Летом 1941 года я работала в больнице деревни Железницы Дедовичского района. Неподалеку от этой деревни проходила западная граница Партизанского края, полновластной хозяйкой которого была 2-я Ленинградская партизанская бригада. Тогда партизаны только-только обосновались в наших местах, и медицинская служба у них, по сути дела, еще не была организована.

А если появлялись среди них больные или раненые, то таких временно вышедших из строя бойцов обычно размещали в домах колхозников. Тех же, кто нуждался в госпитализации, привозили к нам, в Железницу. Однако держать раненых партизан в деревенской больнице, куда в любую минуту могли нагрянуть гитлеровцы, было, конечно, рискованно. И. командование бригады приняло решение создать госпиталь в Партизанском крае.

Так случилось, что 2 ноября 1941 года, захватив с собой хирургические инструменты, лекарства и перевязочные материалы, я отправилась в Серболовские леса. А через несколько дней в деревне Глотово начал действовать партизанский госпиталь. Главной моей помощницей в нем стала Нюра Егорова, сильная, ловкая девушка лет двадцати. Она взяла на себя самую трудоемкую работу. Начали мы с того, что оборудовали операционную. Для нее нам отвели обыкновенный деревенский дом. Нюра тщательно вымыла полы, стены и большой деревянный стол, который мы поставили посередине комнаты. Сами поселились в кухне.

Раненые размещались в домах колхозников. Там их кормили, а мы с Нюрой приходили делать перевязки. Надо сказать, что хотя у моей помощницы не было основательной медицинской подготовки (она закончила только курсы сандружинниц), девушка быстро схватывала все, чему я ее учила, и вскоре стала отлично справляться с обязанностями хирургической сестры.

Как-то на рассвете к нам привезли партизана, раненного разрывной пулей в низ живота. Требовалась немедленная операция. Было еще темно, и Нюра приготовила лучину. Ведь не то что электрического освещения, но даже керосиновых ламп у нас не было. Так, с горящей лучиной в руке, пришлось Нюре по моим указаниям давать раненому наркоз и делать все остальное, что требуется во время операции. Девушка подавала инструменты, следила за состоянием раненого. Я видела, как она волновалась. Я тоже нервничала: ведь мне впервые пришлось оперировать человека в таких необычных условиях. Но все обошлось благополучно. Медперсонал партизанского госпиталя выдержал этот первый серьезный экзамен.

Я была довольна своей помощницей. А ведь в довоенные годы она и не думала, что станет медиком. Окончив семилетку, Нюра три месяца поучилась па курсах продавцов, затем примерно полгода проработала за прилавком продовольственного магазина Дедовичского райпотребсоюза к и около полутора лет — техническим секретарем в редакции районной газеты. Когда началась война, Нюра вместе с братом Владимиром (впоследствии — командир партизанского полка, Герой Советского Союза) вступила в истребительный батальон. Первыми, кому Нюре пришлось оказывать медицинскую помощь, были ее товарищи, раненные в стычках с вражескими лазутчиками.

Когда гитлеровцы заняли Додовичи, истребительный батальон ушел в лес. Возник партизанский отряд «Буденновец». На плечи Нюры и ее подруг-сандружинниц— Маши Синельниковой (Васильевой), Саши Павловой, Фроси Алексеевой и других — легли оказание первой помощи раненым и уход за ними. Нее это в условиях частых передвижений с места ш& место и почти оеспре-рывных стычек с противником. Так само собой получилось, что Нюра стала партизанской медсестрой. В то же время она оставалась бойцом а наравне с ^ мужчинами стойко переносила все тяготы партизанской жизни.

Как мне потом рассказывали, от нее никто не слышал жалоб. Нюра даже обижалась, если в походе кто-либо из бойцов хотел взять у нее часть груза или помочь ей в какой-нибудь работе, которую Нюра считала своей. Вот так медсестрой-бойцом (за спиной — винтовка, в карманах — обоймы с патронами, на боку — санитарная сумка) Нюра шла по лесным тропам рядом со своими товарищами по борьбе.

В августе 1941 года «Буденновец» влился во 2-ю Ленинградскую партизанскую бригаду. Нюра продолжала оказывать медицинскую помощь раненым товарищам. А 2 ноября, как я уже говорила, она поступила в мое распоряжение в качестве единственной медсестры партизанского госпиталя.

Это был необычный госпиталь. Он не имел постоянного места. Противник в ту пору ожесточенно обстреливал с воздуха населенные пункты, через которые проходили или в которых располагались партизаны. Нам вместе с ранеными приходилось кочевать.

Со временем бинты, которые я захватила с собой, уходя из больницы, подошли к концу, и мы с Нюрой пустили в ход всякие чистые тряпки, которыми снабжали нас женщины-колхозницы. Это были большей частью полотенца и простыни. Мы рвали их на бинты и уже не выбрасывали по использовании. Нюра их стирала, и они опять шли в дело.

Раненых часто привозили ночью. Обрабатывать раны, извлекать из них пули и металлические осколки, оперировать пострадавших приходилось при свете лучины или коптилки. Особенно трудно стало работать, когда кончился запас наркотических средств. Чтобы не причинять раненым излишних страданий, мы часто ограничивались накладыванием жгутов. Если же требовалось срочное хи-рургическое вмешательство, давали оперируемым папиросы, которые я, кстати, в те дни очень берегла.

В декабре 1941 года нашей бригаде пришлось вести тяжелые бои с карателями. Гитлеровское командование бросило против партизан столь серьезные силы, что бригада была вынуждена отойти из районов своей тогдашней дислокации на Рдейские болота.

Переход был неимоверно трудным. Стоял жестокий мороз, и холод пронизывал людей до костей. Особенно страдали от него раненые. Нюра от них не отходила. Она поправляла сбивающиеся повязку, предохраняла наших подопечных от тряски, подбадривала их ласковыми словами и, как могла, оберегала от стужи, от резкого ветра. Когда партизаны заняли деревню Сусельницы, первым делом пришлось оказывать срочную помощь обмороженным.

Одним из них оказался семнадцатилетний Коля Веселов. Юный боец находился в засаде на шоссе. Группа партизан в которой был Коля, залегла близ поворота дороги. Место было выбрано с расчетом, что машины гитлеровцев будут здесь непременно притормаживать. Все продумали партизаны, не учли лишь, что ждать придется долго.

Прошел час, второй, а на шоссе по-прежнему было пусто. Бойцы лежали, прижавшись к мерзлой земле на открытом месте. Ветер, казалось, обжигал. В группе появились обмороженные. У Коли Веселова особенно пострадали ноги. Когда юноша был доставлен в госпиталь, пальцы на них уже почернели.

Нюра стала готовить обмороженного к операции. В глазах у моей помощницы стояли слезы, и у меня сердце сжималось от боли: надо оперировать, а под руками никаких хирургических инструментов, кроме... кривых ножниц и самодельного кинжала. Чемодан, с которым несколько недель назад я ушла из больницы, был потерян при переходе через болото.

Положили Колю на стол. Я подошла к нему:

— Коля, ты ведь настоящий партизан и будешь терпеть?

— Да,— тихо ответил юноша. Я продолжала:

— У меня нет наркоза, и тебе придется закурить.— Я сунула ему в рот зажженную папиросу.—Теперь затягивайся, дыши глубже. Голова будет кружиться, а ты все равно кури...

Операция началась. Нюра держала Колины ноги, а я ножницами отрезала отмороженные пальцы. Коля не кричал, и лишь по бледности, разлившейся по его лицу, можно было понять, как ему тяжко. Невыносимо было видеть Колины руки, судорожно сжимавшие край стола, и эту жалкую папироску...

Вдруг ножницы сломались. Последний палец я отрезала кинжалом.

Так прошла эта необычная операция. Коля перенес ее мужественно: ни единого стона не сорвалось с его губ.

После операции мы поместили Колю рядом с другими тяжелоранеными. Несколько дней он лежал молчаливый и сосредоточенный. Видно было, что юноша подавлен свалившимся на него несчастьем. Хотелось каким-то образом вывести его из этого состояния, пробудить в нем волю к жизни. За это взялась Нюра. Она почти не отходила от Коли, и настал момент, когда мы услышали, как он смеется. С первым же самолетом мы отправили Колю Весе-лова на Большую землю, в тыловой госпиталь.

А бригада снова двинулась в поход, и вскоре наш госпиталь обосновался в деревне Рябые Роги Белебелковского района.

Как-то ночью к нам привезли партизана, раненного в обе ноги. Тщательно осмотрев его, я поняла, что одну из ног уже не спасти. Но выдержит ли раненый ампутацию? Ведь он потерял много крови и сильно ослабел. Вряд ли здесь удастся обойтись без переливания крови. Но где ее взять? Поколебавшись, я все же решила начать операцию. Нюра светила мне лучиной. Я ножовкой перепилила кость и только стала накладывать на рапу швы, как Нюра обнаружила, что у оперируемого пропадает пульс. Что делать? Какими средствами поддержать угасающую жизнь? Решение пришло само собой. Ведь у меня первая группа крови — значит, подойдет. Быстро объясняю Ню-ре, что нужно делать, сажусь на скамейку рядом с раненым партизаном, кладу свою руку1 рядом с его безжизненно лежащей правой рукой, и Нюра приступает к прямому переливанию крови — из моей вены в вену оперируемого. Подсказываю Нюре, контролирую каждый ее шаг и в то же время неослабно, пристально слежу за состоянием оперируемого. Вот у него наладился пульс, стало розоветь лицо, выровнялось дыхание...

Не знаю, где мы тогда взяли силы, чтобы закончить операцию. Когда я вышла из дома, в лицо мне ударило солнце: на дворе стояло утро нового дня. Я удивилась, как быстро прошла ночь, и тут увидела Нюру. Она плакала, прислонившись к стене сарая. Это моя-то Нюра, всегда такая невозмутимая, сдержанная, негнущаяся Нюра! Я стала ее успокаивать. Она вытерла слезы.

- Лидия Семеновна, это я от радости, что спасли его. Я думала, умрет он на нашем столе.

В январе 1942 года мы вернулись в деревню Глотово, по госпиталь разместили уже не в избах, а в здании школы. И вот как-то днем совершенно неожиданно для нас из-за кромки ближнего леса вынырнули фашистские са-молеты. Целью их атаки был наш госпиталь! Гитлеровцы обстреливали школьное здание зажигательными пулями. Вспыхнул пожар. И все же налет не вызвал паники ни среди раненых, ни среди партизан, которые охраняли госпиталь (нас сопровождал специальный отряд, которым командовал тов. Малафеев). Поднятые по тревоге партизаны быстро прибежали к зданию школы и по указанию своего командира принялись спасать раненых и госпитальное имущество. Им помогала Нюра. Людей выносили через двери и окна. Стоял кромешный ад — рушились перекрытия, бушевал огонь. Раненых удалось спасти. Их перенесли в уцелевшие деревенские дома, а ночью опять погрузили на подводы и перевезли сначала на небольшой хутор, а потом в деревне Краснодубье. Позже мы отправили их в советский тыл. Конечно, не всех сразу. На это ушел не один день. Самолеты, прилетавшие за ранеными и обмороженными, садились на лед небольшого озера. Нюра, конечно, деятельно участвовала в эвакуации на-ших пациентов и неутомимо сновала между «палатами» госпиталя и ледовым аэродромом.

Партизаны еще не раз совершали марши, меняли базы. Разумеется, и госпиталь перебирался с места на место. Нередко мы располагались прямо в лесу.

Вспоминается такой случай. Госпиталь размещался тогда в землянках. Каждая была оборудована печкой. Топились печки обычно почти круглые сутки. Как-то захожу я в одну из землянок и вижу: Нюра сгребает в ведро золу. Спрашиваю:

— Зачем тебе это?

— Перевязывать уже нечем,— отвечает Нюра.--- Вот наберу золы, сварю щелок и прокипячу в нем старые бинты. Не хуже мыла отстирает.

У нас тогда недоставало перевязочных материалов. А мылом мы дорожили. Вот Нюра и нашла выход...

18 января бригада провела крупную операцию по уничтожению фашистского гарнизона в городе Холме. Раненых у нас значительно прибавилось. Я оперировала, Нюра перевязывала, и па нее ложилась основная тяжесть дальнейшего ухода за ранеными. Дел у нее было так много, что теперь даже невозможно представить, как она находила время для сна и отдыха.

В одну из ночей я долго не могла уснуть и решила побродить на воздухе. Госпиталь стоял в лесу. И вот представьте себе. Мороз. Деревья вокруг в мохнатом инее. И тишина. Но не абсолютная, нет. Стоит прислушаться — и вот уже можно различить чей-то приглушенный голос. Заглядываю в землянку и вижу: Нюра сидит возле раненого и что-то рассказывает ему, утешает, убаюкивает. Тот проснулся от боли, не может заснуть, вот она и сиднт.

— Нюра,— говорю,— иди спать, я посижу.

Но она решительно отказывается:

- Нет, нет, что вы, отдыхайте. Вдруг сейчас привезут раненых, снова не успеете поспать...

21 февраля 1942 года партизаны нашей бригады разгромили фашистский гарнизон в Дедовичах. В госпиталь поступила новая партия раненых. Ухаживали за ними не только мы с Нюрой. У нас появились помощницы — Таня Петрова, Вера Ухорская, Валя Соколова. Таня до воины была зоотехником, Вера — учительницей, Валя — студенткой. Но мы их подучили, и они постепенно освоились с новым делом.

Хлопот у нас в те дни было немало. Некоторые партизаны неосмотрительно переоделись в трофейные шинели, и в нашем госпитале появились больные сыпным тифом. Я ничего так не боялась, как эпидемии. И вот она свалилась нам на голову.

Первым делом мы отделили заболевших партизан от остальных. Ухаживать за тифозными больными поставили тщательно проинструктированную мной санитарку А. А. Александрову. Я вела наблюдение за больными. К весне вспышку тифа среди партизан мы ликвидировали, а я свалилась. В конце июня меня в бессознательном состоянии отправили на самолете в советский тыл. сопровождала меня Нюра. Убедившись в том, что я помещена в больницу и за мной обеспечен хороший уход, она возвратилась в Партизанский край.

Нюра продолжала работать в лесном госпитале до перехода 2-й бригады через линию фронта в советский тыл. Произошло это в сентябре 1942 года. К тому времени я поправилась и уже работала в госпитале при ленинградском штабе партизанского движения. Там мы и встретились. Как я обрадовалась, когда вновь увидела эту милую девушку, мою верную помощницу. В памяти моей всколыхнулось все пережитое, и я с особой остротой ощутила в тот миг, как мне повезло, что в тяжкие, невыносимо трудные дни и месяцы кочевой партизанской жизни рядом со мной оказалась именно она, Нюра Егорова. Да мне просто посчастливилось, что моим спутником в пору самых суровых испытаний был такой сердечный, душевно богатый, самоотверженный, сильный духом человек, умеющий забывать о себе ради других и беззаветно отдаваться делу, которое возложили на него товарищи по борьбе.

Стали мы с Нюрой, как прежде, работать вместе. А потом пришлось нам опять расстаться: Нюру отозвал из госпиталя Ленинградский обком комсомола, чтобы рекомендовать ее секретарем одной из сельских организаций ВЛКСМ в освобожденной от захватчиков Новгородской области. Это произошло весной 1944 года.

После войны Нюра — теперь уже Анна Петровна Цветкова — была секретарем Мстинского райкома комсомола, а потом перешла на партийную работу. Мне, близко знавшей Анну Петровну, легко представить ее в роли комсомольского или партийного работника. Думаю даже, что она прямо-таки создана для работы с людьми. С ее энергией, неутомимостью, терпеливостью, тактом, отзывчивостью, способностью понять нужды каждого человека невозможно, по-моему, не заслужить их уважения и доверия.

В 1966 году ветераны 2-й Ленинградской партизанской бригады собрались близ бывшей деревни Железницы Дедовичского района, чтобы торжественно открыть памятный обелиск.

Близ бывшей деревни... Я не оговорилась. На том месте, где когда-то стояла деревня Железница, не осталось никаких признаков жилья. Напрасно я озиралась вокруг, пытаясь найти приметы того места, откуда в 1941 году с врачебным чемоданчиком в руках ушла к партизанам. Вот здесь была школа, там — почта, молокозавод. А чуть подальше, на высоком холме, стояла деревенская больница и вокруг нее шумел парк, где гуляли лечившиеся у нас больные. Но сейчас там ничего этого пет. На холме ни деревца. Только высокая трава да редкие кустики. А от больничного здания не сохранилось даже фундамента.

Где же деревня? Что здесь произошло?

Как рассказал мне один местный житель, бывший рабочий молокозавода, Железницу сожгли каратели в 1942 году, во время четвертой экспедиции против Партизанского края. Тогда же они вырубили парк и сожгли больницу. На месте жилых домов, административных зданий и заводского корпуса остались одни пепелища. Фашисты сожгли ненавистную им «партизанскую» деревню всю, до последнего колышка.

Но вот на наших глазах спадает покрывало с памятного обелиска и открывается надпись на сером камне. Ее читает вслух один из ветеранов. Проникновенно, по-особому торжественно звучат в тишине простые слова:

«Товарищ! Ты вступаешь на землю легендарного Партизанского края. С этого рубежа, крутого берега Шелопи, он простирался на восток до Рдейских болот, занимая 9600 квадратных километров.

Край вошел в историю Великой Отечественной войны как Советский в тылу врага, где наши люди мужественно сражались с немецко-фашистскими захватчиками и жили по законам родного Советского государства.

Их девизом были слова:

„Скорей умрем, чем встанем на колени. Но победим скорее, чем умрем"».

Да, все было именно так. Бойцы Партизанского края выстояли в суровых испытаниях, выпавших на их долю, и победили. И я счастлива, что мне довелось в те трудные дни работать для этой победы, быть рядом с такими людьми, как Нюра Егорова и ее боевые друзья.