Неудержимый порыв к жизни многих тысяч узников Бухенвальда, 11 апреля 1945 г. штурмом добывших себе свободу, наиболее полно могло бы отобразить апостольское «духом пламенейте». Вынеся нечеловеческие испытания, подняться против надвигавшейся смерти — это ли не «безумство храбрых»?! Слились в одно стихия массы и расчет ума.
Вокруг этого события полстолетия спустя кого-то все еще распирают страсти-мордасти. Жителю России, и не только ее, пытаются внушить обратное, что, мол, восстание заключенных в гитлеровском концлагере Бухенвальд — это небылица, миф.
Газета «Оренбуржье» (№ 111 от 27 июня и № 117 от 4 июля 1995 г.) под рубрикой «50 лет Победе» опубликовала статью Г. Десяткова «Загадка Бухенвальда». На основе свидетельств лиц, скрывающих от читателя свои фамилии, автор вписывает новую страницу в летопись Бухенвальда. Приведем некоторые «документальные» ее положения.
«Все руководители «Русского комитета» (подпольная организация советских военнопленных.—Авт.) состояли в лагере на штатных освобожденных должностях. Официально пользовались привилегиями. Они имели связь с немецкой администрацией лагеря. Назначение на эту должность производилось только с санкции немецкой администрации. В Бухенвальде никакого вооруженного восстания не было...» «Разоблаченная военнопленными в 1944 г. группа Купцова—Ашарина занималась выявлением и физическим уничтожением патриотически настроенных советских военнопленных, помещая их в лагерный лазарет, посредством смертельных уколов (таким образом было уничтожено около 800 узников-патриотов.— Г. Д.)».
Имея такие «неопровержимые» доказательства, Г. Д. уже как обвинитель итожит: «Так называемый «Подпольный русский комитет» действительно работал под руководством гестапо».
По сути налицо предпосылки для военного трибунала. За давностью совершения фашистами и их приспешниками преступлений перед народами вина за это в России не снимается.
2. На скамью потенциальных подсудимых, таким образом, выставляется все руководство русского движения Сопротивления в лагере, как советских военнопленных, так и политзаключенных. Это Николай Семенович Симаков, Иван Иванович Смирнов — члeны Интернационального лагерного комитета, от Подпольного русского комитета— Александр Николаевич Купцов, Николай Андреевич Кальчин, Иван Ногайцев, Ашарин...
Не праздный вопрос: «А судьи кто?» Запевала, знаменосец их... «назовем его Николаем Барабанщиковым»,— предлагает автор достойную его героя фамилию. Советский военнопленный, коммунист, по его признанию, возглавил безымянных единомышленников, бывших якобы бухенвальдовцев. Среди этого десятка «репатриантов» есть и признавшиеся при «фильтрационной проверке», что «еще в 1942 г. они были завербованы гестапо, переброшены в Бухенвальд, где занимались провокаторской работой»,— это «уроженцы Ярославской области Александр Я. и Алексей К», «активный члeн «Русского комитета» Петр Александрович Г. являлся агентом СД» и др.
Авторитетная публика — факт, сказал бы шолоховский герой. У нее Г. Д. добывает по крупице и суммирует «упрямую вещь», выдавая за открытие. Автор печется о своих «положительных героях»: «Фамилии некоторых упомянутых здесь лиц из соображений гуманности полностью не приводятся». Разоблачаемые ими «отрицательные герои» одним миром мазаны и удостоены соображений иных, нежели гуманность.
Опорочить, оклеветать всех и вся—лидеров советских военнопленных Бухенвальда, а стало быть, и не только его, перечеркнуть героическую борьбу политических заключенных лагеря, представителей европейских народов и наций других континентов,— этот вызов, брошенный в «Оренбуржье» адресно,— бойким пером автора «Загадки», думается, не останется неуслышанным, и не только в краях оренбургских.
3. Хор всевозможных «бывших» неспроста преподносит нам, по словам Г. Д., «самые сенсационные, неоднократно проверенные заявления». С такой-то репутацией, в неприглядном виде... Жили—дрожали и умираем—дрожим; даже в наше свободно-демократическое сегодня не рискуем выползти из своих нор на свет, зато подпольно уже якобы глаголем, да еще и мутим чистую воду. Гестаповские агенты возымели желание «побрататься» с руководителями бухенвальдского подполья: что, они, дескать, лучше нас были?.. Войдя к ним в доверие, став члeнами их «комитетов», мы оглашаем во всеуслышание их черные дела, представляем их истинные, преступные лица. А что за давностью — это не играет роли...
Им бы хоть чуть-чуть облагообразиться—для этого достаточно, думают они, опорочить ныне уже ушедших из жизни лидеров русского бухенвальдского Сопротивления, кто не имеет сраму перед Родиной и потомками. Людей в ряду тех 46 члeнов национальных подпольных движений Бухенвальда, фамилии которых были выданы гестапо — не этими ли их осведомителями? — и затребованных СС по радио 6 апреля 1945 г.: немедленно явиться к воротам. Это слышали десятки тысяч уже не выходивших на поверку и на работу заключенных Бухенвальда, взбунтовавшегося, ставшего непокорным разъяренным хозяевам еще за два дня до этого требования. Над лагерем словно сгустились черные тучи... Вызванные на расправу наши товарищи были спрятаны все оставшиеся шесть дней до свободы в чердачных и половых укрытиях, в складских подвалах и камерах, в коммуникационных системах.
А провокаторы-агенты верноподданно служили нашим палачам; они не вызывались ими списочно «на браму», над ними не чинилась расправа. Они и через 50лет живут-поживают «в разных городах» нашей страны — сколько же их было заслано к нам — уму непостижимо! И в юбилейный год Победы они стяжают славу «гуманистов»...
Неоднократно склоняя читателя посочувствовать героям «Загадки», для которых «порой фильтрационные проверки были чрезвычайно суровы...» — автор ни словом не обмолвился о жертвах своих подзащитных—их жертвах в Бухенвальде. Или, возможно, доверие гестапо и эсэсовский хлеб именно теперь они и отрабатывают?..
4. Наверное, каждый россиянин, к счастью его и не побывавший в гестаповских и эсэсовских когтях, сказал бы так же об этих «страстотерпцах». Тем более я «не могу молчать» не могу не подать свой голос против огульного очернительства старших моих товарищей по каземату смерти и в защиту хотя бы одного из них, хорошо мне и всем бухенвальдовцам; известного человека, опороченного в статье. Это Смирнов Иван Иванович, военный руководитель восстания в Бухенвальде.
Два года заключения в нем, 1943—1945-й, лагерный номер 12950 я находился, как и Смирнов И. И., в 30-м блоке, на левой его половине, где Иван Иванович (так все его звали, по возрасту он 1898 г. рождения) был «штубендистом» (ответственным за обслуживание), но не «освобожденным». Ежедневно мы, заключенные, были у него на виду, он — у нас. Не только говорить—не подобало слышать гнусность о нем, почти пятидесятилетнем в то время человеке, высшем командире Советской Армии. Для нас он был образцом честности, порядочности и справедливости, человеком-идеалом. Знали его в лагере не одни русские, у него постоянно бывали заключенные других национальностей. И все они — меня это занимало — в своем поведении, отношении к нему чувствовали его личностное превосходство и еще, мне казалось, его строгую в тех условиях, но человечную власть.
Он был авторитетом для немецких товарищей, «ветеранов», и, как теперь думаю, для всего Интернационального лагерного комитета, доверившего ему спасение 21 тыс. «смертников», которое он «так чудно оправдал».
5. Перед глазами, словно кинематографические кадры,— события начала апреля. Над лагерем витает якобы гиммлеровское — «выложить газовыми снарядами». Разгул вооруженных групп СС, автоматные очереди, травля овчарками— насильственное массовое выселение заключенных. Мимо 30-го блока к выходу два дня тянутся нескончаемым потоком «живые трупы» — истощенные, больные узники из бараков-конюшен Малого лагеря. В неизвестном направлении угнаны советские военнопленные — надежная духовная и физическая сила всего нашего интернационального братства.
Не стало видно на нашем 30-м Ивана Ивановича и других, бывших всегда на виду, отнюдь, как представлялось, не рядовых лиц—Кюнга Николая Федоровича (члeн Русского лагерного комитета), Яценко Ильи Викторовича (Осовца), работавшего в лагерной канцелярии. Все тревожнее, напряженнее с каждым днем...
На бреющем полете над Бухенвальдом появляются, разгоняя с вышек охрану, наши желанные «гости» — истребители союзников,— вселяя в наши души минутное ликование... 11 апреля с утра слышен глухой несмолкаемый танковый гул у западного подножия Эттерсберга. Сигнал тревоги — СС покидает пределы лагеря. Замерли 65 его блоков с загнанными в них узниками. Из окон 30-го было видно: вдоль южного ограждения лагеря, по дороге вверх, к казармам,— бегство СС, вышку, что напротив, покидает стража... Под ясным полуденным небом весны в эти мгновения многострадальный Бухенвальд осенил дух Свободы.
100—120 м до колючего кордона—пространство, охваченное напором и гулом людской стихии. Бросок до эсэсовских казарм и склада снаряжения близ «карачовег» («дороги смерти») — и мы во всеоружии.
...С площади поверок выловленных СС полосатые автоматчики ведут на очистку канализации и свинарника; трофей—до 800 откормленных для СС-кухни свиней — послужит поднятию наших дистрофических сил...
Брошенные своими хозяевами сегодняшние лжесвидетели, конечно, не были при сем, подобной бухенвальдской «эпопеи» не видели...
Подготовкой, руководством и успешным осуществлением вооруженного освобождения 21 тыс. узников роль И. И. Смирнова не заканчивается. Он и в последующие дни проводит строевую и боевую подготовку штурмовых бригад Бухенвальда («Каменных» и «Деревянных» — по их составу бывших заключенных из каменных и деревянных блоков) — война после 11 апреля еще продолжается...
Перед американским комендантом советский полковник ставит требование о переправке на фронт вооруженных русских батальонов для слияния с частями Советской Армии. В ответ получает приказ о поголовном разоружении и сдаче оружия — в лагере вводится американская охрана.
Но на запад дорога открыта—и И. И. Смирнов посылает в Париж своего офицера связи И. В. Осовца. Он возвращается в Бухенвальд с советским майором для осуществления тех же целей — переправка наших ребят на американских «студебекерах» на сторону Советской Армии состоялась уже в апреле. И вот мы, бывшие узники, в Мейсене и Дрездене...
О нашем лагерном «командарме» очернители пишут, что «один из руководителей Русского комитета, Иван Смирнов, изъял и спрятал все документы, по которым можно было судить о деятельности заключенных в лагере», после чего «они оказались в руках американской комендатуры и длительное время не передавались советской стороне». Если в этом и есть какая-либо доля правды (документацию вела «штрайбштуба»—лагерная канцелярия, которой заведовали политзаключенные-немцы; да, они «вели тщательный учет всего!» — подтверждает и «Загадка Б-да»), то надо признать, что за сохранность бухенвальдского архива мы обязаны благодарностью прежде всего И. И. Смирнову. И не от него зависел срок передачи документов нашей стороне оккупационными властями американцев.
Злопыхательство и клевета очевидны даже для непосвященных. Диву дивитесь, о каких «уликах», мол, мы знаем, о штурме — ничего...
6. «Компромат» Николая Барабанщикова (фамилия — вымысел Г. Д.) занимает около двух газетных полос.
По его словам, в Бухенвальде он с декабря 1941 г., как и Симаков, «один из руководителей Русской антифашистской организации». «Попал» в барак военнопленных № 19. Работал в каменоломне, лагерных мастерских (с июня 42-го). «В начале 43-го сильно простудился... Блокфюрер направил в лазарет»; неожиданно «переводят» в госпиталь заключенных, в «туберкулезное отделение», хотя «легкие в порядке»,— это якобы Симаков сумел поместить его в одной палате с собой, где он и пробыл весь 1943 г. Во взглядах со своим покровителем разошелся — «вскоре из госпиталя перевели в барак № 13». О работе в каких-либо командах с января 1944 по 10 апреля 1945 г. Барабанщиков не упоминает.
С самого начала заключения всезнающий Симаков намекнул Н. Б., что достаточно осведомлен о нем, коммунисте,— началась усиленная «обработка» и давление на него. Безрезультатно делалось предложение войти в руководство подпольной организации, устраивалось знакомство-беседа с «политическими» немцами, была попытка втянуть в организованное убийство «информаторов комендатуры», якобы на самом деле неугодных «комитетчикам» узников-патриотов. «Убирали» их «профессионально», как говорили о тогдашних килерах: пролом черепа «железякой», окунают с головой в чан с грязной жижей...
С таким «комитетом» Барабанщикову «не по пути» — какой другой дорогой пошел, не поведал, а убить его своим или немцам «не составляло больших трудов»... Такова исповедь сына века: несведущий в делах концлагерных Бухенвальда поверит и посочувствует ему — с прицелом на это и пишется. Что кроется за этими «кричащими» кадрами?
а) Своим «нумером» 28951, будучи военнопленным в шталаге № 310, наш рассказчик козыряет, его номера в Бухенвальде мы не знаем: у него не могло его не быть, если названы фамилии товарищей, бежавших с ним в апреле 1945 г. с транспорта, сокрытие номера нелогично. Один из пофамильно названных участников побега просит поименованного Николаем Барабанщиковым, если это реальное лицо, дать о себе знать по адресу: 103982, Москва, Большой Комсомольский пер., д. 8/7, комната 104, МАБУФ — а потом и встретиться, как боевые товарищи,— через 50-то лет! Это Богданов Сергей Ефимович, вице-президент Международного комитета Бухенвальда.
Думается, невыдуманный Николай Барабанщиков не смог бы не отозваться на этот доброжелательный голос— позиция в отношении к Н. С. Симакову и другим не помеха: это личное его дело. Совсем иное, что со многими утверждениями Н. Б. мы не можем согласиться.
б) Узников Бухенвальда блокфюреры и арбайтсфюреры (начальники блоков и рабочих команд) по своей доброй воле могли «госпитализировать», но только замордованных вызовом по радио санитаров с носилками. А Николая Барабанщикова, простуженного, блокфюрер благосклонно «направил в лазарет»—удостоился...
в) Целый год (1943) продержать в госпитале заключенных (ревире), на виду у СС, совершенно здорового советского военнопленного!—даже Симакову этого никто из медперсонала заключенных, не позволил бы по многим причинам. Число больных узников во много раз превышало количество больничных коек—скольким десяткам туберкулезных было отказано, таким образом, в лечении. Коммунисты Симаков и Н. Б., выходит, умышленно шли на это, спасая себя... А контроль и требование СС — максимально использовать каждую пару рабочих рук, за что отвечали перед верхами «доктора»-фюреры и сам комендант Пистер. Во имя кого и чего шли на риск наши медики и лагерное Сопротивление?
г) «Чаны с грязной жижей» в бараках — это, извините, не о Бухенвальде. Как и то, что двое советских военнопленных припеваючи пристроились в туберкулезной палате в ожидании желанной свободы—хороши же герои сказки о Бухенвальде...
д) Но даже в сказке для детей больше правды, чем в «Загадке» Г. Д.: «группа Купцова—Ашарина» организованно уничтожает до тысячи военнопленных-патриотов; (уколы-инъекции фенола, бензина, ядов), а коммунист Симак в течение года в госпитале уговаривает коммуниста Барабанщикова, всякий раз выходя с ним из палаты выкурить немецкую сигарету, «убрать» «железякой» по «черепу» или «с головой — в грязную жижу» свою несчастную жертву, якобы «информатора комендатуры»... Куда до такого изуверства даже СС или средневековой инквизиции...
«Сколько же борзописцев на Руси, мать честная...» — изрек один из наших товарищей.
е) Показания всей этой анонимной прогестаповской гоп-компании и примкнувшего к ней «Барабанщикова», выдавшего себя за неподкупного коммуниста, рассчитаны на непосвященных и легковерных.
Бухенвальдцы-русские, включая их лагерное подпольное руководство, прошли не одну небеспристрастную проверку. Американская комендатура, располагавшая, как указывалось выше, лагерной документацией, действительно выдала всем бывшим заключенным удостоверения на английском языке не только как путевой, дорожный документ, но и как свидетельство того, что данное лицо прошло проверку по «денацификации». А материалы о военнопленных были переданы советской стороне, и органы госбезопасности не оставили без внимания ни одного из репатриированных. Это касается, в частности, Н. С. Симакова и других руководителей бухенвальдского Сопротивления, которыми занимался КГБ в Москве. И после они работали инженерами, учителями и т. д.
7. Расчет автора на сенсацию, громкое журналистское имя — пустые хлопоты при казенном доме. Уважающему себя и свою профессию журналисту престижнее было бы обратиться за исторической правдой к людям, не прячущим своего лица перед обществом за свое антинародное прошлое. «Загадка» Г. Десяткова не состоялась — шито белыми нитками. Загадка Бухенвальда—это десятки тысяч безымянных жертв. Эттерсберг и ее камни безмолвны, дух замученных и сегодня витает над Бухенвальдом.
| << Назад | Вперёд >> |