Защитники Лужского рубежа вступили в бой с гитлеровскими войсками, и для меня, в то время еще мальчишки, война стала реальной, ощутимой. Если раньше я узнавал о боях из разговоров взрослых, то теперь воочию видел зарево ночных пожаров, был свидетелем воздушных поединков, собирал осколки в снарядных воронках. Кончилась мирная жизнь.

Поселок Редкино, в котором жила наша семья летом 1941 года, расположен за рекой Врудой, в километре от шоссе. Лес почти вплотную подступает к Редкину с трех сторон. Гитлеровские войска, прорвавшие после ожесточенных боев Лужский рубеж, не стали у нас останавливаться, прошли дальше. В течение нескольких дней после этого наши бойцы небольшими группами выходили из окружения. Они шли, чтобы соединиться с частями, которые вели бои на подступах к Ленинграду.

Навсегда запомнилось мне, как одна из таких групп, выслав предварительно красноармейца узнать нет ли в поселке фашистов, подошла затем к колодцу, чтобы напиться и наполнить фляги водой. Среди бойцов была молодая женщина в военной форме. Женщины нашего поселка окружили пришельцев, многие успели вынести и раздать им еду. Кто-то предложил командиру:

— Пусть сестра переоденется в гражданскую одежду. Так будет легче переходить линию фронта.

Командир не успел ответить — заговорила женщина в красноармейской форме:

— Я не имею права и не могу так поступить. У пас впереди трудный и опасный путь. Я доляша быть как все. Я должна быть с бойцами. В любой момент им может понадобиться моя помощь. Снять военную форму—ни в коем случае! Хочу оставаться в строю до победы. До нашей полной победы!..

Последние слова она произнесла особенно твердо, по без каког.0 бы то ни было пафоса. Так говорят о вещах, которые сами собой разумеются. Это произвело на всех сильное впечатление. Мне, например, слова этой незнакомой женщины не раз вспоминались в тяжелое время фашистского произвола.

Не знаю, дожила ли до светлого дня победы та женщина. А пишу я о ней не случайно. Тысячи советских патриоток в годы Великой Отечественной войны сражались на фронте, на временно оккупированной немецко-фашистскими захватчиками Ленинградской земле. Об одной из них — связной партизанского отряда — я и хочу здесь рассказать.



В новогоднюю ночь

На маленькую деревушку, приютившуюся возле леса, опустился вечер. Сквозь рваные облака видны были холодные декабрьские звезды, колючий ветер мел поземку.

Жители деревни встречали новый, 1943 год в условиях оккупации. Впрочем, что значит встречали? Просто собрались в доме одинокого человека — деда Ивана Назарова. Этот дом стоял чуть на отшибе. Почти каждый вечер люди приходили к Назарову поговорить о положении дел на фронте, поделиться новостями.

В канун Нового года было особенно многолюдно в доме деда Ивана. Многие привели сюда детей, а те, отвыкшие за два года войны от праздников, с интересом рассматривали елку, украшенную самодельными игрушками.

Дети дружно, хотя и не очень стройно, пропели «В лесу родилась елочка», прочли стихи. Вихрастые, одетые кое-как, они явно не были расположены к веселью. Некоторое оживление внес дед-мороз. Правда, в нем быстро узнали по голосу... тетю Аню, надевшую на себя старенький вывороченный дубленый полушубок.

— А почему без подарков? — спросила светловолосая Катя.

— Милые мои дети! — сказала тетя Аня.—Когда кончится война, у нас будет прекрасная новогодняя елка. На ней будут настоящие игрушки, свечи, конфеты. Даже бенгальские огни будут. А сегодня я вас от всего сердца поздравляю и очень прошу: будьте здоровыми. Ведь скоро— я убеждена, что скоро,— придет и на нашу улицу праздник!..

На этом, собственно, и закончились все торжества. Собравшиеся хотели расходиться, но тут Иван Егорович предложил послушать патефон. Пластинки были старые, заигранные. Тупые иголки затачивали на бруске неведомо уже в который раз. Под хриплые звуки музыки неслышно отворилась дверь, и вместе с клубами морозного воздуха в дом вошли двое.

— Добрый вечер! С наступающим вас! — снимая шапку, сказал Фридрих Августович Михельсон, бывший колхозный счетовод.—А к нам гость.

Дети и взрослые увидели высокого, стройного бойца Красной Армии. Это было так неожиданно и так согласовалось со словами тети Ани, что все замерли. Ребятишки глядели на незнакомца, раскрыв рты, с удивлением и восторгом в глазах. Дед Иван, который в это время прикуривал самокрутку от уголька, так и продолжал стоять на коленях перед железной печуркой. Шутка ли: в нескольких километрах фашистский гарнизон, а тут красноармеец! К партизанам все привыкли. Все знали, что семья Михельсопов поддерживала связь с партизанским отрядом. Ко кто этот боец?..

Люди расходились по домам за полночь. Расходились возбужденные, в приподнятом настроении, окрыленные радостным чувством приближающегося освобождения. Небо было чистым. Весело перемигивались звезды. Утих ветер, оставив на снежной глади причудливые змейки пороши. Звонко в ночной тишине стрелял мороз.



Моя мама

Кто же был он, этот молодой боец, принесший жителям поселка самый большой новогодний подарок — радость? Этим бойцом была... моя мама.

Под Новый год в сельской местности в довоенные годы из дома в дом ходили «ряженые». Это давняя традиция. Одеваясь как можно смешнее, «ряженые» старались дольше остаться неопознанными. В сущности, это был своеобразный маскарад. Но в ту пору, когда в наших краях зверствовали фашисты, устраивать подобное зрелище было просто нелепо.

Но маме, как она потом говорила, хотелось поднять у людей настроение. И вот она решила одеться в форму бойца Красной Армии. На чердаке были найдены шинель и старая буденовка с большой алой пятиконечной звездой!— вот и форма. И чтобы маму не узнали по голосу, она отправилась в дом деда Ивана в сопровождении мужа. Он говорил, а она стояла молча в своей буденовке. И хотя, как это бывает со всяким «ряженым», мою маму тоже в конце концов узнали,— цель была достигнута. Все искренне радовались.

Мама была всегда очень заботлива и внимательна к людям. Приветливая, с мягкой улыбкой на лице, чуткая к чужому горю и радости, она жила в мирные годы незаметно. Работала в колхозе, вела нехитрое хозяйство, растила троих детей. Любила свои края, где родилась и выросла, родной поселок, соловьиные белые ночи, туманы, плывущие над рекой. Любила жизнь. И совсем, казалось, не умела, не могла ненавидеть. Ненависть у нее пробудили фашисты, нарушившие мирную жизнь нашей страны.



Каратели

Ударные части гитлеровских войск, с трудом прорвав оборону на Лужском рубеже, пошли вперед. Войска стремились к Ленинграду. На смену им пришли каратели. Они назначили старост, полицейских, начали расстреливать мирных жителей.

Один из карательных отрядов нагрянул и к нам. Предатель Николаев донес, что Алексей Семенович Носков — коммунист и депутат сельского Совета и что Ардалион Тиббин — комсомолец. Их тут же схватили и увезли. Больше десяти дней ничего не было известно о их судьбе. Лишь потом, спустя две недели, житель соседней деревни сообщил, что случайно стал очевидцем их расстрела на второй день после ареста.

Мужчины нашего поселка нашли на краю далекого поля окоп, в котором наспех были зарыты расстрелянные. Среди них опознали Носкова и Тиббина. Тайно, по лесным дорогам, их тела привезли на лошади в Редкино. Хоронить на кладбище казненных было нельзя: в поселке обосновались гитлеровцы. Похоронили Носкова и Тиббина на опушке леса. Двоих в одной могиле. Учителя и ученика. Коммуниста и комсомольца. Это был страшный день, наполнивший гневом сердца людей. У жены Алексея Семеновича Носкова осталось трое детей, младшей дочке было всего лишь полгода.



Народные мстители

С первых дней оккупации в тылу врага начали набирать силу партизанские отряды. В дальнейшем они объединялись в партизанские полки и бригады. Это была грозная сила. Партизаны совершали ночные налеты на гарнизоны противника, устраивали засады на шоссе, диверсии на железной дороге, нарушали связь. Смельчаки пользовались поддержкой населения, которое снабжало их продуктами, подобранным на местах боев оружием и боеприпасами.

Гитлеровцы боялись партизан и жестоко карали тех, кто устанавливал с ними связь. Так были расстреляны отец и сын Давыдовы из деревни Лычно. Они были связными партизанского отряда, которым командовал П. С. Крылов. Репрессии лишь усиливали ненависть к врагу. Жена Давыдова, Мария Ефимовна, и их старшая дочь Катя (Галкина) продолжали поддерживать связь с Партизанами. С той поры стала связной партизанского отряда Евдокия Ефимовна Михельсон, родная сестра Марии Ефимовны, моя мать.

Партизанское движение ширилось, росло. Фашисты теперь боялись всего вокруг: леса, дорог, ночи, шороха ветра, птичьего щебета. Они боялись самого слова «партизан».

Николаев, выдавший Носкова и Тиббина, переехал в другую деревню, где стоял вражеский гарнизон. Он боялся возмездия и всячески старался заручиться расположением и защитой гитлеровцев. Он вообще, видимо, возлагал на фашистский «новый порядок» какие-то свои особые надежды. Советскую власть Николаев ненавидел. Он, единственный в деревне, не вступил в колхоз, вел единоличное хозяйство и все чего-то ждал.

А теперь вот он дождался. Правда, фашистские хозяева его пока не особенно жаловали. Но предатель надеялся на лучшее.



Первые задания

Безрадостной была жизнь в годы оккупации. Особенно трудно пришлось нам зимой 1942 года. Колхозное имущество погибло. Пропал урожай. Казалось, сама земля стонала под вражеским игом. Она была изрыта окопами, исковеркана гусеницами танков, воронками от бомб и снарядов. Суровыми памятниками стояли на пепелищах печные трубы. У людей не было самого необходимого — соли, спичек, мыла, керосина. Не хватало хлеба. И ко всему тому не было сведений о действительном положении дел на фронте. Вот почему первые задания, полученные мамой, помимо разведки, включали в себя распростг ранение листовок, несущих людям правду. Вести об успехах Красной Армии окрыляли людей, придавали им силы.

С ростом численности отряда, который действовал в наших местах, все труднее было решать вопрос о снабжении партизан. Одно из самых серьезных заданий, которые довелось выполнять связной, заключалось в том, чтобы наладить контакт с мельником, за которым пристально следили оккупанты.

Жители окружных деревень привозили зерно на мельницу в Редкино. Часть зерна здесь брали за помол. Зерно это накапливалось, потом перемалывалось, и фашисты забирали его для своих нужд.

Очередная партия муки не досталась оккупантам. Она была перевезена на подводах в лее. Операция эта проводилась, что называется, под носом у противника. Поздней осенью, когда заканчивался обмолот нового урожая, на мельнице работа шла до поздней ночи. Партизаны при-ехали, не вызывая у гитлеровцев подозрения, под видом запоздалых помольщиков. А чтобы не поставить под удар мельника, с ним договорились, что он заявит коменданту о партизанах через два часа после их отъезда. Так и было сделано. Установить связь с мельником помогла командованию отряда моя мать.



Тревожные дни

Осенью 1943 года наступление наших войск на фронтах ширилось. Чаще совершали диверсии партизаны. Больше различных заданий от них получала связная. Это были тревожные, полные опасностей дни. Работать моей маме становилось все труднее. Гитлеровцы засылали провокаторов к тем, кого подозревали в связях с партизанами. Почти ежедневно утром отряд из пятнадцати — двадцати солдат гитлеровского гарнизона, стоявшего в Сабеке, совершал обход близлежащих населенных пунктов. Так что деревни, расположенные по соседству с шоссе, были под постоянным контролем.

Однажды ранним осенним утром к нам в деревню пришли пятеро в немецкой форме. Правда, одежда далеко не каждому из них была по плечу. Трое не имели головных уборов. Все были вооружены автоматами и гранатами. Рослые, плечистые, только явно усталые. В нашей просторной комнате сразу стало тесно.

- Мы бежали из плена,— сказал один из них.— Идем из-под Луги. Ищем партизанский отряд. Это не просто при нашей форме. Даже рискованно. Очень просим помочь нам.

— Чем я могу помочь? — уклончиво заговорила моя мама.— Я не знаю ничего, кроме того, что партизаны в лесу. Об этом и немцы знают. Только лес большой... — Мы понимаем, что вы можете нам не доверять. Но до войны я тоже жил в Кингисеппе и знаю Катю. Она там работала учительницей. Перед войной уехала на летние каникулы к матери да деревню Лычно. Потому я веду ребят в эти места. Знаю, что немцы расстреляли ее отца и брата за связь с партизанами. Она ваша племянница. Проводите нас к ней.

Положение было не из легких. Требовалось быстрое и точное решение. Можно было одним неосторожным словом или поступком выдать себя и племянницу. То, что пришедший знал о Кате, еще ни о чем не говорило. Эти сведения могли ему дать многие жители. А впрочем, с виду славные парни. И лица у них такие усталые. А смотрят-то как ожидающе. И все же осторожность и еще раз осторожность...

— Я не могу сделать то, о чем вы просите,— сказала мама.— Судите сами: до деревни семь километров, дорога лесная. А что, если мы по пути встретим немецкий отряд? И к тому же вряд ли Катя знает что-либо о партизанах. Тем более после расстрела отца и брата. Достаточно с нее и этого большого горя. Я могу сходить — узнать. К вечеру вернусь. Стемнеет — приходите. А пока переждите в лесу. Оставаться у нас нельзя. Ходит патрульпый отряд. Они ушли, наскоро выпив по стакану молока. Пер'ед уходом тот, что был из Кингисеппа, сказал:

— Зовут меня Евгений Максимов. Так и скажите Кате.

Кажется, можно было вздохнуть свободно. Возможно, тут крылась провокация, но ведь мама не сказала ничего лишнего. Данное ею обещание в случае необходимости можно было истолковать по-разному.

Но тревога на этом не кончилась. Едва пятеро успели скрыться в лесу, как с другой стороны показался патрульный отряд. Появись он раньше на несколько минут... Впрочем, не было гарантии, что все это не согласовано заранее. Вот придут сейчас и спросят: «Кто к вам заходил только что? Зачем?» Снова нервы были напряжены до предела.

Отряд гитлеровцев поравнялся с домом. Шли они гуртом. Шли, громко разговаривая, и вдруг почему-то остановились. Трое, взяв автоматы на изготовку, приблизились к дому, открыли калитку. Раздалась короткая очередь. Куры с кудахтаньем разлетелись по сторонам. Петух упал, хлопая крыльями. Подобрав добычу, трое присоединились к отряду и направились своим обычным путем...

Поздним вечером комиссар партизанского отряда Г. И. Мосин принимал тех пятерых русских парней в отряд. Они стали партизанами и храбро сражались с врагом. Моя мама вскоре получила от командира отряда П. С. Крылова новое задание — вести агитационную работу среди молодежи соседних деревень, направлять ее к партизанам. И это задание, требовавшее риска, напряжения сил, воли, умения общаться с различными людьми, успешно выполнялось. Вскоре стали партизанами Владимир Заянский, Николай и Павел Власовы, Михаил Елагин, Галя Рябинина, Василий Лукин, Павел Елагин, Алексей Федоров и другие. Юноши и девушки в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет.

В пору оккупации у нас ежегодно отмечались праздники 1 Мая и 7 ноября. В эти дни жители сел и деревень приводили в порядок могилы советских воинов. Весной па могилы возлагались цветы. Партизаны в канун 7 ноября 1943 года совершили нападение на противника в деревне Слепино. Ночью они внезапно тремя группами по общему сигналу сняли часовых, ворвались в дома, где квартировали фашистские офицеры, обстреляли расположение вражеских солдат. Оставшиеся в живых гитлеровцы бежали из деревни.

Согласно уговору командир каждой группы после боя заходил к нам. Первым зашел Алексей Федоров. Он сказал маме, что его группа в полном составе проследовала к месту сбора. Затем зашли командиры еще двух групп. Переданные ими сведения были необходимы для группы прикрытия, которая отходила последней.

А рано утром мать обнаружила следы, оставленные ночью партизанами. Прихваченные утренним морозом, они четко отпечатались на осеннем грунте от калитки до дверей. Срочно, как по тревоге, была поднята вся семья. Следы были тщательно замаскированы.

Налеты партизан на противника учащались. Гитлеровцы были вынуждены увеличивать численность своих гарнизонов, усиливать их вооружение. Чтобы лишить партизан поддержки со стороны населения, каратели выжгли отдаленные от гарнизона деревни — Пустошку, Пелеши, Язвище. Население этих деревень фашисты угнали на станцию, погрузили в эшелоны и увезли.

Жители деревни Лычно успели уйти в лес — он был неподалеку. Не успели уйти лишь три женщины и четверо детей. Они были взяты карателями. На их глазах факельщики сожгли деревню. Схваченных ими детей и женщин (это были Катя Галкина, Е. В. Мелихова и мать партизанского старосты деревни Лычно тетя Нюша Петрова) фашисты увезли в волосовскую комендатуру, затем поместили в тюрьму.

Были все основания ожидать, что оккупанты сожгут и наш поселок. В течение нескольких дней в глухом лесу жители Редкино соорудили землянки на тот случай, если придется уйти в лес. Туда же, в лес, перевезли они часть продуктов и имущества. Но воспользоваться этой базой никому не пришлось. Нашу деревню враг обошел стороной.

2 декабря 1943 года из волосовской тюрьмы были отпущены за отсутствием улик и из-за переполненности камер многие заключенные, в том числе и Катя Галкина, Е. В. Мелихова, тетя Нюша и дети. Согласно выданному им документу они могли жить только в деревне Сабек, под наблюдением немецких властей. Но они не пошли в Сабек, а явились к нам. Голодные, оборванные, грязные вошли они в наш дом. Мама им очень обрадовалась, тут же истопила баню, прокипятила и прокалила всю одежду скитальцев.

Поздно вечером пришли разведчики из партизанского отряда — там женщин тоже считали погибшими. Начались расспросы, Екатерина Васильевна и Катя рассказывали о людях, замученных и расстрелянных в фашистских застенках, о тех, кто еще остался в сырых и холодных тюремных камерах в ожидании своей участи, о встрече с разведчицей отряда Олей Нефедьевой, которую считали погибшей.

Всех нас особенно взволновал рассказ о девушке, которая попросила разорвать свой красный платок на четыре части и раздала их женщинам, а последний лоскуток попросила надеть себе на голову, когда ее повели на казнь.

В январе 1944 года мама получила последнее боевое задание. Под видом посещения родственницы она побывала в Яблоницах. Надо было выяснить, действительно ли там гитлеровцы не возводят новых оборонительных сооружений и верно ли, что в ближайшее время они собираются оставить этот населенный пункт.

Маме пришлось идти в Яблоницы через соседние села. На это ушло два дня. Но какими долгими они ей тогда показались. Мне в то время было почти четырнадцать лет. Я не только знал о подпольной работе мамы, но и понимал, что она может не вернуться. К счастью, все обошлось благополучно.



Наши

Наши войска вошли в поселок Редкино ранним февральским утром 1944 года. Днем у нас состоялся митинг. Выступали воины-освободители, партизаны и местные жители. Женщины плакали и не скрывали слез — это были слезы радости. Мы, мальчишки, успевали везде. На наших шапках алели красные звездочки, подаренные нам бойцами. После митинга все долго не расходились: беседовали с бойцами и офицерами армии-освободительницы. Этот день действительно был долгожданным. И это был черный день для предателя Николаева. Страшась заслуженной кары, он отравился.

Я рассказал лишь о некоторых эпизодах подпольной работы моей матери Евдокии Ефимовны Михельсон, партизанской связной. В 1945 году она была награждена медалью «За оборону Ленинграда».

После войны мама вновь стала работать в колхозе. По достижении пенсионного возраста она стала получать пенсию. Подпольная работа в тылу врага была включена в ее трудовой стаж.

Сейчас мамы нет в живых, но ее помнят партизаны и разведчики, которые были частыми гостями в нашем доме.