В сентябре 1943 года 1-й полк 2-й Ленинградской партизанской бригады ждал самолета из-за линии фронта. Самолет должен был доставить бойцов и командиров эстонского партизанского отряда. Возглавлял его Эдуард Аартее, бывший моряк Краснознаменного Балтийского флота, подводник с лодки «Лембиту». Отрад по существу представлял собою оперативную группу Эстонского штаба партизанского движения. У Эдуарда Аартее был свой радист, который держал постоянную связь со штабом и всеми эстонскими группами и отрядами, воевавшими под руководством Якова Вяльцева, Александра Степанова, Александра Крузо и других партизанских, командиров.

Вот наконец и самолет. Услышав шум моторов, партизаны зажгли костры и стали наблюдать, где приземляются люди и грузы. Группы поиска немедленно пошли в разных направлениях.

Соня Аартее приземлилась первой, и партизаны сразу привели ее к Виктору Павловичу Объедкову. Это была среднего роста молодая, красивая женщина. Смуглое лицо, открытая улыбка, добрые карие глаза, за спиной — рация, на одном боку — питание к ней, на другом — большая санитарная сумка, спереди — автомат с полным запасом патронов.

— Ну, здравствуйте, или как это по-вашему? Тере, кажется,— сказал Соне Виктор Павлович.— Вы радистка или медсестра?

— И радистка, и медсестра, и повар. Ведь я одна в отряде,— ответила Сопя.

Постепенно собрались все прилетевшие эстонские партизаны. Один из них, Виктор Туй, приземляясь, зацепился за дерево и сломал ногу в бедре. Товарищи принесли его к месту сбора. Последним пришел Эдуард Аартее. Он представился Виктору Павловичу и, увидя, что я оказываю помощь партизану из его отряда, сказал:

— Вот как бывает. Еще до врага не дошли, и такой случай. Виктор Павлович, я это к тому, что тяжело будет справляться единственной нашей женщине с нашими ранами, рацией, обедами и ужинами. Понимаю, что неловко. Прилетели только что и уже с просьбами. Но, если можно, откомандируйте к нам в отряд эту медсестру.— Он повернулся в мою сторону и приветливо улыбнулся.

— Да, если Оля Богданова согласна, я не буду возра-жать,— ответил командир.

Я не стала возражать. Мне сразу пришлись по душе и Соня, и эти ребята. Так я стала членом дружной семьи эстонских партизан. С ними довелось мне прошагать по военным дорогам вплоть до расформирования отряда в 1945 году в Таллине. А по сути дела, я сроднилась с этими людьми на всю жизнь...

Шли непрерывные бои, и мы не могли отправить в тыл Виктора Туя. Партизаны носили его на носилках, а мы с Соней делали ему перевязки. В пору сильных боев были отчаянные моменты, когда Виктор, тяжело переживая свою беспомощность, просил:

— Пристрелите меня, ребята, или бросьте здесь!..

Не пристрелили и не бросили. Виктор постепенно поправился. Он сражался в составе нашего отряда до конца.

С Соней (ей тогда исполнилось двадцать два года) мы сразу подружились. И хотя я была немного старше, она относилась ко мне слегка покровительственно. Однажды, посмотрев на мои сапоги сорокового размера, Соня сказала:

— Сердечная моя! И как у тебя хватает сил ходить по болотам в таких чудовищных бахилах? Непременно нужно раздобыть обувку по ноге. Попрошу об этом ребят.

Заботливая, сердечная, простая, она во многом помогала мне. Я не знала эстонского языка, и Соня, ничуть пе тпготясь этим, взяла на себя роль переводчицы. Она, без сомнения, была любимицей отряда. В любой ситуации умела эта замечательная женщина найти верный топ, поступить в высшей степени по-человечески. Во всем проявлялась ее душевная чуткость и любовь к людям. Жена командира, опа была образцом скромности. Глядя па Соню и Эдуарда Аартее, мы по-хорошему завидовали их счастью.

Эстонский партизанский отряд воевал отважно, дерзко. Вскоре о нашем командире узнали и фашисты. После совместного налета 1-го полка и эстонского отряда па железнодорожную станцию и районный центр Плюссу 18 октября 1943 года к партизанам попала немецкая листовка. В ней были такие слова: «...фамилия командира эстонского партизанского отряда тщательно скрывается. Его кличка Старик. Он хромает на левую ногу. Кто убьет или доставит этого человека немецкому командованию, тот получит вознаграждение в размере 500 000 руб. или 50000 марок».

Кличка Старик закрепилась за Эдуардом Аартее после одной из операций. В боях за Великие Луки он был ранен и с тех пор всегда немного прихрамывал.

— Ты хромаешь, как старик,— сказала ему как-то Соня.

С тех пор и пошло — Старик да Старик. И отряд стал называть его этим именем. А командиру не было еще и тридцати лет.

О Соне я сначала думала, что опа эстонка. Очень уж бегло говорила она по-эстонски. А потом выяснилось, что моя подруга из русской семьи. Родилась Соня в Таллине в семье пекаря Василия Игнатьевича Вышкевича. Отец умер в 1940 году. Мать, Евгения Романовна, осталась одна с четырьмя детьми. Три сына ее в первые дни войны ушли добровольцами на фронт. Старший, Василий, погиб в 1942-м под Великими Луками, Александр и Николай воевали в Эстонском корпусе. Соня работала в Госпароходстве инспектором спецотдела. 7 июля ее командировали в Ленинград, и вернуться в Таллин она не успела.

В Ленинграде Соня также работала в пароходстве, жила в общежитии. Жила так же трудно, как и все ленинградки в ту тяжелую блокадную зиму 1941/42 года: дежурила на крыше, тушила зажигалки, голодала и мерзла, испытала ужасы вражеских артиллерийских обстрелов и бомбежек. В апреле 1942 года она добровольно пошла в Эстонский отряд особого назначения Краснознаменного Балтийского флота. Вместе с морской пехотой отряд принимал участие в боях под Усть-Ижорой.

В апреле 1943 года командование направило Соню в Эстонский штаб партизанского движения. Одновременно Соня закончила там ускоренные курсы медсестер. В ту пору она познакомилась с Эдуардом Аартее и стала его женой.

Я была студенткой Педагогического института, когда началась война. Как все мои подруги, я в то время училась также на курсах медсестер. 30 июня шестьдесят студенток вашего института добровольно вступили в Ленинградскую армию народного ополчения. В июле к нам пришел представитель разведроты.

— Девчата,— сказал он,— нам нужна медсестра. Но только добровольно. Разведка — дело опасное...

Я вызвалась пойти к разведчикам. Действовали мы па ближних подступах к Ленинграду: Старо-Паново, Володарская. В сентябре 1941 года был большой бой под Урицком. Помню, как в том бою выносила я раненого из-под огня. Это был грузный, тяжелый человек. Остановилась я передохнуть. Лежу рядом с ним, а он и говорит:

— Брось ты меня, малышка... Все равно не донесешь... Потекли по моим щекам слезы не то от обиды, не то от жалости к нему. Отдохнула я и дотащила раненого до укрытия.

Потом был Волховский фронт, Тихвинское и Кирпшское направления. В августе 1942-го была я тяжело контужена. В госпитале па станции Хвойная слух быстро восстановился, но очень долго болела голова. После выздоровления меня оставили в госпитале палатной медсестрой, избрали секретарем комсомольской организации. А в ночь на 21 декабря с 5-м партизанским отрядом Максимова, входившим в батальон А. И. Трубышева, я уходила во вражеский тыл.

Пересекали мы линию фронта в районе деревни Марево. При этом предстояло перейти реку Ловать. С нашей стороны берег был пологий, а с вражеского — обрывистый, высокий. Колонна партизан растянулась. Передние ряды шли уже по льду реки, а последние только выходили на него, когда фашисты открыли минометный в пулеметный огонь, повесив в небе осветительные ракеты. Группа партизан залегла. Передние бросились к спасительному крутому берегу, быстро поднялись на него и направились в лес. К счастью, потерь среди нас в тот раз не было.

До Серболовских лесов, где находилась 2-я Ленинградская партизанская бригада, мы дошли 29 декабря 1942 года. Через две недели с третьей попытки прорвались к нам остатки группы, которым в ту памятную, ночь 'преградил путь через Ловать вражеский огонь.

Вскоре я была назначена медсестрой в отряд Д. А. Войчунаса (несколько позже его сменил Финашин). Это был период больших карательных операции против партизан. Отряду нашему все время приходилось участвовать в боях.

Запомнился мне большой бой на юге озера Сево, в Горах (так называли партизаны безлесные, усеянные сопками места в Славковичском, Пожеревицком и Новоржевском районах). Несколько дней наш отряд отбивался от карателей. Потом поступил приказ отойти. В какой-то момент я почувствовала, как мне точно огнем обожгло правую погу. Перевязывать рану не было времени. Я чувствовала, как кровь теплыми струйками текла в валенок, но продолжала, пригибаясь, идти дальше. Стрельба заметно поутихла и вдруг позади раздался крик:

— Эй, девка, стой!.. Сдавайся!.. Я изо всех сил пыталась догнать своих, идти было все тяжелее. И тут я услышала голос Виктора Канашина:

— Оля, беги. Я прикрою! — Виктор залег между мной и карателями, дал несколько очередей из пулемета. Опять разгорелась стрельба. Я по-пластунски пыталась выбраться из опасной зоны. Вскоре подполз ко мне Митя Малютин. С его помощью я добралась до леса, а потом и до деревни, где были наши. Отстреливаясь, оторвался от противника Виктор Канашин.

Фельдшер осмотрела мою рану. Кость не была задета пулей. Мне сделали перевязку, а потом я принялась перевязывать других раненых. Однако через некоторое время мне стало хуже. Поднялась температура, нога распухла, уже нельзя было ходить. Уложили меня в повозку. И вот как-то на привале я решила сделать себе перевязку. Но бинт присох к ране. Отодрать его потихоньку было очень больно. Тогда я взяла за край бинта, закрыла глаза и рванула. Из раны брызнула кровь. Стала я рассматривать бинт и увидела присохшие к нему кусочки моих ватных брюк. Это пуля вогнала их в рану. Очистив рану, я 8§бинтовала ее. Сразу стало легче. Постепенно снизилась температура. Я стала ходить с палкой и приступила к работе.

По приказу Ленинградского штаба партизанского движения 18 октября была проведена большая операция по разгрому вражеского гарнизона на железнодорожной станции Плюсса.

В этой операции принимал участие и отряд Старика. Перед нами стояла задача: вместе с 3-м отрядом уничтожить военную комендатуру и здание, в котором размещались гитлеровские офицеры, а затем взорвать вокзал и станционные пути.

Отряд двинулся к Плюссе. Мы с Соней шли в колонне рядом. Шли знакомым для всех нас путем: по лесу через болото. Дойдя до опушки, Сопя с радиостанцией и бойцы охраны должны были остаться, а отряд пошел дальше. Перед расставанием Сопя крепко сжала мою руку.

— Оля, присмотри в бою за Стариком...

Мы благополучно миновали ельник, обогнули минные поля, огородами вышли на улицы Плюссы, незаметно приблизились к зданиям, которые должны были штурмовать. В окна полетели гранаты. Заговорили пулеметы и автоматы. Бой был в разгаре, когда я увидела, что у Старика лицо залито кровью. Он был ранен мелкими отколками. Я под огнем сделала ему перевязку.

Бой был очень тяжелым. Наш отряд потерял тогда пять товарищей. Девять партизан были ранены. Задачу, которая перед нами стояла, мы выполнили.

Никогда не забуду день 11 ноября. Соня помогала мне перевязывать раненых, когда к нам прибежал посыльный.

— Начинается партийное собрание. Тебя будут принимать в партию,— сказал он Соне и поспешил дальше. Моя подруга очень волновалась.

— Что, если станут задавать вопросы по международному положению? — говорила она.— Ведь я почти ничего толком не знаю. Радиопитание берегу и принимаю только сводки Совинформбюро...

За ее прием в партию единогласно проголосовали все коммунисты отряда.

И еще одно памятное событие, относящееся к той поре. В наш отряд пришли из деревни Козлово сестры Петровы, Мария и Нина. Одной было пятнадцать, другой — восемнадцать лет. Они быстро освоились в партизанской семье и стали надежными моими помощницами. Теперь, уходя с партизанами на задание, я была спокойна за раненых. Вскоре пришел в отряд и двенадцатилетний Коля Петров, братишка Марии и Нины. Пришел и сразу стал добиваться, чтобы ему дали оружие. Через некоторое время он добился своего — дали ему винтовку.

В деревнях Козлово и Волково стоял и наш эстонский отряд, и штаб 6-й Ленинградской партизанской бригады. Это соединение было создано в октябре на базе 1-го полка 2-й партизанской бригады. Командиром 6-й был назначен В П. Объедков, комиссаром — В. Д. Зайцев. Там же, в Козлове и Волкове, находились госпиталь и другие тыловые службы. Фашисты решили окружить и уничтожить партизан.

Регулярная немецкая часть, вооруженная минометами, пушками, пулеметами и автоматами, двигалась по направлению к нам из деревни Зачеренье. У нас пушек не было. Больше того, мы ощущали недостаток в патронах. Но избежать боя было нельзя. Виктор Павлович приказал срочно переправить госпиталь и все тыловые службы в относительно безопасное место — за холм между деревней Козлово и берегом речки Черной. Там был небольшой лес.

Начавшийся в полдень бой то затихал, то разгорался с новой силой. Партизаны берегли патроны и били только с близкого расстояния, наверняка. Вскоре наш командир Эдуард Аартее был серьезно ранен. Он не смог подняться. Я сделала ему перевязку. Пришлось отправить его в лес. Отряд возглавил комиссар Константин Вахер.

Виктор Павлович расположил отряды так, что немецкие части, наступая, должны были войти как бы в подкову, образованную партизанской обороной. Попав в ловушку, под перекрестный огонь, гитлеровцы растерялись и повернули к лесу. Партизаны гнали врага на протяжении восьми километров. Фашисты бежали к деревне Зачеренье, где на берегу озера Черного их добила 2-я партизанская бригада под командованием Н. И. Синельникова.

Переправить Эдуарда Аартее через линию фронта не представлялось возможным. Только в конце января 1944 года, когда мы встретились с частями Красной Армии, все раненые, и в их числе наш командир, были на-правлены в ленинградский госпиталь. Старик уезжал, а Соня оставалась в отряде. Она не плакала, прощаясь с мужем. Но в глазах ее было столько тревоги за него, столько теплоты и нерастраченной нежности, что он, человек, тоже умеющий скрывать от посторонних глаз свои эмоции, сказал:

— Ничего, жена, не навек прощаемся. Скоро встретимся. Добьем фашистов и жизнь свою наладим. А ты, Костя,— обратился он к Вахеру,— береги наших девчат.

Отправив раненых, наш отряд снова углубился во вражеские тылы. Мы спешили навстречу другим эстонским отрядам и группам, чтобы вместе продвинуться к границе Эстонии.

Помнится, едем мы по большаку. Я и Соня в одних санях. Разведчики верхами впереди. Внезапно один из них кричит:

— Немцы!..

Выскакиваем из саней, перепрыгиваем через засыпанные снегом канавы, бежим к лесу. Партизаны рассредоточиваются, отстреливаются.

— Отходите дальше в лес! — кричит Костя Вахер. Мы бежим в разные стороны, а через некоторое время, оторвавшись от карателей, снова собираемся вместе. И тут обнаруживается, что нет Сони, бойца Кескла, наборщиков Пелешева и Тальвисте. Комиссар отправляет разведчиков искать их. Под утро разведчики возвращаются. Они докладывают, что никого из исчезнувших не нашли.

Комиссар опять разослал разведчиков на поиски. А ночью в отряд пришел Кескла. Он прикрывал отход партизан, потом долго бродил по лесу — никак не мог найти нас. Утром появилась Соня. А наборщики так и не вернулись. Моей подруге повезло. В перестрелке пули пробили ее плащ-палатку, чехол рации и кобуру. Сама же Соня осталась невредимой. Она долго искала отряд, ночью вышла на опушку леса, увидела на полянке хутор. Избы манили — очень хотелось поесть и согреться. Манили и пугали: а вдруг там немцы? Соня долго прислушивалась, по опушке леса обошла хутор. Немцев не было видно.

Осторожно, по огородам, подошла она к крайней избе, осмотрелась, вошла в хлев, где стояла корова, потом направилась к дому. Отворилась дверь, и Соня увидела пожилую высокую женщину.

— Немцы на хуторе есть?

Прежде чем ответить на вопрос, женщина осмотрела Соню с ног до головы. Осмотрела и улыбнулась:

— Нет никого, проходи...

Войдя в избу, хозяйка налила в кружку горячего молока, отрезала большой кусок хлеба, жестом пригласила неожиданную гостью к столу:

— Садись, поешь и сразу согреешься. Замерзла небось...

Соня держала в руках кружку с молоком и думала: «Где же искать отряд? Нужно опять идти в лес. Может, встречу разведчиков». В это время на улице послышался конский топот. Соня метнулась за занавеску. Она услышала, как ...открылась дверь и мужской голос спросил:

— Не преходила здесь девушка? У партизан пропала радистка. Ищут ее.

Соня вышла из-за занавески, предварительно вынув из кобуры пистолет, пригляделась к парню. На полицая он не был похож. Гонец рассказал, что партизанский отряд расположился у мельницы, неподалеку от лесного лагеря местных жителей. После этого Соня вскоре пришла к нам...

Никогда не забудутся те суровые годы. Война все еще продолжает напоминать о себе. Не только тревожными снами, но и, к великому горю, трагическими сообщениями о смерти боевых друзей. Ушел из жизни Эдуард Аартее, кавалер ордена Ленина, всеобщий любимец эстонских партизан. Нет с нами многих из тех, с кем мы вместе шли по дорогам войны...

- По-прежнему дружим мы с Соней — часто переписываемся, наведываемся одна к другой в гости, встречаемся на наших партизанских традиционных сборах. Моя подруга, как и раньше, живет в Таллине. Она встретилась с матерью. Вернулись домой два ее брата. Некоторое время работала Соня в Министерстве торговли ЭССР. Теперь она заместитель директора ресторана «Таллин», одного из лучших предприятий службы сервиса. В послевоенные годы ее не раз избирали депутатом райсовета, секретарем партийной организации. Дочь Сони — педиатр, сын — офицер Советской Армии. Наша Соня уже бабушка — ее внуку пошел второй год.

А я, закончив педагогический институт имени Герцена, вот уже двадцать пять лет работаю в школе. Как и Соня, считаю своим долгом рассказывать молодежи о войне.