Светлой памяти друзей, прошедших через все
круги ада Освенцима, ПОСВЯЩАЮ
Автор


В связи с 50-летием Победы в Великой Отечественной войне мы, ее участники, должны в первую очередь отдать дань тем, кто не дожил, тем, кто сложил свои головы во имя этой Победы.

Выросло новое поколение, которое об ужасах войны знает по документальным и художественным фильмам, по литературе, по рассказам оставшихся в живых очевидцев. И честно следует сказать, что все пережитое нами не пронизывает болью сердца молодых, не заставляет их, отложив в сторону написанные кровью страницы, задуматься, пережить с нами те жестокие военные дни.

Нас, переживших фашистские концлагеря, осталось совсем немного, и мы уверены в том, что должны рассказать правду о фашизме, о его лице, которое мы видели так близко. Мы смотрели в глаза настоящим фашистам, видели их звериный оскал, чувствовали их кипящую ненависть к нам, советским людям, людям из другого, лучшего мира.

«Советские люди и в плену в большинстве отважно удерживали «безымянную высоту», выдвинутую далеко за передний край и обложенную со всех сторон противником в страшной ночи гитлеровского плена»,—так писал Александр Лебедев, бывший узник Освенцима.

Из приговора Международного военного трибунала в Нюрнберге: «Среди средств терроризирования населения оккупированных стран самой позорной известностью пользовались концентрационные лагеря... Концентрационные лагеря превратились в место организованного систематического убийства, где уничтожались миллионы людей».

Из материалов Чрезвычайной государственной комиссии. Освенцим был одним из звеньев этой системы. Его называют «фабрикой смерти». В нем погибло более 4 млн граждан многих стран, их расстреливали, травили голодом и газом, истязали. Немецкие врачи проводили так называемые медицинские эксперименты над живыми людьми. По технической организованности, по массовости истребления людей освенцимский лагерь оставляет за собой далеко позади все известные до сих пор немецкие лагеря смерти. Газовые камеры и крематории, лаборатории — все было предназначено для уничтожения людей. Ежедневно немцы умерщвляли и сжигали от 10 до 12 тыс. людей.

В истории Освенцима было много страниц. Когда «листаешь» их, вызывая бывшие события из глубины своей памяти, переживаешь все заново и снова осмысливаешь прошедшее. Можно вспомнить и воспроизвести почти каждый день, проведенный в Освенциме, но это непомерно тяжело.

Одной из черных страниц истории Освенцима была страница судьбы советских военнопленных.

Плен, порожденный трагической обстановкой первого года войны, был не только проклятием, но и суровой проверкой людей. Испытания сдернули пелену показного, обнаружили истинное нутро. Трусы словно очутились в бурю на тонущей лодке. Их швыряет из стороны в сторону, и они хватаются за что попало, готовые спихнуть за борт своего товарища ради спасения собственной шкуры. Но те, кто был верен Родине, не сдавались. «Можно подержанную одежду продать,— говорили они,— а не Родину. Россия есть советская, другой нет и не будет!»

Я пыталась найти точное определение тому, что произошло с советскими военнопленными в Освенциме. Я специально открыла словарь В. Даля, сравнила нужные мне слова, расположила их «по восходящей», но даже и они не могли дать названия тому, что происходило.

«Страшный.— наводящий страх, пугающий, ужасный. Страшить — заставлять бояться, приводить в страх, робость. Страх — боязнь, сильное опасение, тревожное состояние души от испуга, от... бедствия».

Это явно не то определение.

Взяла следующее:

«Ужас — внезапный и самый сильный страх, испуг; страшно, ужасно. Ужасный — в высшей степени страшный, чрезвычайный».

И этого мало... Вот! Нашла определение! «Чудовищность»— от слова «чудо» — всякое явление, кое мы не умеем объяснить по известным нам законам природы. Чудовище — урод нравственный, человек — изверг, свирепый злодей».

И действительно, то, что сделали фашисты с нашими солдатами, объяснить законами природы невозможно.

8 сентября 1941 г. генерал Херман Рейнеке (начальник отделения военнопленных в ОКВ) отдал приказ, в котором говорилось, что большевистский солдат утратил всякое право, чтобы с ним поступать как с достойным чести солдатом, согласно Женевской конвенции. В тайном приказе от 15 января 1942 г. говорится об отборе советских военнопленных, направляемых в концентрационные лагеря для уничтожения. Начальник Верховного командования германских вооруженных сил (ОКВ) Кейтель заявил, что вопрос о советских военнопленных сводится к уничтожению мировоззрения.

Из показаний коменданта Освенцима Р. Гесса следует, что среди казненных и сожженных лиц было приблизительно 20 тыс. русских военнопленных.

Осенью 1941 г., когда начали прибывать военнопленные из других лагерей, был издан еще один приказ, и в Освенцим прибыла специальная комиссия. Она в течение месяца вызывала на допрос военнопленных (было допрошено более 9 тыс. человек) и разделила их на четыре группы:

1. «Коммунисты-фанатики» — 300 пленных.

2. Группа А (политически неблагонадежные) — 700 пленных.

3. Группа Б (политически нейтральные) — 8 тыс. пленных.

4. Группа Ц (поддающиеся перевоспитанию) — 30 пленных.

Группе «коммунистов-фанатиков» в картотеке и при татуировке номера на левой стороне груди добавили буквы «Ау». Всех их посадили в карцер, в подвале 24-го барака. Они и 700 человек группы «А» были приговорены к смерти. В декабре 1941 и в январе 1942 г. 300 человек расстреляли и 300 человек удушили газом. Из этих обреченных на смерть людей остался в живых Петр Мишин (его номер — «Ау» 1844). В Освенциме он был одним из активных участников движения Сопротивления и после войны работал лектором, выступал с лекциями о Великой Отечественной войне, входил в состав Советского Комитета ветеранов войны.

Для рассказа о судьбе первых советских военнопленных, прибывших в Освенцим осенью 1941 г., я позволю себе воспользоваться официальными документами и воспоминаниями Павла Стенькина (лагерный номер 663), Андрея Погожева (№ 1418), Николая Масленникова (№ 10631), Александра Лебедева (№ 88349), В. Дегтярева (№ 182948).

Эти воспоминания написали узники, нашедшие в себе силы для того, чтобы бежать из освенцимского ада. Сделав это, они опровергли утверждение лагерного начальства о том, что для всех прибывающих в Освенцим существует только один выход—вместе с дымом крематория.

Андрей Погожев ушел из жизни два года назад. Свои воспоминания он написал в 1978 г., после того как выступил свидетелем обвинения на судебном процессе по делу фашистских преступников из бывшего гитлеровского концлагеря Освенцим. Он писал:

«Освенцим. День — первый. Раннее утро 7 октября 1941 года. Прибыл наш эшелон, двери вагона отворились рывком. Из вагона молча вывалились люди. Отходили, шатаясь, падая, уползали. Когда рассвело, мы увидели первые живые существа в полосатой одежде. Нас ввели за колючую проволоку, раздели догола, заставили окунуться в дезинфекционную жидкость. В нее нужно было погрузиться несколько раз, и обязательно с головой. Если кто-нибудь не выполнял приказа, его заталкивали прикладом, палкой, а из бака вынимали полуживого или уже мертвого. Постепенно вода в баке стала красной от крови. Узники назвали эту «дезинфекцию» «кровавым крещением». Обещали покормить, а пока люди от голода теряли сознание. Дрожащие и посиневшие от холода, сидели на корточках. Под ногами тает снег, потом ноги примерзают к земле. Открыли ворота и бегом, под ударами плетьми, погнали мыться. Из душевых установок под большим напором бьет холодная вода. После душа, окончательно окоченевшие, прижимаемся друг к другу, чтобы сохранить частички тепла.

Первые дни пребывания в Освенциме буквально ошеломили всех. Нас просто пытались превратить в стадо животных: бегом за едой, на поверку, на осмотр. Гоняли толпой, понукая, подгоняя ударами бичей по спинам, головам. На поверки выходили все. Из блока выносили больных, не способных двигаться, и всех умерших, входивших в списочное количество заключенных. Около двух часов продолжалась поверка утром и столько же вечером. В рядах стояли шатающиеся, совершенно нагие советские военнопленные, а на бетонных тротуарах лежали нагие мертвые и больные. Так продолжалось весь октябрь и половина ноября.

Не оставляла непрестанная, тяжелая мысль: неужели смерть неизбежна и так мучительна?! На нарах рядом умирали товарищи: одни — тихо, другие - в бреду, а мы ничем не могли им помочь.

И каждый день охранники выдумывали все новые и новые издевательства и пытки. По вечерам нас строят вдоль стен коридора. Мы знаем, что спасения нет. Палачи тянут время, зная, что ожидание—та же пытка. Замер ряд грязно-серых тел, плотно прижавшихся спинами к стене. Ладони вытянуты вдоль тела, голова напряженно откинута назад, глаза закрыты—так легче ждать удара. Ожидание удара—самое страшное, самое мучительное в этой омерзительной экзекуции. Ожидание удара — это испытание силы воли, пытка нервов. Любой срыв — это конец, это смерть. Бьют хлыстом, который опускается на тело со звуком выстрела. Коридор наполнен стонами, всхлипываниями, истерическим плачем.

В середине ноября всех нас голыми строем, бегом погнали через лагерь в гестапо. Мы решили, что это конец, но мы получили еще раз отсрочку. Надолго ли? На каждого из нас заводят регистрационную карточку. Записывают все подробно, даже девичью фамилию матери. И в завершение мне заявили, что теперь у меня нет ни имени, ни фамилии, а просто номер 1418. Потом подошли двое, один из них прижимает к моей груди, выше левого соска, небольшую колодочку с набранным номером 1418, цифры которого образованы специальными короткими иголками. Оторвав колодку от груди, один из «мастеров» чем-то втирает черную краску в дырочки, образовавшиеся от укола.

Номера получили около 9 тыс. заключенных, а привезли нас больше 13 тыс.

В конце ноября впервые нас погнали в баню. Это действительно была баня, только без теплой воды. Лезть под холодный душ мы отказались, тогда нас начали купать из пожарных брандспойтов. Тугие струи били в глаза, уши, рот, живот. Они обжигали, резали, душили, слепили. Люди теряли сознание, падали, ползли по цементному полу.

Люди сходили с ума. По ночам около проволоки-ограждения раздавались выстрелы — стреляли с вышек в тех, кто приближался к зоне ограды. Те, кто преодолевал эту зону, зависали на проволоке под током высокого напряжения. У некоторых совсем не было сил, и они замерзали, блуждая в беспамятстве по лагерю.

А рядом с бараками круглосуточно дымил единственный крематорий Освенцима.

На работу водили в Бжезинку, где развернулось строительство нового лагеря. Заключенных били палками, плетками, сапогами. Били эсэсовцы, капо, надсмотрщики за то, что плохо работали, за то, что стояли от усталости, за помощь избитому товарищу, за то, что зло посмотрел на надзирателя.

Казалось, что все страшное мы уже прошли, выжили, но испытания продолжались. Однажды вечером поступила команда: раздеться наголо и быть готовыми к построению. Мы знали, что в лагере регулярно проводится отбор слабых для уничтожения их газом в крематории. Этот отбор назывался селекцией. Узников заставляли присесть, встать, повернуться кругом и так без конца. Подняться без помощи рук никто не мог. Узники вставали на четвереньки, пытались подняться. От этого зависело: жить или умереть. Страшное испытание было пройдено. Счастье уголком страдальчески искривленного рта и на этот раз улыбнулось узнику, можно было шагнуть с этого бескровного лобного места.

Пришла весна, но на душе была все та же гнетущая тяжесть. Смерть всегда была где-то здесь, рядом. Мы видели ее в самых различных формах ежедневно, ежечасно, днем и ночью, на работе, в пути, в блоке и на улице. Мы работали на осушке болот и заметили, что появились лягушки. Они оказались вполне съедобными.

15 марта, возвратившись с работы, мы были ошеломлены известием о том, что больница с советскими военнопленными в течение трех дней была ликвидирована. Больных умертвляли ядом, вводимым в руку.

16 марта 1942 г. Бжезинка (Биркенау), или Освенцим II, начала свое существование как филиал центрального Освенцима, чтобы в скором времени превратиться в фабрику смерти, черная слава которой стала известна всему миру.

На первой поверке в Бжезинке нас подсчитали, осталось 666 человек. Из советских военнопленных образовали бригаду, которая после работы должна была собирать трупы во всех бараках, раздевать их, грузить на платформы, вывозить по узкоколейке к шоссе и погружать их в автомашины».

30 марта 1942 г., как вспоминает Андрей Погожев, стало для него памятным на всю жизнь. Это был самый трагический день из всех за время заключения. В этот «день я не увидел, а всеми органами чувств ощутил смерть, почувствовал ее леденящее дыхание. В этот день мое состояние было такое же, как у приговоренного к смерти в последние часы перед казнью». Вечером бригада вошла на территорию лагеря. Около ограждения была канава с водой, в которой заключенные днем и вечером мыли руки. Погожев присел около воды, опустил в нее руки и вдруг среди множества звуков совершенно подсознательно уловил один, который вызвал защитную реакцию. В какие-то доли секунды звук короткого металлического щелчка подсказал — берегись выстрела! Он должен был прозвучать со сторожевой вышки, метров за 15—20. Тело мгновенно рванулось вверх, и одновременно с резким звуком выстрела он скорее увидел, чем почувствовал, как метнулась в сторону левая рука. Лечили почти 3 месяца лагерные врачи.

Каждый день заключенные видели хладнокровных убийц, и нужно было иметь силу воли, чтобы, не выдавая своих мыслей, смотреть в глаза палачу, от прихоти которого зависело — жить или уже вечером сгореть в крематории.

Постепенно в лагере стала действовать какая-то подпольная организация. Больница в Бжезинке использовалась как убежище для многих политических, государственных и военных деятелей. Советские военнопленные представляли единственную страну, на которую с надеждой и мольбой были обращены взоры узников — как на страну, народ которой может освободить узников Освенцима.

В центральном лагере постоянно функционировал блок № 11—блок смерти, где узников судили, истязали, пытали и расстреливали у черной стены смерти.

В своих воспоминаниях бывший комендант Освенцима Р. Гесс цинично писал: «Военнопленные падали как мухи от общего истощения... так как организм не мог уже защищаться. Я видел, как многие умирали, глотая бураки или картофель... Обессиленные русские не могли уже совсем работать. Они бродили без цели или прятались в какую-либо безопасную нору, чтобы проглотить кое-что съедобное, или стремились в укромное место, где бы могли спокойно умереть».

По инициативе первого начальника лагеря гауптштурм-фюрера Карла Фрича советских военнопленных уничтожали, применяя циклон Б, завезенный в лагерь для борьбы с крысами. И Гесс в своих записках пишет: «Газом умерщвляли в предназначенных для ареста помещениях 11-го корпуса. Я лично в противогазе следил, как происходит умерщвление... Лучше всего я помню ликвидацию газом 900 русских, совершенную в старом крематории, так как пользование 11-м корпусом было связано с большими хлопотами... Эсэсовцы пробили в потолке мертвецкой несколько отверстий. Русские должны были раздеться в передней. Транспорт наполнил как раз всю мертвецкую. Затем заперли дверь, а через отверстия впустили газ. Не знаю, как долго продолжался процесс умерщвления, но долго был слышен какой-то шорох. Когда пустили газ, несколько военнопленных крикнуло: «Газ!» После чего раздался неистовый рев и начался напор на дверь. Дверь, однако, выдержала. Лишь после нескольких часов открыли и проветрили помещение. Тогда я впервые увидел такую массу трупов, умерщвленных газом».

Существуют еще документы, подтверждающие и уточняющие этот факт. Первое массовое уничтожение советских военнопленных газом было осуществлено 3 сентября 1941 г. Первоначальная доза газа оказалась недостаточной. При проверке 4 сентября многие были еще живы. Эсэсовцы дали добавочную порцию. И только 5 сентября началась уборка трупов. В крематории их не сжигали, а куда-то вывезли.

История не сохранила нам имен этих солдат, не осталось ни картотек, ни списков. Но наша память вечно будет хранить воспоминания о последних минутах их жизни и о их мучениях.

В своих воспоминаниях Р. Гесс пишет: «Скажу откровенно... что умерщвление газом этого транспорта (советских военнопленных) подействовало на меня успокоительно... до сих пор ни я, ни Эйхман не знали, каким образом будет проходить... массовое убийство... Теперь я был спокоен, что мы все обойдемся без резни и сможем уберечь жертвы от страданий до последней минуты. И об этом именно я заботился больше всего».

Эти высказывания еще раз подтверждают, что звери-гитлеровцы были на земле явлением, которое нельзя объяснить известными законами природы.

В последующие годы на территории Освенцима день и ночь «работали» 5 крематориев. Над всей территорией лагеря стлался черный, смрадный дым, а из труб крематориев к небу вздымались огненные факелы. Из-за леса около лагеря поднимался черный дым от костров, в которых сгорали тысячи трупов женщин, стариков и детей, отравленных газом. Узники называли это место «хитрым леском».

Летом 1942 г. оставшихся в живых советских военнопленных поселили в деревянном бараке в Бжезинке. Их осталось всего 150 человек. Андрей Погожев, к своей радости, встретил там Павла Стенькина, прибывшего в Освенцим вместе с ним 7 октября 1941 г.

Эсэсовцы убеждали заключенных, что бежать из лагеря невозможно. Но смелые и отчаянные бежали. Бежали русские, поляки, чехи.

В том далеком июле 1942 г. ярко светило солнце. Обеденный перерыв. Тысячи людей в полосатой одежде сидят и лежат в безмолвии. Никто не шевелится. Измученные издевательствами, побоями, голодом и жарой, люди, вернее, жалкие тени бывших когда-то людей отдыхают, боясь упустить секунды короткого обеденного перерыва. Многие после этого перерыва так и не встали, не было сил, их оттаскивали в сторону и складывали в кучу.

Внезапно, заглушая все, в лагере завыла сирена. Тысячи людей замерли — побег! Побег! Это — глубоко затаенная мечта заключенных лагеря смерти, это — маленький шанс на жизнь, это — свобода или... ужасная, мучительная смерть. Мысль о свободе никогда не оставляла наиболее сильных духом узников.

И вместе с воем сирены по лагерю передавались слова: «Бежали трое русских». Рабочий день кончался, зной спал. Бесконечной вереницей, в рядах по пять, двигались под звуки марша, возвращаясь с работы, тысячи заключенных. Шли они мимо лагерного оркестра, а на плечах их в такт маршам раскачивались трупы убитых, умерших, растерзанных собаками и умирающих товарищей.

Через несколько дней весь лагерь выстроили на площади около кухни. У ворот лагеря установили станковый пулемет, кругом — автоматчики. На площади возвышалась виселица, на которой медленно раскачивались три петли. Из крытой машины выволокли избитых, со скрученными назад проволокой руками трех заключенных. Бывшие узники Освенцима свято хранят в своей памяти имена казненных солдат: Василий Рассказов, Анатолий Веселов и Саша. Избитый Василий подходил к месту казни твердым шагом, высоко подняв голову. Рубашка его была изорвана, окровавлена. За Рассказовым вели Александра, а за ним, на носилках,— изуродованное, безжизненное тело Анатолия. Палачи зачитали: за побег суд приговорил... Кто-то из приговоренных крикнул: «Палачи! Убийцы!» Приговоренных сбили с ног, забили рты кляпами. Но Василий, собрав последние силы, выдохнул кляп и ударил ногой палача. «Будьте вы прокляты, палачи! Не уйдете от расплаты! Умираем за Родину! За коммунизм! Прощайте, товарищи!» Из-под ног осужденных выбили табуреты. Узники, как по команде, обнажили головы. Веревки раскручивались и закручивались, медленно вращались трупы, как бы показывая всем вокруг наклоненные набок головы с изуродованными, посиневшими лицами, со скрюченными, распухшими и окровавленными кистями рук, скрученных проволокой.

После казни эсэсовцы начали зверствовать еще сильнее. Узники пытались всячески избежать наказаний, но даже ночной сон не спасал. Во время кошмарного сна тело отдыхало, а мозг — никогда.

Саша Лебедев пережил три чудовищных года в Освенциме под номером 88349. И он в своих воспоминаниях пишет о том, что в первые дни в Освенциме их захлестнула волна ужаса, многие проклинали день своего рождения. Смерть многим казалась благодеянием. Люди умирали молча, съежившись и приникши к земле, бесконечно усталые, легкие и усохшие в своих полосатых одеждах. К блокам подъезжали повозки, мертвецов бросали в них, как бревна...

Те, кто пережил первый шок, поняли, что можно выжить, стремились найти подобных себе, объединить свои оставшиеся силы. Они понимали, что вести активную работу в лагере—дело очень сложное. Подпольная работа под носом тех, кто старался уничтожить русских, была опасной и требовала отважных сердец. Немецкие антифашисты, сидевшие в тюрьмах и концлагерях с момента прихода к власти Гитлера, умели организовывать конспирацию и учили русских. В подпольную организацию стали входить не только русские, но и чехи, французы, немцы, поляки, сербы, евреи. И они выработали свою программу действий. Основной задачей считалось объединение всех антифашистских сил в лагере, сохранение и вывод людей из-под угрозы смерти, в первую очередь офицеров, организация диверсий и побегов, подготовка к вооруженной схватке с эсэсовскими палачами, правдивая информация о положении на фронтах, организация контрпропаганды. Одной из первейших и постоянных забот было любыми средствами уберечь людей, отвести от них угрозу неизбежной смерти. Нужно было бороться за людей, не дать утратить стойкость духа, достоинство, не дать дойти до «голодного психоза», уберечь.

Помогали интернациональные связи. Немецкие и австрийские антифашисты, польские патриоты помогли устроить на менее опасные участки работы сотни русских, украинцев, белорусов. Подпольная организация была построена по системе цепочки, которая позволяла в случае провала одного звена сохранить организацию. Польские коллеги установили связь с внешним миром, получали реальную информацию и материальную помощь.

Можно без преувеличения сказать сегодня, что подпольная организация помогла спасти жизнь тысячам заключенных. Когда в женский лагерь привезли сотни и сотни белорусских детей, ужас охватил весь лагерь. Детей нужно было спасать, но около бараков, рядом с трупами взрослых узников, начали расти горы детских трупиков. Советские девушки-комсомолки и русские женщины-врачи обратились с воззванием к советским заключенным мужского лагеря. Оно звучало так: «Ко всем русским людям в мужских лагерях. У нас гибнут от голода и болезней сотни детей, прибывших транспортами из Минска и Витебска. Во имя всего святого на земле окажите помощь хлебом, лекарствами, бельем...» Этот документ—волнующая страница героической борьбы советских женщин в Освенциме.

Из всех отделений мужских лагерей Освенцима по подпольным каналам, как эстафету из рук в руки, передавали в женский лагерь хлеб и медикаменты. До сих пор мы, женщины Освенцима, помним, с каким нетерпением ждали появления электрика Пети Мишина (того, из команды «Ау», с номером 1844). С колоссальным риском, под угрозой смерти, он приносил хлеб, маргарин, лекарства.

Риск был велик. В Бжезинке существовала особая штрафная бригада. Она использовалась на самых тяжелых работах, наказывались штрафники убийством. На спине у каждого был красный круг — мишень для стрельбы без промаха. В этой бригаде смертников долгое время находился один из организаторов освенцимского подполья, Николай Васильев. Он прибыл в лагерь вместе с первой партией советских военнопленных, и был у него номер 1644.

Нельзя не вспомнить советских летчиков — Героя Советского Союза Валентина Ситнова и Виктора Иванова. За многочисленные побеги из лагерей для военнопленных их привезли в Освенцим, но и привезли не так, как всех. Они были скованы одной цепью и один без другого даже на нарах повернуться не могли. Оба сильные, высокие и очень мужественные. Свой последний побег Виктор Иванов совершил по тонкой проволоке с 5-го этажа гестаповской тюрьмы. Его и прозвали «Бременским парашютистом». Валентин Ситнов пронес Звезду Героя Советского Союза через все лагеря для военнопленных и через Освенцим. Ему помогали прятать ее все его друзья, ухитрялись прикреплять ее хлебным мякишем к ступне.

Было и еще одно моральное спасение у заключенных — песня. Пели песни в минуты уныния, грусти, песней встречали добрые вести с Востока, пели после истязаний, заглушая боль и тоску. Пели на марше, когда шли на работу и возвращались в лагерь. Советские песни знали все узники лагеря, пели на своих языках, вкладывая в них ожидание приближающейся победы и освобождения. Это была целительная разрядка для напряженных нервов.

И еще о пении, очень страшном пении. После очередной селекции в крематорий на грузовике везли француженок. Эти женщины, хорошо знавшие, что их ждет неминуемая смерть, пели «Марсельезу», пели громко, победно, и все узницы женского лагеря плакали, провожая их в последний путь.

И снова я читаю воспоминания Андрюши Погожева. Большая глава, как и большое событие в жизни Освенцима и самого Андрея, называется «Побег». Да, это было Событие. Если история лагеря знает единичные побеги, то это был единственный за все время существования лагеря массовый побег, и совершили его наши, советские парни. Это была тщательно продуманная политическая акция.

К лету 1942 г. в Освенциме осталось около 130 советских военнопленных. Наиболее отчаянные смельчаки с решимостью обреченных решались бежать. Побеги одиночек, как правило, заканчивались трагически.

Советские военнопленные выделялись из общей массы заключенных особой выдержкой. Побег был мечтой постоянной, навязчивой. Надежда на побег придавала силы переносить все страдания, поддерживала бодрость, веру в будущее. Каждый уже не один десяток раз мысленно совершал его. Главным препятствием было высоковольтное напряжение в ограждении. Погожев вспоминает первые разговоры о подготовке к побегу, которые велись в безлюдном месте за бараками между Андреем Зайцевым,. Василием Доценко, Петром Мишиным, Николаем Васильевым, Павлом Стенькиным и им самим. Они понимали, что побег должен быть обязательно массовым.

Варианты побега обсуждались долго и тщательно. Одним из возможных вариантов мог быть побег во время поиска трупов после окончания работы. Но эти поиски поручили русским не сразу, а только осенью 1942 г. «Искали» с шумом, гамом, разбредаясь далеко по территории, лазали по трубам, канавам, траншеям. Это была разведка местности. Уточнили место будущего прорыва. В северо-западном углу территории строящегося лагеря ограждение из колючей проволоки не было соединено на протяжении 20 м. Через этот проем доставляли материалы на строительную площадку. Штаб готовящихся к побегу установил дату побега — 6 ноября 1942 г. Дату приурочили к 25-й годовщине Октябрьской революции. Побег считали подарком Родине. Пленные хотели показать оголтелой банде фашистских садистов, что ни пытки, ни издевательства, ни физическое истребление не сломили духа советских людей.

К построению «на поиски» рвалось много заключенных. Сутолока кончилась тем, что отсчитали 70 человек, отделив от колонны остальных. При выходе на территорию строящегося лагеря заключенные рассыпались, медленно продвигаясь к условленному месту сбора. По пути переворачивали щиты, разбрасывали кучу досок. Карманы были заполнены «оружием» — камнями, кусками металла. Наступили сумерки. В последний момент, когда должен был раздаться сигнал к побегу, раздались немецкая ругань, рычание собак. Это возвращалась с работы зондеркоманда. Заключенные бежали бегом, потом раздался чей-то крик, ругань и выстрел. Кто-то упал. Один из охранников зондеркоманды приказал капо забрать труп и отнести в лагерь. Четверо пленных пошли за убитым. Сотни глаз молча устремились на этих четверых. Напряженные позы. На лицах — нервное ожидание. Точно сжатая до предела пружина, замерли узники. Это был вулкан перед извержением: внешне все было спокойно, а внутри все горело огнем, кипело, бурлило... И вдруг тишину прорезал чей-то срывающийся крик: «За Родину! Вперед!» И громкое «Ура!» взорвало вечернюю тишину.

Одновременно с криком камни, куски чугуна, железа, палки полетели в постового эсэсовца. Узники бросились к сторожевой вышке, опрокинули ее вместе с постовым и в образовавшийся проход кинулись в лес... Бежали все вместе. Еще в лесу услышали сзади автоматные очереди. А за лесом перед беглецами встала река. Метров 20 прошли вброд. В этой группе —всего 8 человек. Среди них —Андреи Погожев. Где остальные? Павел Стенькин, с незажившей пулевой раной ноги, был почти самым слабым среди бежавших. Он бежал из леса в другую сторону, к железной дороге. Влез в первый подвернувшийся вагон, и поезд увез его на запад. Потом много раз он менял свой маршрут и через всю Польшу вышел к своим войскам.

Из 70 человек, совершивших этот беспримерный побег, после войны удалось найти четверых: Погожева, Писарева, Стенькина и Марченко. Помог нам Сергей Сергеевич Смирнов, посвятивший себя поискам героев Великой Отечественной войны. Он опубликовал рассказ П. Стенькина в «Литературной газете», на который откликнулись еще трое. Вот, наверное, и все участники побега, оставшиеся в живых.

Рассказывая о героических советских людях, нельзя не вспомнить о судьбе еще одного отважного человека, капитана Красной Армии Николая Масленникова. В Освенцим он попал за побеги из лагерей для военнопленных осенью 1941 г. и получил номер 10631. Смертную казнь ему заменили на Освенцим. Уже в первые дни, увидев переполненные грузовые машины, увозящие узников в крематории, он понял что попал в такое место, которое страшнее Дантова ада, и впервые пожалел, что остался жив. За несколько дней пребывания в Освенциме Масленников узнал многое, но не мог осмыслить одного—как еще люди могут жить в этом ужасном лагере.

В июне 1943 г. руководитель центрального строительного отдела войск СС в Освенциме докладывал в Берлин:

«...Строительство крематория III закончено 26.6.1943 г. Тем самым построены все крематории, относительно которых был издан приказ. Производительность имеющихся теперь крематориев за сутки работы:

1. Старый крематорий 1—3x2 муфельных печей - 340 трупов.»

2. Новый крематорий в лагере для военнопленных и 5x3 муфельных печей —1440 трупов.

3. Новый крематорий III—5x3 муфельных печей - 1440 трупов.

4. Новый крематорий IV — 8 муфельных печей — 768 трупов.

5. Новый крематорий V — 8 муфельных печей — 768 трупов.

Всего—4756 трупов».

Группа Н. Масленникова тщательно подготавливала побег. В мае 1944 г. недалеко от Бжезинки, на площади около 10 га, фашисты устроили кладбище сбитых самолетов. На разборке металлолома работало ежедневно до 2 тыс. узников. Под одной из куч металлолома, под крылом самолета заключенные выбрали место для тайника, в котором должны были несколько дней отсидеться беглецы, пока прекратятся поиски и снимут посты в окрестностях лагеря. В подготовке тайника участвовало 20 заключенных. Трое поднимали крыло самолета, один лез вниз и набирал землю в карманы. Тайник готовили два месяца. Яма получилась 2 м длиной, метр глубиной и 1 м 20 см шириной. Сверху сделали железное перекрытие и на 20 см засыпали землей. Сбоку устроили лаз для доступа воздуха. Бежать должны были Н. Масленников и К. Мочалов. Когда они залезли в тайник, укрытие посыпали нюхательным табаком, обрызгали авиационным бензином. Это — от собак. Сверху завалили металлоломом. Общее покрытие — 2 м, сверху еще раз — табак и бензин. На четвертый день, после условного стука в крыло, беглецы уходят.

3 ноября 1943 г. совершили побег из Освенцима Василий Тиликин и Василий Жмайлов. Несколько позже — Владимир Эпштейн. В марте 1944 г.— Ананий Петько и Владимир Пегов. Они спрятались под самым носом эсэсовцев — в канализационном колодце около стены казармы.

Одним из смельчаков был и Петр Васильевич Коротких (лагерный номер 7439). Он прошел семь лагерей, совершил четыре побега. В Освенциме он пробыл полгода и убежал. Свой лагерный номер на груди он закрыл новой татуировкой с изображением самолета и выдавал себя за пленного летчика.

При последней регистрации советских военнопленных, 17 января 1945 г., числилось 96 человек. В середине января 1945 г. в Освенциме оставалось 67 тыс. узников, более 31 тыс.— в центральном лагере и в Бжезинке, 35 тыс.— в филиалах Освенцима.

Тех, кто мог передвигаться, срочно вывели из лагеря. Последние колонны вышли 18 января 1945 г. Нам, шагавшим в этих колоннах, пришлось испытать новые акты фашистского чудовищного злодейства. Колонны по тысяче человек двигались одна за другой. Их окружали эсэсовцы с собаками. Каждого отставшего, споткнувшегося расстреливали на месте. С каждым километром редели колонны. Люди шли по розовому от крови убитых снегу. Шли, шли... И снова перед ними была неизвестность.

27 января 1945 г. в Освенцим вошли первые части Советской Армии. Это были войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала И. Конева. В живых на территории лагеря осталось 3790 человек: чехов и словаков —1385, поляков— 731, венгров — 670, французов — 333, голландцев-— 192, русских —158, сербов —108, румын — 48, немцев — 35, итальянцев — 35, греков —17, других—18. Почти все освобожденные были инвалидами или больными.

2 апреля 1947 г. Верховный народный трибунал в Варшаве приговорил коменданта Освенцима Рудольфа Фердинанда Гёсса к смертной казни. Он был повешен на территории центрального лагеря.

К различным срокам наказания были приговорены многие эсэсовцы, зверствовавшие в Освенциме.

В 1965 г. состоялся еще один суд над преступниками-эсэсовцами. Свидетелями обвинения выступили А. Погожев, П. Стенькин, Н. Васильев, П. Мишин. Приговор никак не соответствовал злодеяниям этих чудовищных людей-зверей.

Долго еще деревья, кустарники, трава, буйно растущая на земле, пропитанной кровью и слезами миллионов, удобренной их пеплом, будут напоминать о сожженных узниках— женщинах и мужчинах, стариках и детях—несчастных жертвах озверевшего фашизма.

Да и нам, пережившим ад Освенцима, не забыть прошлого, его остроты. Зарубцевались раны на теле, но раны на сердце глубокие и болезненные, они остались на всю жизнь.

Возвращаться к пережитому требует память о товарищах по несчастью, по нечеловеческим страданиям, по совместной борьбе, поистине героической, в которой проявились духовное мужество и стойкость советских людей. Их волю к свободе не сломили лишения, издевательства и пытки фашистских палачей и садистов.



Послесловие

Как известно, документы хранят и воссоздают историю. В архиве музея «Освенцим» сохранились картотеки с пометками о смерти и «Книга смерти» советских военнопленных. Это имена тех, кто до сих пор считается без вести пропавшим. Мы неоднократно обращались во многие наши государственные инстанции с просьбой получить копии этих документов в Освенциме. Дирекция польского музея готова передать их нам. Но до сих пор наши государственные деятели не проявили никакого желания восстановить имена погибших в Освенциме солдат Родины. 50-летия Победы не дождались наши верные, смелые и мужественные друзья:

Л. Алпатова, Е. Белостоцкая, А. Бородулин, Д. Волков, Н. Гусева, В. Жмайлов, И. Змеева, В. Иванов, К. Карцев, О. Клименко, В. Княжиченко, Р. Корнеев, О. Крайко, С. Кувалин, А. Ладейщикова, А. Лебедев, П. Махура, П. Мишин, Е. Петрищева, А. Петько, И. Плетер, А. Погожев, М. Савченко, А. Сазыкин, В. Ситнов, Л. Сребрянская, И. Стырман, В. Тиликин, В. Толстиков, В. Филатов, Н. Харламова, Н. Цветкова, Е. Цыплакова, Н. Чернятин, А. Шаров, В. Эпштейн.

О каждом из них, об их героизме можно было бы написать сотни и сотни страниц. Может быть, это сделает следующее поколение.

А мы склоняем головы перед их величием, силой духа и говорим, как это принято веками: будем верны их памяти.

<< Назад

Вперёд >>