Сначала мне хотелось бы рассказать об Ире Степановой. Вместе с ней мы окончили краткосрочные курсы медсестер и попросили, чтобы нас направили в партизанский отряд. Было это в первых числах июля 1941 года. Как раз тогда такой отряд формировался в Старой Руссе — из местных и островских партийных, советских и комсомольских активистов, а также курсантов пограншколы, эвакуированной из Эстонии. В него-то по рекомендации комитета ВЛКСМ и послал нас секретарь райкома партии А. П. Лучин — тот самый, что впоследствии возглавил 4-ю Ленинградскую партизанскую бригаду. Получив направления, мы с Ирой в тот же день пошли по указанному нам адресу.

Гитлеровская авиация уже бомбила город. Фашистские самолеты проносились над пустыми улицами и сбрасывали куда попало свой смертоносный груз.

Мы с Ирой шли по Старой Руссе после одного из таких налетов. На улицах клубился дым: после бомбежки в городе вспыхнули пожары. Мимо нас то и дело пробегали дружинники из спасательных команд...

Явившись к месту назначения, мы доложили о своем прибытии командиру отряда В. К. Якушеву и комиссару И. В. Красавину.

Через день-два отряд покинул Старую Руссу и двинулся к линии фронта, чтобы затем проникнуть в тыл противника. В отряде было свыше ста человек. Ехали мы на нескольких грузовиках. К тому времени уже все большаки района находились под контролем гитлеровцев, и нам пришлось придерживаться проселочных дорог. В ночь на 8 июля мы без боя пересекли линию фронта.

Елена ИВАНОВА (ныне Комлева), чьи воспоминания публикуются в этом сборнике, была медсестрой и разведчицей 7-й партизанской бригады. Фото 1943 года.

К сожалению, мне довелось недолго быть вместе с Ирой Степановой. Но я хорошо помню то время.

Ира была совсем молоденькой девушкой. Однако молодость не помешала ей быстро приобрести в отряде авторитет серьезного, толкового работника, смелой партизанки. Скромная, спокойная, деловитая, она всем своим видом внушала товарищам уважение к себе. Но ребята не только уважали ее. Моя подружка многим нравилась. И неудивительно. Она была редкой красавицей. Рослая, стройная, по-спортивному собранная, грациозная, Ира, конечно же, знала, что ею любуются, но делала вид, что не замечает этого, и оставалась одинаково приветливой и простой в обращении со всеми партизанами. Она не любила, когда кто-нибудь из товарищей затевал с ней разговор «о чувствах». Если ей напоминали, что она хороша собой, девушка смущалась, краснела, но обычно тут же ставила на этом точку:

— Ну и что? Какая уж есть!..

Понемногу все в отряде привыкли, что рассчитывать на исключительное внимание со стороны Иры Степановой — дело безнадежное, и стали довольствоваться отношениями доброго товарищества, которые эта красавица медсестра охотно принимала.

За что бы Ира ни бралась, все она делала красиво, с какой-то только ей присущей грацией. Ира умела работать. Вот она во время перестрелки с карателями оказывает помощь раненому партизану: достает из санитарной сумки бинт и ножницы, накладывает повязку. Делает все это быстро, ловко, ладно, без суеты. Движения ее рук верны и точны.

Помнится бой в ночь с 4 на 5 февраля 1942 года, когда партизаны громили гитлеровский гарнизон в Яссках. Ира в ту ночь вынесла из-под огня и спасла нескольких раненых. За этой боевой операцией последовала еще более крупная — разгром вражеского гарнизона в Дедовичах в ночь с 21 на 22 февраля силами нескольких отрядов, в том числе и нашего (он к тому времени носил имя своего погибшего комиссара И. В. Красавина).

Перед боем подразделения нашего отряда сосредоточились неподалеку от берега реки Шелони. Вокруг нас — тишина словно бы дремлющего леса, громады заиндевевших деревьев, чистые февральские снега, легкий голубоватый туман. Его то и дело прошивают цветные строчки трассирующих пуль. Но вот в непроницаемо темной выси повисли гигантские огненные дуги — следы красных ракет, сигнал к бою. И сразу раздался оглушительный грохот. Над окраиной поселка поднялась в небо багровая туча. Поднялась и всей своей массой рухнула па лед Шелони. Это партизаны отряда «Буденповец», которым командовал Н. И. Синельников, взорвали мост.

Нашу роту вели ее командир Т. А. Родионов и политрук П. А. Дурнев. Наступала она на Дедовичи по льду Шелони. Правее нас шли «буденновцы». Они выбили гитлеровцев из церкви и двинулись на другой опорный пункт противника — здание школы. Здание это стояло па горке. Мы должны были, поддерживая соседей, атаковать его с фланга, захватить, а затем пробиться к водокачке. Завязался бой. Гитлеровцы, засевшие в школе, открыли такой сильный огонь из пулеметов, что пи нам, ни нашим соседям некоторое время нельзя было оторваться от земли. Партизан нашей роты поднял в атаку политрук Павел Дурнев. С возгласом «За Родину!» он бросился вперед. В числе первых за ним поднялась Ирина. И оба они в этом бою были сражены вражескими пулями. Но я подумала в тот миг, что Иринка только ранена. Вместе с партизаном Григорием Гореловым я кинулась к ней. Но тут ранило и Горелова.

Я наклонилась над своей подругой и с ужасом поняла, что она мертва. Не подавал никаких признаков жизни и П. А. Дурнев. Никогда не испытывала я такой муки, как в ту ночь, когда выносила с поля боя их еще не остывшие тела...

Разгромив вражеский гарнизон, партизанские отряды отошли. Наш обоз бесшумно продвигался по узкой лесной просеке. Голодные лошади с трудом тянули сани по глубокому снегу. Я шла рядом со своими повозками. Скрипели полозья, глухо шумел лес. Все более четко проступали в предутренней синеве стволы деревьев. Наконец в конце просеки по краю неба разлилось малиновое зарево восхода. А в моей отяжелевшей голове все еще звучал грохот боя. Сердце сжималось и ныло от боли, от скорбного сознания невозможности изменить то, что произошло. Было странно и тяжко сознавать, что вот я, живая, шагаю рядом с санями, на которых лежат мертвые товарищи, и среди них Ирина, моя верная подружка, моя милая красавица...

Потери на войне — дело неизбежное, это известно. Но привыкнуть к тому, что рядом с тобой гибнут близкие тебе люди, нельзя. Всегда это было тяжело. За годы войны я рассталась навечно со многими моими товарищами и подругами. Некоторые из них были мне очень близки. Другие промелькнули передо мной и исчезли, и я даже не Успела узнать их подлинные имена. Помнятся мне, например, Сергей и Гришка — так по-мальчишески называли друг друга две девушки, обе лет семнадцати, не более. Пришли они к нам в отряд зимой 1943 года, когда мы находились в Еловецких лесах. И вот случилось так, что та, которую звали Сергеем, на второй же день погибла в бою. А вскоре мы расстались и с Гришкой: после ранения ее отправили на Большую землю. Я и доныне не знаю, жива ли она.

А теперь я расскажу про одну из тех моих подруг — партизанских медсестер, которым посчастливилось пройти все военные дороги и тропки — с первых до последних дней борьбы против оккупантов на ленинградской земле. Я говорю о Тосе Васильевой— партизанке из отряда «Грозный». В этом отряде мы оставались с ней вплоть до его расформирования.

И была в 7-й бригаде еще одна Елена ИВАНОВА (вы видите ее на этом фото). Партизаны называли ее Леной-второй, или просто Лелькой. Добрым, отзывчивым человеком и отважным бойцом была Лелька. Фото 1970 года.

Как Тося стала партизанской медсестрой? За три года до войны она окончила акушерско-сестринскую школу в Старой Руссе и стала работать в Беле-белковской больнице. В начале войны Тосе исполнился двадцать один год. Как раз в день ее рождения — 29 июля — она получила повестку из военкомата. Эту по-вестку Тосины подруги вручили ей вместе с цветами и подарком — новым сестринским халатом.

В тот же день Тося была зачислена в отряд, сформированный в Белебелке из местных активистов. Во главе его встали военком Чарушкин и секретарь райкома партии Н. А. Сергачев. Позже в Полистьевских лесах белебелковские партизаны влились в отряд «Грозный» (им руководили П. Н. Невский и А. И. Ступаков), и из них была сформирована рота. Здесь-то, в «Грозном», мы и встретились с Тосей. Не раз потом нам случалось ходить вместе в разведку, бывать в боях, которые вел наш отряд.

Тося была медсестрой, но ее не раз как человека, хорошо знавшего местные условия и людей из окрестных деревень, включали в состав разведывательных групп.

Как-то потребовалось прощупать силы гитлеровцев, расположившихся на дальних подступах к Партизанскому краю. Выполнить эту задачу было поручено группе разведчиков во главе с Я. Молчановым, храбрым и опытным партизаном из деревни Дубишко. С этой группой начальник отрядной разведки И. Воробьев послал и нас с Тосей.

Поездка нам предстояла дальняя, и нас посадили на трофейных коней, в великолепные кавалерийские седла. Но даже и в этих седлах мы с Тосей чувствовали себя верхами не очень уверенно. Это, очевидно, нетрудно было заметить со стороны. И среди разведчиков сразу нашлись остряки, которые долго потешались над нами и всячески прохаживались по нашему адресу, пока им это не надоело.

Под вечер мы добрались до деревни Лопастино, где жила Тосина семья. Молчанов об этом знал и заранее приказал Тосе «скрыть лицо». Легко сказать «скрыть». А как это сделать? Вскоре мы увидели группу женщин с детьми, возвращавшихся с гумна после молотьбы. Командир, вспомнив о Тосе, обернулся к ней и ахнул: на месте головы у той торчал белый шар из бинтов с «амбразурой» для глаз. Забинтованная голова, тонкая шея, узкие плечики — ни дать ни взять раненый партизан-подросток.

— Ну и ну! — только и пробормотал командир, видимо удовлетворенный выдумкой Тоси.

Среди подошедших была Тосина мать — Афимья Ивановна. Женщины и ребятишки обстоятельно отвечали на расспросы Молчанова и наперебой приглашали партизан к себе ужинать и ночевать. Командир всех благодарил и согласился в конце концов остановиться вместе со своими товарищами у Васильевых. Их просторный дом стоял на краю деревни. И дотемна в тот вечер женщипы и ребятишки несли сюда крынки молока, буханки хлеба и другую снедь для партизанского ужина.

Один из разведчиков, старший по возрасту, — П. Г. Богданов рассказал набившимся в горницу Васильевых жителям деревни о положении на фронтах, о том, как воюют с захватчиками партизаны, почитал вслух свежие советские газеты. Афимья Ивановна хлопотала у стола, подавала и приговаривала:

— Ешьте, ешьте, родимые. Вот так и мою доченьку кто-нибудь накормит...

Петр Григорьевич выждал, когда посторонние уйдут, и сказал хозяйке:

— Мать, посмотри-ка на нашего раненого мальца. Может, его надо накормить.

А «малец» давно снял бинты. Когда Афимья Ивановна откинула полог кровати, за которым стояла Тося, та бросилась на шею матери. Обе сейчас же расплакались — то ли оттого, что долго не виделись, то ли от предстоящей разлуки...

Наверно, никогда нам с Тосей не спалось так сладко, как в ту ночь под крышей ее родного дома. На рассвете, когда наши оседланные кони уже стояли наготове у крыльца, в Лопастино на автомашинах вкатили гитлеровцы. Нам удалось отойти незамеченными, по кто-то из нас в спешке обронил у порога дома патронташ. Фашисты долго допрашивали Афимью Ивановну у нее в доме, вся-чески запугивали ее и детей, стреляли поверх их голов. А потом они выгнали всех жителей Лопастина — стариков, женщин и ребятишек — в поле и до ночи терзали их там своим допросом.

Группа наша тогда успешно выполнила задание и без потерь вернулась в отрядный лагерь.

Тосю и позже партизаны не раз брали в разведку. Расскажу об одном из таких случаев.

В октябре 1941 года начались туманы, заморосили затяжные дожди. Очень неуютно стало в партизанском лагере. С каждым днем все явственнее ощущалось приближение зимы. Наконец в начале ноября выпал снег, установились холода. Именно в то время гитлеровцы предприняли карательную экспедицию в Партизанский край. Наступали они с четырех сторон. Против партизан были брошены танки, артиллерия, авиация.

Особую важность в те дни приобрела разведка: партизанскому командованию в любой момент надо было точно знать силы и замыслы противника, чтобы успешно защищаться. С одной из разведывательных групп была отправлена тогда и Тося Васильева. Группу эту возглавлял партизанский политработник А. Г. Поруценко.

Разведчики в основном уже выполнили поставленную перед ними задачу, когда их обнаружил противник. Не приняв боя, который навязывали ей каратели, группа стала отходить и сумела в конце концов оторваться от преследователей. Произошло это близ деревни Лопастино, каждый дом которой в тот момент был битком набит вражескими солдатами. Поруценко решил, коль уж так вышло, уточнить силы карателей и в этом населенном пункте.

Во всех деревенских домах топились печи — из труб валил густой дым. Гитлеровцы отсиживались в тепле. Кто-то из партизан в сердцах выругался вслух по их адресу:

— Ведь вот как устроились, гады, на чужой земле! Они у печек в наших домах, а мы в снегу на морозе.

Кто-то из бойцов с ходу предложил «чиркнуть» очередь по окнам, но Александр Георгиевич осадил «озорника»:

— Уймись. Мы с тобой постреляем и уйдем, а они в отместку сожгут деревню и оставят всех жителей на зиму без крова. Нам надо уточнить их численность, вооружение, узнать, откуда они переброшены, и затемно успеть уйти.

Вот тут-то и подала голос Тося Васильева:

— Разрешите, товарищ Поруценко. Мы с Сашей Морозовой здешние... Все можно сделать незаметно. По деревне со двора во двор ходят женщины то с ведрами, то с чугулами... Немцам и в голову не придет, что мы партизанки,.. Разрешите...

Он разрешил.

Тося подошла к своему двору, тенью проскользнула мимо дома, где галдели гитлеровцы, толкнула дверь в хлев. И сразу ощутила знакомые с детства запахи. Прижавшись к шее коровы, Тося замерла, прислушалась к гомону во дворе. Нет, на нее никто не обратил внимания. Нащупала у буренки вымя: упругое, значит, еще не доена. Послышались шаги. Тося спряталась в яслях. Вошла мать, поставила ведро, присела доить.

— Мама, только не пугайся, это я,— прошептала Тося.

Громыхнуло опрокинутое ведро.

— Господи!.. Доченька, родная ты моя, ведь в доме полно этих...

— Не бойся, мама, я не одна.

Афимья Ивановна разволновалась, стала как-то рывками доить и в то же время тихо отвечать на вопросы дочери. А Тося расспрашивала ее о том, сколько приблизительно карателей стоит в одном доме (а сколько домов в деревне, она знала), как они вооружены, во что одеты, сколько в деревне машин и какие на них знаки. Потом Афимья Ивановна отнесла в дом молоко и вскоре вернулась с двумя ведрами, в которых лежали хлеб и солонина; Подхватив коромысло, Тоня поспешила за матерью. Афимья Ивановна вывела разведчиков на проселочную дорогу и еще раз напомнила, какие деревни им надо обходить стороной.

Сделала свое дело по Тосиному плану и ее односельчанка — разведчица Саша Морозова...

Партизанской медсестрой Тося Васильева была очень хорошей — энергичной, работящей, великолепно знающей свое дело. С виду хрупкая, Тося всегда находила в себе силы и отвагу, чтобы вынести из-под обстрела раненого, тут же, иа поле боя, оказать ему первую помощь и, если этого требовали обстоятельства, быстро доставить его в госпиталь. «Маленькая сестричка», как ее называли между собой партизаны, бесстрашно кидалась в самое пекло боя, делала перевязки раненым в любой, иной раз крайне опасной обстановке.

Был в 1942 году такой случай. В деревне Тягущи (близ Дедовичей) стоял партизанский заслон. Гитлеровцы бросили против этой небольшой группы партизан три танка. Заслон (им командовал Михаил Харченко) отбил атаку. Фашистские танки не прошли.

В этом бою был тяжело ранен Петя Васильев. Ему перебило кость руки выше локтя. Тося кинулась на помощь раненому. Под огнем она сделала Пете перевязку (туго прибинтовала к его туловищу поврежденную руку), а затем оттащила партизана в безопасное место. Позже Петя Васильев был отправлен на лечение в советский тыл. После войны они встретились в Ленинграде, и Петр со слезами на глазах долго целовал маленькие сильные руки, которые спасли ему жизнь.

Вместе с Тосей мне довелось пройти через Шлоповские болота, участвовать в боях, которые там навязали нам каратели. Это было весной 1943 года. Гитлеровское командование намеревалось тогда окружить, блокировать, а затем и уничтожить 2-ю Ленинградскую партизанскую бригаду.

С 9 по 11 апреля бригада вела бой с превосходящими силами противника. Она сорвала его коварный замысел.

Партизаны не только отбили все атаки карателей, но и нанесли им значительный урон — уничтожили более пятисот фашистов. Однако и мы понесли серьезные потери. Положение наше оставалось тяжелым. В те трудные для бригады дни Мария Синельникова, Мария Карпова, Фрося Степанова, Аня Ушакова, Оля Богданова и другие медсестры делали все, что только могли, для спасения раненых партизан.

Мы с Тосей тоже напрягали все наши силы, чтобы справиться со своими задачами. Где короткими перебежками, где ползком пробирались мы к раненым, делали им перевязки, накладывали жгуты, а затем оттаскивали пострадавших из зоны обстрела в безопасное место или доставляли к берегу Черной речки. Там Анюта Яковлева, Аня Андреева, Саша и Марфуша Богдановы и другие наши девчата переправляли их по шатким мосткам па противоположный берег, где размещался санитарный пункт.

Отбив атаки карателей, бригада начала отходить. Шли мы всю ночь. О том, как это было, даже теперь, по прошествии стольких лет, мучительно вспоминать.

Вот мы идем — переступаем с кочки на кочку, бредем по холодной болотной грязи. Вдруг короткая суматоха: кто-то из бойцов, которые несут раненых, оступился и провалился, исчез в бездонной трясине. Стоны и крики какое-то время слышатся возле места катастрофы, потом смолкают, и колонна продолжает движение. В непроглядной сырой темени мы медленно, шаг за шагом, продвигаемся вперед — месим сапогами студеную жижу. А кругом гнилое, гиблое болото, которому, кажется, никогда не будет конца.

Но вот и ночь, и болото остались позади. Под ногами твердая земля. Мы шатаемся от усталости. Наши одежда и обувь облеплены грязью, которую студеный ветер тут же подмораживает. Мы промерзли до мозга костей, но не смеем и мечтать о том, чтобы отдохнуть, - согреться. Видавшие виды разведчики, которые пробегают мимо пас, заметно встревожены.

Вскоре перекрестный пулеметный огонь из вражеских засад прижимает нас к земле.

И все же нам удается прорваться. Неподалеку от железнодорожной станции Подсевы мы попадаем в редкий, основательно вырубленный оккупантами лес. Где-то рядом слышатся стук топоров, голоса рубщиков, рычание моторов тяжело нагруженных машин. Ясно, что до наступления темноты выйти отсюда не удастся. А сейчас только полдень. И мы по двое, по трое прячемся за стволами деревьев и стоим до позднего вечера. Стоим в мокрой обуви и одежде, насквозь продрогшие, голодные. Наши ноги одеревенели, тела налились свинцовой тяжестью, и пет сил стоять, и кажется, что мы уже не сможем сдвинуться с места, когда последует команда. Ни один день в моей жизни не тянулся так мучительно долго.

Когда стемнело, мы стали переходить через железнодорожное полотно. Тося сопровождала раненых. А несла их специально для этого выделенная группа партизан. Это были в основном молодые ребята, новички. Командовал ими Г. Т. Ульянов.

Как только мы подбежали к насыпи, со стороны станции застрочили пулеметы. Это была, конечно, неприцельная стрельба. Мы понесли некоторые потери, но воспрепятствовать нашему переходу через железнодорожное полотно противник не смог.

Некоторые осложнения внес товарный состав-порожняк. На какое-то время он рассек бригаду на две части. Но Ульянов успел еще до этого переправить через насыпь почти всех раненых. А тут и сам был задет пулей. Тося под огнем перевязала его...

Как сложилась жизнь Тоси Васильевой после войны? Она не изменила своей очень нужной людям профессии и заслуженно пользуется славой одного из лучших специалистов лечебного учреждения, в котором работает. И сослуживцы, и пациенты Антонины Ивановны Яковлевой (такую фамилию носит она теперь) отзываются о ней очень тепло.

И еще одна история. Героиня ее — партизанка, которой довелось вместе с нами увидеть солнце Победы, но которой уже нет среди нас. Партизанка эта — самая близкая и дорогая моя подружка. И о ней я не могу говорить без нежности: так я ее любила.

У этой истории было такое начало.

В мае 1942 года наша рота проходила через деревню Зеленый Клин. Радушные хозяйки наскоро покормили нас, и мы собрались двинуться дальше. Вся деревня высыпала на улицу провожать партизан.

И вот тут-то к нашему командиру подбежала невысокая, худенькая девочка-подросток и, глядя ему в глаза, выпалила:

— Возьмите меня в отряд!

Глаза у девчонки были светло-голубые, а смотрела она так пристально, что Василий Плохой — наш ротный командир — даже несколько смутился и пробормотал себе под нос что-то вроде того, что война не игрушки и что она не для детей. Девчонка хотела было возразить. Плохой это заметил и, не дав ей раскрыть рта, отрезал:

— Нет. Не могу. И не проси...

Рота в походном строю покинула деревню. А спустя час, когда мы цепочкой втягивались в лес, неожиданно снова откуда-то вынырнула та голубоглазая девчонка. При виде ее командир вскипел:

— Немедленно возвращайся обратно. Кто за тебя отвечать будет? А ну, давай — шагом марш!..

— А я не пойду! Не пойду — и все!

Командир даже растерялся, ничего больше не сказал, как-то непонятно — не то досадливо, не то безнадежно — махнул рукой и зашагал впереди колонны. «А, ладно, шут спей,—должно быть, думал Плохой про бойкую девчонку,— в разведке пригодится».

Девчонка поняла, что ее оставили, дождалась замыкающего и решительно пошла вслед за ним, старательно подлаживаясь под широкий походный шаг.

Вот так в нашей роте появилась еще одна Лена Иванова. При этом она оказалась кое в чем похожей на меня: обе мы, как про нас говорили, росточком не вышли и на вид были щупловаты. И даже в чертах наших обнаруживалось какое-то сходство. Его, это сходство, довершали одинаковые стеганые ватники, которых мы почти никогда не снимали: шились они в расчете на рослых бойцов и нам были явно не по плечу. В общем, нас часто путали, и бойцы решили: пускай та, которая в роте уже давно, будет Леной Ивановой-первой, а новенькая — Леной Ивановой-второй или просто Лелькой.

Лелька в роте и отряде определенно пришлась ко двору. Всем импонировали ее энергия, находчивость и убежденность в том, что «иначе жить нельзя». Рассуждала она примерно так: «Война есть война, она касается каждого, и отсиживаться от нее в каком-нибудь укромном местечке — просто нечестно».

В ту пору Лельке еще даже не стукнуло пятнадцати, по никакой скидки на молодость она для себя не признавала.

Партизаны любили Лельку и по возможности оберегали ее от трудностей. Она это замечала. Заботы товарищей ее смущали и стесняли, и она сердилась на непрошеных опекунов. Лелька требовала, чтобы ее наравне со всеми посылали на задания. В боях она держалась смело, всегда старалась быть рядом с теми, кто шел впереди. А в остальное время? Чем только она не занималась! Ухаживала за ранеными как санитарка. На стоянках, если позволяла обстановка, кашеварила, стирала, чинила одежду партизанам...

Осенью 1942 года нашей бригаде под натиском карателей пришлось оставить Партизанский край. Вместе со своими боевыми товарищами Лелька испытала нею тяжесть, все нечеловеческое напряжение боев при переходе через гиблые Рдейские болота и линию фронта.

После непродолжительного отдыха и доукомплектования в советском тылу партизанские отряды должны были возвращаться на территорию, запятую противником. Мы тоже собрались в обратный путь. Тут-то и произошла памятная всем нам история с Лелькой. Она, как тогда говорили, снова выкинула номер.

В соответствии с распоряжением командования всех больных, а также несовершеннолетних партизан (к последним относилась и Лелька) приказано было оставить на Большой земле. Приказ есть приказ. Но, хорошо зная Лельку, командир отряда все же решил принять по отношению к ней некоторые дополнительные меры. Лену Иванову-вторую вызвали в партизанский штаб. Она явилась. Ей сказали: «Подожди здесь».

Лелька сидит, ждет. Ждет полчаса, час. Никто ее не зовет. Забыли? Нет, что-то здесь не так...

С улицы до Лельки доносились звуки команд, топот множества сапог. Глянула она в окно — и похолодела: узнала партизан своей роты. У девчонки отчаянно забилось сердце, перехватило дыхание: «Уходят! Наши уходят...»

Лелька кинулась к двери—заперта, к окну—открывается. Распахнуть его рывком, перевалиться в один мах через подоконник, догнать строй — это было для нее делом одной минуты.

В феврале 1943 года после одной крупной боевой операции наш отряд (им командовал А. В. Алексеев, впоследствии комбриг-7) стоял на отдыхе в деревне Хитрино.

Обстановка позволила принять на посадку самолеты. Командир отряда распорядился отправить на Большую землю тяжелораненых, больных, детей и подростков, в том числе и Лену Иванову-вторую, которая все еще относилась к числу несовершеннолетних. Бойцы роты Василия Плохого вступились было за Лельку: нельзя ли, дескать, сделать для нее исключение? Девчонка все-таки боевая, товарищ хороший, надежный. Но им разъяснили, что приказ обсуждать не положено. А связной тем временем ходил от избы к избе, искал пропавшую Лену Иванову-вторую. Искал, но так и не смог найти. А Лелька пережидала, пока минет нависшая над ней беда, не где-нибудь, а под лавкой за вещевыми мешками в той избе, где размещался сам командир. И догнала отряд.

В марте того же 1943 года наша рота после очередной диверсии остановилась на отдых в деревне Кувекалицы.

Среди захваченных у противника трофеев оказалась битая птица — гуси. И это было как нельзя кстати: люди в роте устали и проголодались. Лелька Сходу ощипала и выпотрошила гусиные тушки, кинула их в чугуны, залила водой и поставила в печь. И вот когда партизанская повариха, поглядывая за чугунами, судачила с хозяйкой дома, размечтавшейся о довоенной лапше (из белой муки!) с гусятиной, деревню неожиданно обстреляли гитлеровцы. Командир партизанской роты решил боя в Кувекалицах не принимать и приказал отходить. Лелька заволновалась: что же делать с гусятиной? Ее размышления прервал вбежавший в дом партизан Лаврентий Залипукин:

— Боги! Лошадь у порога...

Но Лелька не спешила бежать. С высокого крыльца она стала швырять в сапи хранившееся в доме имущество роты. Лаврентий стегнул коня, и тот мигом вынес сани на дорогу.

Лелька кубарем скатилась с крыльца.

— Останови!..

Она вцепилась в вожжи и что было силы потянула за них. Конь стал. Лелька вбежала в дом, накинула свою стеганку на чугуны с недоваренной гусятиной и через минуту в обнимку с ними упала в сани.

Залипукин и Лелька догнали свою роту уже за деревенской околицей. Они проскочили буквально перед самым носом у карателей...

Лелька взрослела и закалялась от боя к бою. Редко бывало, чтобы какая-нибудь серьезная боевая операция, которую поручали провести первой роте, обходилась без ее участия. Как-то в одном из боев Василию Плохому пришлось схватиться с вражеским солдатом врукопашную, один на один. Лелька оказалась поблизости. В руках у нее был автомат, но выстрелить из него она никак не решалась: как бы своего не задеть! Между тем раздумывать было некогда. Лелька изловчилась и что было силы стукнула фашиста прикладом автомата в спину. Гитлеровец качнулся и расслабил пальцы. Этого мгновения вполне хватило Плохому, чтобы схватить поданную Лелькой финку и разом покончить с противником.

Командир, до этого момента не выделявший Лельку среди других партизанок, теперь взглянул на нее другими глазами. Какая она, оказывается, отчаянная и находчивая!..

И еще один бой на всю жизнь запомнился Лельке. Произошел он однажды утром в июне 1943 года в деревне Березке, что на реке Кеби. В этой деревне находилась группа партизан. Гитлеровцы появились внезапно. Они наступали на деревню со стороны леса и шли в полный рост, развернутым фронтом, уверенные в успехе, так как имели бесспорное численное превосходство. Карателям удалось прижать нас к берегу Кеби. Мы, отстреливаясь, отходили небольшими группами. Кебь — река не широкая, но быстрая, притом с омутами и водоворотами. Лелька отходила в группе Ивана Комлева. Следом за ним она смело шагнула в воду. Пока дно было отлогим, все было хорошо. Но вот обрыв — и маленькая Лелька, сделав очередной шаг, на миг как бы повисла в воде. Намокший и отяжелевший ватник, автомат, гранаты тянули ее вниз, а течение несло в сторону от Комлева. И когда Лельке уже начало казаться, что она вот-вот захлебнется и пойдет ко дну, ее подхватила сильная рука и негромкий, спокойный голос Ивана Петровича над ее головой произнес:

— Держись за автомат.

Они вместе выбрались на берег, с трудом вскарабкались наверх по глинистому крутому склону, огляделись. Возле берега рос кустарник, а неподалеку, за дорогой, стеной стоял лес. Но что это? Опушка леса словно бы живая — плывет и колышется. Комлев сразу понял все:

— Фрицы!

Командир произнес это слово каким-то сдавленным голосом. И Лелька непроизвольно еще плотнее прижалась к земле. Они залегли в кустах, решили, что будут отбиваться до последнего патрона, и стали готовиться к последнему бою. Но каратели миновали прибрежные кусты, не заметив притаившихся там партизан...

Позже Лена Иванова-вторая стала женой Героя Советского Союза Василия Плохого. Все мы, друзья Лены и Василия, радовались за них, от всей души желали им счастья на долгие годы. Но не суждено было сбыться нашим пожеланиям. Тяжелая болезнь — та, которую в просторечии до сих пор зовут убийственно точно чахоткой, привязалась к Лельке вскоре после нашего перехода через гнилые Рдейские болота. Привязалась и в конце концов свела Лельку в могилу.

Славная подружка моя ушла из жизни рано: она не дожила и до сорока лет.

Лельки давно нет. Но все мы, те, кто ее знал близко, до сих пор не можем примириться с этой страшной нелепицей, вопиющей несправедливостью судьбы. Нашей Лельки нет рядом с нами, как же так? Той самой Лельки, которая участвовала в десятках больших и малых боев против фашистских оккупантов, не раз переходила линию фронта, смело смотрела смерти в глаза, в любую минуту готова была выручить товарища, попавшего в беду.

Нет, она всегда рядом с нами, наша Лелька, по-прежнему жизнерадостная, озорная, смешливая, неунывающая, не страшащаяся никакой работы, безудержно храбрая на поле боя.

Да, она всегда с нами, а не под той мраморной плитой, вокруг которой каждую весну распускаются незабудки — такие же светло-голубые, как Лелькины глаза.