом Федором, разведчик Олег и вооруженные сельские парни Георге Кирикэ, Александр Буду и Михаил Василияну расхаживали в толпе, следя за порядком.

— Товарищ, — обратился к партизанскому комиссару крестьянин в высокой кушме, указывая рукой на подводу, запряженную двумя волами,— вот там приготовили для вас кое-что из продуктов. Куда прикажете везти?

Комиссар поблагодарил. Пополнить партизанские запасы было более чем кстати.

Когда последние подводы, груженные всяким добром, покинули боярскую усадьбу, по дороге со стороны реки Кулы появился немецкий солдат верхом на коне. Он направился прямо к усадьбе. Партизаны притаились в засаде. Ничего не подозревая, всадник въехал в ворота — и тут же очутился в руках у молодцов. Его быстро связали и заперли в погребе. А вслед за всадником тянулся по долине военный обоз.

Спустя полчаса завязалась жестокая схватка. Перешуганные лошади вставали на дыбы, бешено ржали и метались, топча и давя копытами припавших к земле фашистов. Пули свистели над долиной, косили непро-шеных гостей.

Но фашистов было много, и они теснили партизан. Несколько немцев пробрались к воротам. У Федора кончились патроны, и он перешел к гранатам, то и дело выхватывая их из-за пояса. Олег наскоро перевязал ок-ровавленный локоть и опять кинулся в бой. Гитлеровский офицер выскочил из канавы и побежал к боярскому дому с поднятым над головой пистолетом. Ефим взял его на мушку, спустил курок. Фашист повалился навзничь. Оставшись без патронов, комиссар бросился к нему, чтобы взять пистолет. Но офицер был еще жив, он успел выстрелить...

Партизаны вернулись на базу с одним пленным, с подводой трофейного оружия и... без комиссара. Первая победа принесла и первую утрату.

Тело Ефима завернули в парашютное полотно и схоронили у Чофульского колодца. Партизаны стояли у могилы товарища в глубоком молчании, склонив головы. Никто не плакал. Только лица их были мрачны, только ненависть и жажда мести еще больше разгорались в их душах. Могильный холмик тщательно разровняли, присыпали сухими листьями, чтобы враг не обнаружил места захоронения комиссара. Федор посадил у изголовья брата молодой дубок. С тех пор Чофульский колодец в память об отважном волжанине называют «Колодцем комиссара».

Федор Исайкин, помимо функций начпрода, стал исполнять теперь и обязанности комиссара.

Партизаны все чаще проводили смелые операции. Смерть подстерегала фашистов в самых неожиданных для них местах. Радистка Валя передавала одно за другим сообщение о новых успешных действиях партизан: «Взорвали два моста на дороге, по которой отступает неприятель», «Отбили у фашистов большую группу пленных, которых гнали в сторону Прута. Раздали им оружие, и сейчас они сражаются вместе с нами», «На сегодняшний день уничтожили более шестидесяти гитлеровцев», «Многие бессарабцы бегут из армии Антоне-ску и переходят с оружием на нашу сторону», «Молдавские партизаны поймали двух немецких офицеров, у ко-торых удалось узнать, что в долине реки Кулы фашисты копают противотанковый ров длиною в десятки километров». Кстати, следы этого оборонительного сооружения сохранились и поныне. Ров тянулся от Оргеева до Корнешт.

В Кишиневе поднялся переполох. Встревоженные опасностью, нависшей над столь важным стратегическим участком, генералы настойчиво требовали от офицеров дислоцированных в районе Бравичей частей «покончить раз и навсегда с партизанами». «Этого только нам не хватало,— с беспокойством думали они. —Каким образом могли узнать большевики, что именно в долине Кулы будет проходить наша линия обороны? Ведь только поэтому, наверное, и присланы сюда их диверсионные группы...»

И в самом деле, народные мстители превратили лес в настоящую крепость, наводящую ужас на врагов. Кодры стали фронтом без передовой. Вернее, передовая была в каждом овраге, у каждого куста, на каждом по-вороте. У фашистов, путь которых лежал через эти леса, кровь леденела от страха. Знали они, что многим из них не сдобровать.

Немцы готовились оказать на этом участке ожесточенное сопротивление наступавшим советским частям. Именно здесь позже была сосредоточена группа фашистских войск под названием «Южная Украина», Однако, благодаря вовремя полученным разведывательным данным, советское командование разгадало планы противника, и в период Ясско-Кишиневской операции основные удары по врагу были нанесены совсем на других направлениях — ниже Бендер и в районе Ясс.

...Василий Кириллович вызвал как-то к себе в землянку сибиряка Анатолия Володина, запорожца Илью Михайличенко и сесенцев Владимира Годорожу и Павла Бежана и сказал:

— Ребята, в последнее время единственная артерия, которая связывает фронт с вражеским тылом, это железная дорога Кишинев — Яссы. Было бы неплохо организовать диверсию на станции Калараш. Но там большое скопление фрицев. Поэтому есть смысл взорвать железнодорожный мост у Быковца. Восемнадцать километров туда и восемнадцать обратно. Все надо проделать за одну ночь. Сумеете?

— Будет сделано, товарищ командир!—решительно ответил за всех сибиряк.

Еще засветло четверо парней вышли из леса и направились в долину реки Икель. Весенний паводок затопил всю низменность от края до края. Идти надо было напрямик, чтобы избежать неприятных встреч на дороге. Холодный ветер хлестал по лицу. Тонкая ледяная корка ломалась под ногами. На другой берег парни пробрались озябшие, мокрые до пояса. У Владимира зуб на зуб не попадал, как в лихорадке. Анатолий снял с себя полушубок и набросил на плечи товарищу.

Шли к станции Быковец через пролески и виноградники. Осторожно, стороной миновали переполненное фашистами село. В темноте наощупь принялись минировать мост.

— Быстрее, быстрее!—торопил Анатолий, а сам прижался ухом к рельсу.— Слышен гул, идет поезд!

Партизаны поспешно удалились от моста. Они уже были за холмом, когда раздались оглушительные взрывы и долина озарилась языками пламени от пылающих вагонов с боеприпасами.

Рассвет застал их в лесу, неподалеку от села Фру-моаса. Измученные ходьбой и бессонной ночью, они устало опустились на кучу хвороста. Говорить ни о чем не хотелось. Только Илья, облегченно вздыхая, несколько раз повторял:

— Да, фрицы, поди, беснуются сейчас.

И вдруг рядом, точно гром с ясного неба, раздалось:

— Руки вверх!

Изрядно перепуганные, партизаны вскочили. На них смотрели дула автоматов. Минута была критической. И вот тут-то среди неизвестных, напавших на них, Анатолий заметил знакомое лицо. Он вскрикнул:

— Иван Иванович!

— Толя!—последовало в ответ.

Бородатый мужчина бросился с распростертыми объятиями настречу Володину. Они крепко обмялись. Партизаны и те, что напали на них, плотным кругом обступили приятелей.

— Наши из штаба сообщили,— заговорил Анатолий взволнованно,— что вы полетели сюда во главе группы парашютистов из шести человек... Вот уже больше недели ищем вас в окрестных лесах и не можем найти.

— Вы нас, а мы вас,—оказал Иван Иванович, доставая кисет и скручивая козью" ножку.— Дело в том, что во время неудачного приземления наша рация вышла из строя.

Теперь, конечно, все прояснилось. Оказалось, что партизанская группа отряда имени Фрунзе под началом командира Ивана Лысова и комиссара Николая Тетянко была заброшена дней на десять позже. Она предназначалась для поддержки отряда «Журналист», но, не сумев установить связи с ним, перешла к самостоятельным операциям. Группа численно выросла: в нее вступили многие жители Бравичей. Получился настоящий отряд. Базой ему служила сторожка лесника Хари. Сам мош Антон также принимал активное участие в действиях отряда. И еще одна хорошая новость: с Большой земли прислали для «Журналиста» нового переводчика вместо погибшего Кости.

Иван Иванович тут же представил его. Парня звали Николаем.

— Передайте Василию Кирилловичу,— сказал на прощание Иван Иванович,— чтобы он назначил время и место слияния наших отрядов.

...Василий Кириллович заметил подрывников еще на подходе к базе и вышел им навстречу.

— Чем обрадуете?

— Можете считать мост описанным... К тому же вам привет от Ивана Ивановича.

— Ну-у?! Это здорово! Где же он?

— Совсем рядом, у лесничества.

Все собрались у костра, и только Валя не разлучалась со своими наушниками. Она внимательно слушала и что-то быстро записывала. В ее далекую партизанскую землянку проникал любимый голос Левитана. Но вот, сняв наушники, радистка подбежала к командиру:

— Интересное сообщение!

Василий Кириллович взял у нее листок бумаги, пробежал глазами, а потом прочел вслух для всех. Это была очередная сводка Сов информбюро:

«В течение 26 марта... войска 2-го Украинского фронта, продолжая стремительное наступление, несколько дней назад форсировали реку Днестр на участке протяжением 175 километров, овладели городом и важным железнодорожным узлом Бельцы, с боями заняли районные центры Молдавской ССР город Фалешты, Глоданы, Болотино и, развивая наступление, вышли на нашу государственную границу — реку Прут—на фронте протяжением 85 километров».

Известие это переполнило радостью партизанские сердца.

«Вот она,— писала газета «правда»,— ...долгожданная, трижды желанная Государственная граница нашей Отчизны, тридцать три месяца назад попранная врагом».



Лес в огне

Жена моша Антона Хари, сгорбленная невзгодами старушка, суетилась у печи, пекла хлеб. Лесник еще накануне вечером ушел с партизанами и пока не возвращался. В задней комнатушке остались только радистка Нина и переводчик отряда имени Фрунзе —Андрей. Они возились с рацией, старались наладить ее.

Женщина заметно волновалась. Она то и дело подходила к окну, поглядывая на тропинку, бежавшую через поляну вниз к колодцу. «Что там могло стрястись? — думала она.— Где он столько пропадает?»

Внук уже больше часа как отправился за водой, а его все нет да нет. Наконец мальчик показался на тропинке. Но шел он не один — за ним следовало двое неизвестных. Женщина всмотрелась внимательнее и по-бледнела: то были немцы. Не раздумывая, тут же бросилась в заднюю комнатушку и крикнула: «Немцы». Нина быстро взяла пистолет и встала за дверью. Андрей же, схватив автомат, выпрыгнул в окно, выходившее во дворик, и притаился за штабелем дров.

Дойдя до порога, фашисты толкнули мальчика, показывая ему знаками, чтобы открыл дверь.

— Хенде хох!—раздался за их спиной резкий голос Андрея.

Немцы замерли с поднятыми руками. Вышла из засады Нина, обыскала гитлеровцев. В кармане одного из них она обнаружила разговорник с аккуратными записями на русском языке: «Ты есть плен», «Сколько ки-лометров до Москвы?» У другого, кроме оружия и документов, отобрала медаль за участие в боях за Крым и несколько снимков повешенных советских людей.

— Вот каковы ваши боевые «подвиги», бандиты! — скрипя зубами, с ненавистью проговорил Андрей и прицелился автоматом.

— Нет, Андрей, постой,— остановила Нина.—Подождем командира, может, эти еще пригодятся, как-никак — «языки».

Фашистов связали, заткнули им рты и бросили в догреб...

А на другой день Андрей с группой товарищей ушел в разведку и у стен Циганештского монастыря наткнулся на фашистскую засаду. Завязалась схватка. Петра Харю, сына лесника, разведчики отправили в сторожку, чтобы дать знать о случившемся. Партизаны тотчас же помчались на выручку товарищей. Захваченные врасплох фашисты бросились кто куда, оставив на месте схватки трупы восемнадцати солдат и одного офицера. Но и партизаны понесли потери: погиб переводчик Андрей и смелый бравичский парень Василий Фролов. С горькой болью в душе боевые друзья перенесли убитых поближе к сторожке и похоронили здесь под яблоней.

Однажды группа немецких солдат прокладывала телефонный кабель из Речулы в Курки. Немцы шли на расстоянии шагов двадцать друг от друга. У колодца, что возле сторожки, они остановились пошить и передохнуть. Один из них решил заглянуть в сторожку и стал подыматься вверх по тропинке. Каждые два-три шага он останавливался, чтоб осмотреться вокруг, снова шагал и снова настороженно прислушивался. То ли предчувствовал опасность, то ли солдаты были предупреждены, что в этих лесах надо быть начеку. Кто знает? Но где спрячешься, если за плетнем, ограждающим лес-ную сторожку, притаились партизаны с автоматами и внимательно следили за непрошеным гостем?

Дойдя до калитки, немец вдруг закричал, как ужаленный, и дал стрекача. В тот же момент заговорили автоматы, поливая фашистов свинцовым дождем. Некоторые из них, не успев даже взять оружие с подвод, бросились врассыпную, а другие так и свалились на месте, окошенные меткими пулями.

Немецкие подводы партизаны вкатили во двор сторожки, катушки с телефонным проводом подожгли. К вечеру отряд имени Фрунзе ушел в глубь леса, на высоту, откуда открывался вид на гряду отдаленных холмов. В ту же ночь перебазировался Сюда и отряд «Журналист». Партизаны заняли удобную позицию, с которой хорошо просматривалось все вокруг. Лесник мош Антон отправил семью к родственникам в село Онешты.

На следующее утро глухой рокот моторов нарушил тишину кодр.

— Со стороны Речулы по долине идут два танка, а за ними тьма немецких солдат! — доложил наблюдатель, сидевший с биноклем на верхушке дерева.

Командиры отрядов «Журналист» и имени Фрунзе сделали необходимые распоряжения, раздали бойцам патроны и гранаты. Рокот моторов становился все сильнее. Напряжение росло с каждой минутой. Гитлеровцы подошли к сторожке, окружили двор, кинулись в хату, но не найдя никого, озлобленные сорвали со стен ковры, рассыпали по лужам муку из мешков, подожгли дом. Закончив разгром, они удалились той же дорогой, что и пришли.

— Они на этом не успокоятся,— сказал командир отряда «Журналист». — Нужно готовиться к бою.

В субботу партизаны целый день рыли окопы. Василий Кириллович и Иван Иванович были все время с бойцами, давали указания, как лучше устраивать окопы, подбадривали новичков. Работа продвигалась быстро.

И как часто бывало в такие часы затишья, чувство близкой опасности у молодых притуплялось, и неуемная жажда к беззаботным шуткам и веселью овладевала ими. Только закончил Владимир Годорожа рыть свой окоп, вылез из ямы и попробовал вытереть шапкой пот со лба, как вдруг, цок!—кто-то кинул в него сухим комком земли. Обернулся, а там радистка Валя: стоит на дне окопа и кокетливо смеется.

— Молодой человек, может, подсобишь и мне выкопать?

Парень широко улыбнулся.

— Чего я только для тебя не сделал бы, Валюша!— сказал он. — А хочешь, я и поцелую тебя?.. — И тут же спохватился:—Эх, скорей бы кончилась война!

Проходивший мимо Василий Кириллович был невольным свидетелем этой сцены. «Война, война»,— повторил машинально он вслух за Владимиром. В глубокой задумчивости присел на пенек, закурил трубку и долго сидел так, окутанный табачным дымом. О чем он думал? Может быть, слова Владимира заставили его вновь почувствовать всю горечь страшно трудных военных лет» и перед ним встали картины разоренной, поруганной врагом земли, его друзья, которых унес из жизни неумолимый огненный ураган. А может, глядя на роющих окопы людей, горевал о том, что они лишены возможности трудиться на своих виноградниках и в садах, что предстоит им жестокий бой и неизвестно, кому придется сложить в нем голову, кто останется в живых и увидит светлый час победы.

Вполне вероятно, что подумал он и о себе, о своей партизанской доле, и неотступно, как всегда, в таких раздумьях, он спрашивал себя: «Суждено ли мне дождаться конца войны и вместо автомата снова взять в руки перо? Смогу ли я передать на бумаге все, что видел и пережил за эти годы?»

Тревожная задумчивость не покидала Василия Кирилловича весь день. Ни на минуту не уснул он и ночью, сон не шел к нему. Он часто выходил из землянки. На небе мерцали звезды. Вокруг стояла глубокая тишина. Однажды ему послышались чьи-то отдаленные шаги. Он сжал автомат покрепче и пошел проверить вдоль окопов, не заснули ли люди на посту. Все было з порядке. Только лес шумел глухо и таинственно.

Наутро, в воскресенье, 16 апреля, мош Александр Кирикэ взял с собой трех парней и направился в Сесены за съестными припасами. Но вскоре все четверо вернулись.

— Мы окружены! На нас идут немцы!—принесли они тревожную весть.

Партизаны быстро попрыгали в окопы и заняли своп места, согласно вчерашней расстановке. Мош Александр зарядил охотничье ружье и спрятался за толстый раздвоенный ствол дерева. Снял и положил рядом с собой кушму, достал из всех карманов патроны и сложил в нее.

— Ребята, подпускайте фрицев поближе. Огонь открывать только по команде!—приказал Василий Кириллович.

Цепи немцев приближались. Бруствер окопов ощетинился дулами автоматов и винтовок. Старик приспособил ружье на сучке дерева и взял на мушку одного из солдат.

— Огонь!—раздалась команда.

Рой пуль полетел в сторону гитлеровцев. Сыпанул по врагу и мош Александр свинцовой дробью, которую припасал на случай охоты на волков.

Завязалась перестрелка. Немецкое командование бросило в Ральском лесу против горсточки партизан в семьдесят бойцов более пятисот до зубов вооруженных солдат. Но народные мстители дрались, как герои. Им удалось отбить одну атаку, вторую, третью. Фашисты продолжали наседать.

— Выносите раненых подальше в овраг,— приказал Василий Кириллович девушкам, а сам по-пластунски пополз к окопам на правом фланге.

— Что случилось, почему замолк пулемет.

— Заклинился...—ответил Анатолий.

Командир присел, повозился немного у пулемета и вновь заставил его заговорить.

— Давай, Толя, жми! Не подпускай немцев к оврагу.

Василий Кириллович приподнялся и торопливо направился к центру линии обороны, туда, где противник особенно наседал. Сраженный пулей сасенец Александру Буду тихо сполз в окоп. Наспех перевязанные раненые партизаны возвращались в строй.

Убедившись, что фронтальными атаками не сломить партизан, фашисты немного отошли и начали обстреливать их позиции минометным огнем. Огненный шквал метался над окопами. Бойцы чем попало — руками, шапками гасили горевшую на них одежду. Потери росли неумолимо: шесть, восемь, одиннадцать, тринадцать... Пала Валя Максимова, погибли Олег Ненахов, Федор Исайкнн, Анатолий Коваленко.

Василий Кириллович занял место пулеметчика. Его очереди были беспощадными. Он видел, как падают один за другим гитлеровцы на опаленную минами землю. А немцы гнали в бой все новых солдат. В огне и дыме их силуэты казались чудовищами, затеявшими дикую пляску.

Смилевский припал к пулемету еще сильнее, отвратительные плясуны валились на землю один за другим. И вдруг глухой удар в голову. Потекла по лицу теплая струя крови. В ушах раздался оглушительный звон. Земля стала уходить из-под ног, будто проваливалась в бездну. Деревья закружились.

Командир опустил окровавленную голову и рухнул. Сделал было попытку подняться, но свинцовая тяжесть придавила к земле.

— Василий Кириллович!— бросился к нему комиссар Тетянко.

Но он уже не подавал признаков жизни... А рядом не утихало пламя, горел лес, громыхали взрывы, свистели пули, с треском падали наземь охваченные огнем ветви деревьев.

Четыре часа пламя и мины прореживали лес. Четыре долгих часа длилась схватка. Когда партизаны выпустили последние патроны, комиссар отряда имени Фрунзе Николай Тетянко выхватил из-за пояса две гранаты и крикнул товарищам:

— Отходите поодиночке по оврагу! Я прегражу фашистам путь!.. ...Из отряда «Журналист» в живых остались считанные бойцы: ростовчанка Клава Крикуненко, переводчик молдаванин Николай, запорожец Илья Михайличенко и тяжелораненый сибиряк Анатолий Володин.

Несколько дней бродили партизаны по лесу, голодные, оборванные. Изнуряла жажда. Если попадалась кое-где лужица в лунке, оставленной конским копытом, воду осто1рожно черпали листочком и подносили к губам метавшегося в лихорадке Анатолия.

В один из вечеров они набрели на то место, где недавно бушевал бой. Перед ними открылось ужасающее зрелище. Истерзанные взрывами деревья, усыпанная пеплом земля. Кучи стреляных гильз я трупы, трупы кругом. Здесь нашли и черное, обугленное тело Вали. Голову комиссара Тетянко изверги искололи штыками.

Партизаны сложили тела товарищей в один окоп и наскоро засыпали землей. И снова ушли в лес, петляя меж деревьями...

Фронт уже был совсем близко —на холмах по ту сторону Кулы находились советские части. Всего несколько километров отделяли партизан от своих. Но эти километры казались бесконечным расстоянием, казалось, их разделяла пропасть.

— Удастся ли нам преодолеть ее?—думал каждый про себя.

Летом 1944 года слово «Кула» часто мелькало в сводках Совинформбюро. «Сегодня в районе реки Кулы происходили бои местного значения...» Люди раскрывали карты и искали эту реку. Но на обычных картах ее не было. С ветвистыми вербами по берегам, она бежит лазурной ленточкой по широкой долине, которая делит надвое молдавские кодры. В иные засушливые годы пастухи легко перепрыгивали через Кулу с шестом. А в то время, когда здесь шли бои, ее широкая пойма стала труднопреодолимым препятствием.



Лицом к лицу со смертью

Скрипнула калитка, в темноте раздались чьи-то шаги. Постучали в дверь.

— Кто там,—спросила мэтуша Лисавета, ища рукой засов.

— Свои...

В дом вошли двое мужчин со звездочками на пилотках.

— Добрый вечер, мамаша!

— Бунэ сара! Добрый вечер!—гостеприимно ответила хозяйка.

— Мы — советские солдаты.

Лицо старой женщины озарилось светлой улыбкой.

— Присаживайтесь, дорогие гости.

Быстро постелила на стол самую красивую скатерть, принесла вина, поставила угощения. Солдаты заговорили о партизанах.

— И у меня есть сын там, в кодрах,— с гордостью сказала мэтуша Лисавета.

Она еще не знала, что ее сын Александр Буду погиб в Ральском лесу.

— Мы глубоко признательны тем, кто помогает нам бить врага!—и человек со шрамом на лице поднял -стакан.

— Давайте выпьем за их здоровье. Небось не только ваш сын у партизан?

— Конечно нет,— сказала доверчивая женщина.

И мэтуша Лисавета назвала еще несколько односельчан, которые активно помогали партизанам. Она не преминула упомянуть среди остальных и деда Александра Кирикэ.

Солдаты остались ночевать и ушли только на рассвете. Когда мэтуша Лисавета вышла во двор накормить птицу, то увидела, что в селе полно фашистов. «Проклятые,— подумала она,— видно, отбили наших опять назад. Не дай бог, попали в лапы немцев советские, которые ночевали у меня».

А в полдень двое вооруженных фашистов вывели тетушку Лисавету из дома и потащили в комендатуру. Сердце больно укололо подозрение.

В комендатуре ее затолкнули в темноватую комнату. За столом в кресле сидел эсэсовец. Подняв глаза, тетушка Лисавета обомлела. Рядом с офицером стояли, заложив руки за спину, ее вчерашние «советские».

Тот, что со шрамом на лице, пристально посмотрел на нее со злобной улыбкой. Второй оскалился, как хищный зверь, завидевший свою жертву.

Обнаружив среди мертвых партизан в Ральском лесу тело сесенского парня, фашисты переодели двух власовцев в советскую форму и послали их к матери убитого Александра Буду. Коварство принесло ожидаемые-, плоды.

— Это семья партизана Кирикэ?— спросил офицер, показывая кивком головы в дальний угол комнаты.

В углу, сбившись в кучу около матери, сидели перепуганные девушка и двое мальчиков с окровавленными' лицами. Тетушка Лисавета узнала их. «Господи, что я натворила?!» — подумала она, кусая губы. Вскипая от гнева, старая женщина подошла к тому, со шрамом, и плюнула прямо в лицо.

— Собаки! Выродки!

Фашисты кинулись на нее. Били до тех пор, пока она без чувств не свалилась на пол. Затем привели сюда детей Александра Кирикэ. Схватили за грудь Павла, швырнули об стенку, хлестанули железным прутом полипу, голове, по спине.

— Говори, скотина!—орали палачи.— Где твой отец?-Где твой старший брат Георге?

— Не бейте его, что вы делаете, мальчик немой!—-пыталась оградить его мать.

— Вы все немые, все, когда вас спрашивают о партизанах!— крикнул взбешенный эсэсовец.

Затем всех погрузили в закрытую машину, вывезли из села. Больше их никто не видел.

Часть сесенцев, помогавших партизанам и потеряв--ших связь с ними после битвы в Ральском лесу, пытались каждый на свой страх и риск перейти линию фронта. Но лишь немногим удалось пробиться к нашим.

А в селе начались повальные аресты. Через церковную площадь избитых и связанных одной веревкой провели под штыками Владимира Годорожу, братьев Иона и Григория Захария, Павла Рэйляну, Иона Даницз и Семена Ага. Их гнали, как гонят скот. В селе Табора бросили в погреб и заперли. Потом сюда же попал Александр Кирикэ, Павел Ботнарь, Дорофтей и Александр Кобыркэ из Сесен, лесник Антон Харя из Бравичей, Ион Казаку и Георге Антира из Онешт и другие.

На допрос вызывали по одному.

— А ну-ка подойди поближе, господин партизан!— приказал полковник мошу Александру Кирикэ, появившемуся в дверях босиком, в разорванных на коленях штанах.— Как же это ты, старая свинья, не подумал, что за связь с большевиками тебе придется отвечать перед нами? Ну, да ладно, вижу старый и дурак. Хочешь жить? Говори прямо и сразу, где скрываются партизаны,— отпущу. Будешь молчать, прикажу самой смерти тебя поцеловать. Понятно? Три минуты на размышление.

Старик стоял перед врагом с голыми руками, беспомощный. Одно слово, только одно, и конец мукам. Но скольких жизней будет стоить это слово? «Неужели я запятнаю свою совесть,— думал он про себя,— пойду на позор, на предательство? Нет, уж лучше смерть...»

Полковник посмотрел на часы:

— Ну, говори, старый, говори. Время истекло. Мош Александр молчал.

— Говори же ты, развалина! Где прячутся партизаны?! — повысил голос офицер.

И снова молчание. Полковник разъяренно крикнул:

— Сковородку!

Вбежал солдат и принес сковородку с раскаленными углями, двое верзил схватили старика и поставили босыми ногами на угли. В комнате резко запахло горящим человеческим мясом.

— Говори, черт бы тебя побрал, свинья! — орал полковник.

Мош Александр Кирикэ только покрепче стиснул зубы. Его сын Павел от роду был немым и не мог говорить на допросе, если бы даже захотел. А старик мог говорить, но не хотел. Он не хотел умереть предателем.

Мы не знаем подробных обстоятельств допроса других двадцати арестованных крестьян. Но судя по тому, что все были согнаны к стенам Куркского монастыря и расстреляны вместе с мошем Александром Кирикэ, они вели себя достойно.

То, что нам известно, собрано по крупицам от очевидцев, в частности, от сесенцев Павла Бежана, Иона Рэйляну, Георгия Чиботару, Михаила Василияну, Петра Мушету, братьев Иона и Вани Ага. Все они тоже были арестованы карателями, жестоко избиты и подвергнуты пыткам, но им удалось бежать из-под охраны и скрыться в кодрах.

Между тем в лесу командование взял на себя Иван Лысов. Он сказал партизанам:

— Товарищи, мы с честью исполнили свой долг. Теперь уже нет никакого смысла оставаться здесь, почти рядом с передовой. Можно было бы отойти к отрядам в Каприянский лес. Но мы не сможем попасть туда. Все подходы к Каприянам забиты вражескими частями. Остается одно: с боем прорваться через линию фронта.

Начались приготовления. В последнюю апрельскую ночь партизаны вышли из лесу и спустились в долину Кулы. Шел проливной дождь. Промокшие до ниточки, люди пробирались сквозь ивовые заросли. Клава Крикуненко и переводчик Николай вели под руки Толю Володина. поначалу все шло как задумали. Отряд, разбившись на группы по два-три человека, достиг полосы расположения оборонных позиций немцев, как вдруг кто-то из идущих впереди набрел на минное поле. Раздались взрывы. (Вспыхнули ракеты, немцы открыли стрельбу. Партизаны продолжали пробираться ползком по грязи и лужам. Над их головами визжали пули, сея смерть. Не мог ползти Анатолий. Илья Михайличенко пришел на помощь, приподнял раненого друга и продолжал пробираться дальше, волоча его сквозь камыши.

К утру едва добрались до овчарни на Бахской горе. Здесь они и встретились наконец со своими. Крепкие солдатские рукопожатия, дружеские улыбки и объятия. Двадцать три человека. Это все, что осталось от отрядов «Журналист» и имени Фрунзе.

Тяжело было пережить, смириться с потерей боевых товарищей. Но боль утраты не сломила тех, кто остался в живых. Борьба продолжалась. И они были готовы повторить все сначала во имя победы над врагом.

Переводчик Николай стащил с себя мокрый пиджачок, выкрутил, отжимая воду, и снова надел его. Затем развязал вещевой мешок, достал из него пару автоматных дисков. Диски оказались пробитыми пулями. Николай горько усмехнулся,— эти пули летели в него. Значит, круглые металлические коробки спасли ему жизнь. Несколько секунд он рассматривал изрешеченные диски. Автомат ими уже не зарядишь. Бесполезный металлолом. Отбросил их в сторону и шутливо сказал, показывая на голову:

— Ничего, лишь бы эта была цела. Выходит, еще повоюем...



Люди из легенды

Прошли годы. Обсыпались, поросли травой окопы. Встали из руин города. Отстроились села. Вот только раны в душах людей остались незалеченными. Кто вернет семьям отцов, мужей и сыновей, чью кровь, пролитую в боях, впитали в себя безмолвные кодры? Их имена навеки остались в нашей памяти. Они отстояли Родину, защитили честь своего народа. Легендарные подвиги их служат для нас и будут служить для грядущих поколений мерилом мужества, самоотверженности, непобедимости нашего правого дела...

Как же сложилась судьба партизан, перешедших тогда линию фронта в долине реки Кулы, названной «Долиной смерти»? Где находятся сегодня отважные воины — русский Иван Лысов, украинец Илья Михайличенко, переводчик отряда молдаванин Николай, остальные?

Об Анатолии Володине известно, что он приехал домой в родную Сибирь и умер там от тяжелых ран вскоре после войны. Комсомолку Клаву Крикуненко штаб партизанского движения демобилизовал по состоянию здо-ровья. Георге Кирикэ, сын моша Александра, трудится на Кишиневском заводе железобетонных изделий. Петря Харя, сын лесника,— киномеханик в селе Бравичи. Павел Бежан, Ион Рэйляну, Михаил Василияну, Георге Чиботару работают в сесенском совхозе-заводе.

...Жители села Сесены, узнав несколько лет тому назад, что одна из бывших партизанских парашютисток жива, разыскали ее и пригласили к себе в гости. Вот как проходила эта волнующая встреча.

Из Кишинева мы выехали вчетвером: Клавдия Романовна Крикуненко-Овчаренко, ныне работница отделения «Союзпечать» в селе Куйбышево Ростовской области, пенсионер Леонтий Георгиевич Коваленко из Ростова — отец отважного разведчика Анатолия Коваленко, павшего в одном из сражений в Бравичском лесу, Георгий Александрович Кирикэ и я.

Машина мчалась по гладкой ленте асфальта. Перед нами развертывалась чарующая панорама молдавской весны. Холмы, одетые в кудрявые виноградники, сменялись зелеными долинами и цветущими садами.

— В те времена я не могла представить себе, что Молдавия так красива,— говорит Клавдия Романовна, не отрывая глаз от окна автомашины.— Тогда, весной сорок четвертого года, мне и в голову не могло прийти, что я вновь увижу эти края в мирные дни... Ведь смерть подстерегала нас на каждом шагу...

Война застала Клаву Крикуненко ученицей средней школы. Осенью 1941 года она поступила в Таганрогский педагогический институт. Но не успела переступить порог институтской аудитории, как в город ворвались полчища захватчиков. Клава вернулась в родное село, где установила впоследствии связь с подпольной комсомольской группой. После освобождения села пошла добровольцем в оперативную группу при штабе партизанского движения.

Здесь Клава познакомилась со своими будущими товарищами по оружию Жорой Смилевским, Валей Максимовой, Федором и Ефимом Исайкиными, Анатолием Володиным, Олегом Ненаховым, Анатолием Коваленко и другими. Первый же прыжок с парашютом был боевым прыжком во вражеский тыл.

...Вот и Калараш. Машина останавливается у здания райкома партии. Гостей сердечно приветствуют работники райкома. А затем — встречи, встречи: в средней школе, на консервном заводе, на винкомбинате.

Я был свидетелем многих волнующих сцен. Об одной из них не могу не рассказать, потому что она тронула всех до глубины души.

Когда мы выходили в окружении рабочих со двора винкомбината, у проходной нас ожидала старушка. Это была мэтуша Ольга Даницэ из Сесен. Услышав о том, кто приедет в село, пожилая женщина, сгорая от нетерпения, решила выйти навстречу бывшей партизанке, проделав пешком около тридцати километров. Увидела Клавдию Крикуненко, узнала ее, слезы радости потекли по морщинистому лицу, обняла гостью, как родную дочь. Да, это была та самая мэтуша Ольга Даницэ из Сесен, о которой мне уже рассказывали.

...Промокшие до костей, изнуренные партизаны вышли в ночь под 1 мая из леса и под покровом темноты двинулись к речушке, журчащей в долине. Было так темно, что в двух шагах ничего нельзя было различить. Дул сильный ветер, лил, казалось, нескончаемый холодный дождь. По оврагам шумно катили вниз потоки воды. Впереди шеренги партизан, петлявших по склону между кустами терновника, шагал Александр Даницэ, сын Ольги Даницэ. Когда фронт надолго остановился у села и партизаны решили с боем пробиться к нашим, Александр взялся быть их проводником. Парень знал тут каждый холмик, каждую тропинку. Отряд обошел незаметно посты противника, пробрался по глухому оврагу к долине и вышел к мосту.

Миновали линию первых немецких траншей, до наших оставалось что называется рукой подать. И вот тут-то Александр набрел на заминированный участок. Взорвалась мина. Противник переполошился. В небо взметнулись осветительные ракеты. Лихорадочно застрекотали пулеметы.

Но фашисты спохватились поздновато. Двадцать три партизана перешли линию фронта. И дорогу им открыл Александр Даницэ. Ценою собственной жизни.

На следующее утро, обнаружив безжизненное тело парня и распознав его с помощью предателя, жандармы приволокли мэтушу Ольгу в комендатуру. Ей сказали с издевкой:

— Твое отродье хотело сбежать к русским. Убирайся и ты к ним. Только пройдешь через... то же самое минное поле!

Вывели в долину Кулы.

— Ну что же, валяй, старая ведьма!—заорали фашисты, подталкивая несчастную женщину прикладами.

Мэтуша Ольга высоко подняла голову, вытерла слезы и пошла по следам сына навстречу верной смерти. Шаг, второй, третий... Шуршит под ногами трава. Все дальше и дальше уходит мать партизана от своих му-чителей. Казалось, смерть отступилась от нее. И вдруг оглушительный взрыв. Земля и небо смешались во что-то одно черное и непонятное.

Очнулась мэтуша Ольга в чистой, светлой палатке. Лицо, руки, голова были перевязаны чистой марлей. Светловолосая, худощавая девушка в белом халате сидела у ее изголовья. В глазах раненой сверкнули искорки страха.

— Не бойся, мамаша. Мы — свои!— добродушно улыбнулась девушка.

Откуда-то со стороны доносились мужские голоса. Говорили по-русски. Сердце отарой молдаванки наполнилось радостью.

...На второй день в сопровождении работников Каларатского райкома партии мы выехали в Бравичи. Здесь нас встретил киномеханик Петря Харя, сын убитого фашистами лесника Антона Хари. Из Сесен приехали бывшие партизаны Павел Бежан и Ион Рэйляну.

Все вместе мы пошли в лес, к местам, где когда-то шли ожесточенные бои. Над осыпавшимися от времени окопами мирно шелестела листва.

- Петя,— опросила Клавдия Романовна, обращаясь к Харе,— а помнишь был у нас такой смелый парень Федор, кажется, из Онешт. Он остался в живых? Где он сейчас?

— О Котеле спрашиваете? Жив-здоров. Работает учителем в родном селе.

И вновь начались воспоминания...

Побывали мы в Бравичской школе. Во дворе выстроились на торжественную линейку все восемнадцать пионерских отрядов.

Клавдию Романовну Крикуненко-Овчаренко приняли в почетные пионеры. Всем гостям повязали галстуки, вручили букеты ландышей. Цветы растрогали всех. Ведь их собрали на том самом поле, где когда-то кипели бои.

Тут же на линейке двум отрядам были присвоены имена Жоры См ил веского и Анатолия Коваленко. Школьный поэт комсомолец Желу Бурля прочитал свои стихи, посвященные отважной разведчице Клаве Крикуненко и ее друзьям.

Из школы мы направились в Дом культуры. У парадного входа дорогих гостей встречали хлебом-солью.

— Добро пожаловать, товарищи, в нашу Молдову!— сердечно приветствовали местные жители.— Мы принимаем вас с радостью, как посланцев русского народа, который принес нам свободу и счастье.

Большой зал Дома культуры не мог вместить в тот вечер и половины всех собравшихся. Уж очень велико было желание бравичан увидеть тех, кто в грозные дни войны с оружием в руках подстерегал фашистов на дорогах и в лесных засадах, кто приближал светлый День Победы.

Необыкновенно торжественной была встреча с бывшими партизанами в Сесенах. Сюда собралось более десяти тысяч человек из всех соседних сел. Состоялся митинг. Минутой глубокого молчания почтили память партизан, отдавших жизнь в борьбе с фашистскими захватчиками. Сесенцы вырыли останки героев, перенесли в центр села и захоронили со всеми почестями в парке.

Я смотрел на нахмуренные лица людей и думал: через двадцать с лишним лет отец — Леонтий Коваленко — приехал хоронить своего сына, а сын — Георгий Кири-кэ — отца.

— Спи спокойно, сын мой, под этим деревом,— с болью в голосе сказал на траурном митинге Леонтий Георгиевич.— Своей борьбой, своей смертью ты добился того, чтобы миллионы людей жили сегодня свободно и счастливо. Знай, твоя борьба не была напрасной.

На могиле тогда поставили временный деревянный обелиск. К его подножью участники митинга возложили десятки венков и гору букетов живых цветов.



Письмо ходит по городу

Весть о событиях в молдавском селе разнеслась повсюду, долетела до самых отдаленных городов и сел, вышла за пределы республики.

Спустя год приехали поклониться Сесенской братской могиле Аркадий Смилевский, сын командира партизанского отряда «Журналист», работающий ныне инженером в Ленинграде, и Мария Кирилловна Тетянко, супруга комиссара отряда имени Фрунзе, пенсионерка из города Харькова.

Комсомольцы, молодежь и старшеклассники школ большой памятник. Начался сбор средств. Пионеры совершали туристские походы по местам сражений, организовывали встречи с бывшими партизанами, собирали материалы о партизанском движении. Юные патриоты с помощью старших товарищей и учителей оборудовали в Сесенской восьмилетней школе, в Бравичской средней школе, а также в Оргеевском доме пионеров музеи боевой славы. Благодаря усердию красных следопытов собраны ценные документы, фотографии, письма и другие реликвии. Все это помогает расширить наши познания о партизанах кодр, восстановить многие подробности борьбы народных мстителей.

Тем не менее многое и поныне еще остается неизвестным. В самом деле, что мы знаем, например, о командире отряда имени Фрунзе?

«Партизанский отряд имени Фрунзе под командованием И. И. Лысова,—сообщили нам из Института истории партии ЦК КП Украины,—был направлен в тыл противника 26 марта 1944 года в район леса южнее села Бравичи и действовал во вражеском тылу до 30 апреля 1944 года. За время боевой деятельности отряд вырос с 6 до 23 человек. В боях с карателями было убито 209 солдат и офицеров противника, уничтожены две автомашины, один мост, 11 повозок.

Командир отряда Лысов Иван Иванович, 1894 года рождения, уроженец города Николаева, члeн ВКП(б) с 1925 года».

И это все. Как скуп все же язык документов! Был человек, жил, трудился и боролся, затем бесследно исчез. По сей день нам так и не удалось установить, где и кем работал он до войны, как сложилась его судьба дальше, после того, как перешел линию фронта в долине реки улы. Мы видим отчетливо лишь его деяния, поступки в течение 37 дней, проведенных им в кодрах. Это были огненные дни, напряженные, полные борьбы и мужества. Но тридцати семи дней, со всем их величием и героикой, все же недостаточно, чтобы восстановить историю долгой человеческой жизни.

Мало мы знаем о Лысове. Очень мало. А что известно нам об отважном переводчике Николае? И того меньше. Откуда он родом? Как его фамилия? Остался ли он в живых? Сколько вопросов ждут своего ответа, сколько событий остается еще выявить, раскрыть?

Но искать нужно. Долго, настойчиво, невзирая на временные неудачи. В битву за нашу свободу шли не безымянные бойцы. Их непременно кто-нибудь да знал, видел, слышал о них. У них были дом, семья, родные, близкие, знакомые. Разыскать их надо во что бы то ни стало.

Война страшно запутала клубок человеческих судеб. Но как бы он ни был запутан, в нем можно, несмотря на все трудности, найти ту нужную ниточку, ухватившись за которую нам удастся проследить весь ход событий, рассеять туман неведения, многое сохранить для себя и для потомства из безмолвно уходящей реки времени.

Долгое время не удавалось разыскать родственников комиссаров Ефима и Федора Исайкиных. Справочные бюро, архивы, музеи, военкоматы и другие учреждения, в которые приходилось обращаться десятки раз, неизменно давали отрицательные ответы. Тогда красные следопыты Оргеевского дома пионеров решили прибегнуть к помощи своих сверстников из легендарного города на Волге. Они написали письмо в Волгоградский дворец пионеров с призывом к тамошним юным следопытам включиться в розыск. «Нам известно лишь то, что Ефим и Федор Исайкины работали до войны в вашем городе»,— сообщали молдавские пионеры.

Юные ленинцы Волгограда откликнулись. Они принялись за работу: спрашивали, искали, но все их старания были безуспешными.

— Что же делать?—недоумевали красные следопыты.

— Да ничего не поделаешь. Ответим, что не нашли и все,— предлагали иные.

— Нет, мы напишем так лишь тогда, когда во всем городе не останется непроверенным ни один дом, ни одна квартира.

На том и порешили.

И вот послание молдавских пионеров отправилось в путь: целых четыре месяца путешествовало оно по Волгограду, передавалось из школы в школу, из класса в класс, из рук в руки. Конверт истрепался до того, что надпись на нем была еле видна. На приложенной к конверту бумажке появлялись все новые и новые номера обойденных школ: 1,13, 24, 49, 79 ...

В Оргееве забеспокоились: столько времени прошло, а ответа нет и нет. Между тем пионеры из города на Волге усиленно продолжали поиск. Письмо обошло более половины школ Волгограда. Наконец, оно прибыло в школу № 90, что в районе Тракторного завода

— Ну-ка, ну-ка,— заинтересовался старый педагог.— У нас, помнится, учились до войны несколько братьев Исайкиных. Одного из них я позже встречал. Кажется, работал на Тракторном...

В тот же день трое ребятишек с красными галстуками прибежали в отдел кадров завода, а оттуда направились к дому № 129 по проспекту имени Ленина. Шумно поднялись по ступенькам лестницы и нажали на кнопку звонка. Дверь открыл мужчина высокого роста.

- Дядя, скажите, пожалуйста, тут живет Исайкин Василий Петрович?

— Так точно! Я за него,— с деланно серьезным видом ответил хозяин дома, удивленно глядя на нежданных гостей.

— У вас были братья?—последовал вопрос, который оказался еще более неожиданным для Василия Петровича и заставил его принять действительно серьезный вид.

— Заходите, ребята, в комнату... Садитесь. Да. Нас было четверо... Четверо братьев,— сказал хозяин.

— А где Федор и Ефим?

Взволнованный Василий Петрович тихо произнес:

— Пропали без вести на войне...

— Без вести, говорите?— и ребята положили перед ним конверт с письмом молдавских пионеров.

Несколько дней спустя в Оргеев прибыло письмо Василия Петровича.

И вот перед ребятами открылась еще одна страничка истории, прояснились подробности из жизни семьи волжан Исайкиных. Стала на место небольшая деталь в неохватной панораме жизни народа, вынесшего на своих плечах грозные испытания минувшей войны. Четверо братьев Исайкиных росли в простой рабочей семье. Учились в одной школе, увлекались спортом, походами, любили мечтать...

Когда окончили школу, каждый избрал свою дорогу в жизни. Ефиму пришлась по душе профессия слесаря. Федор стал рабочим на Тракторном заводе. Михаил поднялся на леса новостроек. А Василий научился держать штурвал самолета. Как бурлило счастье в родительском доме, когда все братья собирались вместе!



Увековечение

Август в Молдавии — золотая пора. Гнутся под тяжестью плодов ветви в садах, увесистые гроздья свисают с виноградных лоз. Смотришь и дивишься – как только могут деревья и кусты выдерживать на такой груз! Поистине, безмерна здесь щедрость земли и солнца.

С полей уже убраны хлеба, на огородах пламенеют всеми цветами радуги овощи. В бочках бродит первый хмельной муст.

В это золотое время молдавский народ и празднует свое освобождение от ига фашистских захватчиков. Это августовское воскресенье было ослепительным от солнца, полным цветов и флагов. Со всех сторон люди держали путь в сторону Сесен.

Людское море бурлило в центре села. Ребятишки гроздьями висели на деревьях, окружающих площадь. Духовой оркестр играл марш.

К полудню у ворот парка остановились три автобуса, доставившие дорогих гостей. Прибыли Клавдия Романовна Крикуненко-Овчаренко с супругом, одиннадцать человек из славного города на Волге — близкие и родственники комиссаров Ефима и Федора Исайкиных, родители разведчиков Олега Ненахова и Анатолия Коваленко из Ростова-на-Дону, Мария Тетянко из Харькова, Аркадий Смилевский из Ленинграда и другие.

Собравшихся на площади радовало также и то, что вместе с ними в торжестве принимает участие группа офицеров во главе с бывшим командиром 80-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майором запаса Василием Ивановичем Чижовым, с боями освобождавшей территорию Каларашского района.

Радостные возгласы, улыбки, объятия, знакомства. Волнующая встреча бывших воинов и партизан. Когда-то они были тут же, рядом, на этой земле, их отделяла лишь долина реки Кулы. Одни гнали фашистов на запад, другие действовали во вражеском тылу. Много лет минуло с тех пор. Теперь их свело вместе чувство долга перед памятью павших товарищей. В тот день в Сесенах открывали памятник тем, кто отдал свою жизнь за нашу победу.

Клавдии Романовне Крикуненко-Овчаренко и генерал-майору запаса Василию Ивановичу Чижову предоставляется высокая честь совершить церемонию открытия. Лента перерезана. Белое полотно падает, открывая величие и красоту монумента, воздвигнутого по проекту архитектора С. Шойхета. На вершине памятника сверкает пятиконечная звезда. На фасаде обелиска инкрустированы перо и. штык. Они как бы воплощают в себе знаменитые слова Владимира Маяковского — «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо».

Под звуки торжественной мелодии «Слава героям» бывший партизан Петря Харя, высоко над головой держа факел, подходит к памятнику и зажигает у его подножья вечный огонь. Замерли в почетном карауле бывшие воины. Взметнулись вверх руки пионеров. Звучат залпы салюта. Медленно падающее покрывало открывает остальную часть монумента. Теперь уже все могут прочесть:

«Под этой каменной плитой покоится прах мужественных борцов партизанских отрядов «Журналист» и имени Фрунзе, которые покрыли себя немеркнущей славой в жестокой борьбе с фашистами на тропах кодр весной 1944 года».

Рядом на вертикальной белой мраморной плите высечены имена героев:

ЖОРА СМИЛЕВСКИЙ, коммунист, командир отряда «Журналист» (г. Николаев)

ЕФИМ ИСАЙКИН, коммунист, комиссар отряда «Журналист» (г. Волгоград)

НИКОЛАЙ ТЕТЯНКО. коммунист, комиссар отряда им. Фрунзе (г. Харьков)

ФЕДОР ИСАЙКИН, коммунист, комиссар отряда «Журналист» (г. Волгоград)

ВАЛЯ МАКСИМОВА, комсомолка, радистка с Алтая АНАТОЛИЙ КОВАЛЕНКО, комсомолец, парашютист из Ростова

ОЛЕГ НЕНАХОВ, комсомолец, парашютист из Ростова АНАТОЛИЙ ВОЛОДИН, комсомолец, парашютист из Новосибирска

НИКОЛАЕ КОСТЯ, б/п, парашютист из Запорожской обл.

АЛЕКСАНДР КИРИКЭ, житель с. Сесены

АНТОН ХАРЯ, лесник из с. Бравичи

АЛЕКСАНДР БУДУ, житель с. Сесены

ВАСИЛЕ ФРОЛОВ, житель с. Бравичи

ВЛАДИМИР ГОДОРОЖА, житель с. Сесены

ГРИГОРЕ ЗАХАРИЯ, житель с. Сесены

ИОН ЗАХАРИЯ, житель с. Сесены

ПАВЕЛ РЭЙЛЯНУ, житель с. Сесены

ИОН ДАНИЦЭ, житель с. Сесены

СЕМИОН АГА, житель с. Сесены

ЕФИМ РУССУ, житель с. Сесены

АЛЕКСАНДР КОРОБКЭ, житель с. Сесены

ДОРОФТЕЙ КОРОБКЭ, житель с. Сесены

ПАВЕЛ БОТНАРЬ, житель с. Сесены

АЛЕКСАНДР ДАНИЦЭ, житель с. Сесены

ВАСИЛЕ ПУЮ, житель с. Сесены

ИОН КАЗАКУ, житель с. Онешты

ГЕОРГЕ АНТИР, житель с. Онешты

Торжественная минута молчания в честь героев. Затем секретарь Каларашекого райкома комсомола зачитывает текст послания, адресованного в будущее:

«Посвящается партизанам, павшим весной 1944 года в боях с немецко-фашистскими захватчиками за свободу и независимость нашей Родины.

Слава вам, храбрые,

Слава, бессмертные,

Вечную славу поет вам народ.

Доблестно жившие,

смерть сокрушившие,

Память о вас никогда не умрет.

От комсомольской и пионерской организации Каларашского района. 21 августа 1966 года».

Свернутый в трубку лист бумаги с текстом послания кладут в специально приготовленный футляр. Футляр опускают в глубокую лунку у основания памятника. Отверстие замуровывают цементом. Эстафета-послание к будущим поколениям советских патриотов будет храниться здесь вечно.

Торжественная церемония открытия монумент окончена. Генерал-майор Чижов вручает памятные юбилейные медали — «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» бывшим партизанам Петру Харе, Павлу Бежану, Иону Рэйляну, Георгию Чиботару. Прикрепив к груди награжденных медали, он говорит:

— Спасибо за помощь! Без героизма партизан путь нашего солдата к победе был бы намного труднее.

Тут же у монумента группа юношей и девушек из рук Клавдии Романовны получает комсомольские билеты.

— Берегите их как зеницу ока. Храните и приумножайте славу ваших отцов! —напутствует она новых бойцов великого Ленинского Союза Молодежи.

«Их сбросили ночью на парашютах в самые труднопроходимые чащи молдавских кодр,— писала в те дни газета «Известия». — А через несколько дней вокруг начали взрываться железнодорожные мосты, лететь под откос гитлеровские эшелоны, гореть колонны автомашин.

Партизанский отряд «Журналист», возглавляемый молодым коммунистом Г. Смилевским —бывшим заместителем редактора николаевской областной комсомольской газеты, действовал дерзко и решительно. Вскоре к небольшой горстке парашютистов присоединились многие местные жители, а потом и бойцы партизанского отряда имени Фрунзе... Почти сутки длился неравный бой. Многие патриоты, в том числе командир отряда Г. Смилевский, погибли. Их похоронили в соседнем селе Сесены Каларашского района.

Здесь состоялось открытие памятника отважным партизанам.

Почтить память героев приехали сотни трудящихся рана, бывшие участники отряда народных мстителей. Над аратскими могилами зажжен вечный огонь».

Память о подвигах партизан увековечена не только монументом. Одновременно комсомольцы привезли с Косауцкого карьера три огромных каменных блока. Один установили на околице села Бравичи, в долине Кулы, у перекрестка дорог, обсадили тополями. На камне высечено:

«По этой долине проходила линия фронта. Апрель-август 1944 г.»

Второй камень подняли на опушку кодр, туда, где собираются сесенцы в праздничные дни. Указательная стрела на камне обращена в сторону леса, надпись гласит:

«Партизанские землянки. 1 к»

Третий камень приволокли тракторами в самую гущу кодр, к старым партизанским окопам. Раскорчевали от кустов площадку, камень врыли в землю у подножья старого дуба-великана. Сделали надпись:

«Место битвы 16. IV-44 г.».

Как и могила в центре села, эти каменные страницы партизанской летописи всегда остановят путника и напомнят ему о тех, кто ратным подвигом своим отстоял нашу свободу и обессмертил свое имя...

«В годы минувшей войны, — сообщает журнал «Журналист» № 5 за 1968 год, — мы хорошо знали, что в рядах народных мстителей немало журналистов. Не только редакторы газет – просто бойцы: минеры, разведчики, штабисты. Названия многих соединений запомнили с той далекой поры. А вот что в глубоком тылу врага действовал партизанский отряд «Журналист», стало известно лишь несколько лет назад».

Монумент, увенчанный звездой, украшенный пером и штыком, хранит вечный покой героев. Пройдут годы, сменятся поколения, а мрамор, одухотворенный скульптором, будет всегда рассказывать людям о бесприменых подвигах партизан, презревших смерть ради грядущего счастья Родины.

P. S. Когда линотиписты набирали текст этой книги, нам удалось найти бывшего переводчика партизанского отряда «Журналист». Его полное имя — Николай Арпинти. Живет и работает в молдавском селе Тигеч Леовского района.

«Недавно я побывал с сыном в Бравичах и Сесенах, — пишет он. — Встретился с бывшими партизанами, ходили в лес — к нашим землянкам, возложили цветы у братской могилы. Если бы вы знали, сколько радости и волнения пережил я в эти дни!»