В конце лета 1943 г. ко мне подошел штубендист 13-го блока Иван Ногаец и попросил меня зайти в 7-й блок, к Михаилу Левшенкову. Я выполнил его просьбу. Миша Левшенков с ходу задал мне вопрос:

— Сережа, тебе приходилось выпускать стенную газету в армии?

— Приходилось,— ответил я, несколько удивленный таким вопросом.

— Вот и хорошо! Здесь, в лагере, мы тоже собираемся выпускать газету — понятно, нелегально — и очень надеемся на твою помощь. Ты не возражаешь?

Я сразу же ответил:

- Конечно, согласен!

Михаил, улыбнувшись, сказал:

— Я не сомневался, что ты согласишься. Пройди в комнату санитаров и подожди меня, я сейчас вернусь.

Я вошел в пустую комнату с тремя деревянными табуретками и двухъярусной железной кроватью. Минут через 5 в комнату санитаров вошел Евгений Яльцев, которого я знал очень хорошо по Бухенвальду с 1943 г. Еще через 3—4 минуты пришел Левшенков с Юрием Сапуновым (по лагерю Соболь).

— Ну вот, товарищи, вся наша редколлегия в сборе,— сказал Михаил Левшенков,— рассаживайтесь поудобнее, и во всех деталях обсудим один очень важный вопрос. Дело в том, что подпольный центр поручил мне начать регулярный выпуск газеты. Для этой цели мне рекомендовали вас, каждого в отдельности. Подпольный центр очень доверяет вам и надеется на вас. Вот почему мы и собрались сейчас все вместе. Сейчас, как никогда, назрела необходимость для выпуска такой газеты. Во-первых, Красная Армия громит немцев на всех фронтах, а если почитать или послушать фашистские сводки, то получается, что они только «выравнивают линию фронта». Наши люди должны знать об успехах Красной Армии. Это воодушевит их, даст им моральную силу к еще большему сопротивлению фашистскому режиму здесь, в лагере.

Во-вторых, есть и другая сторона остро назревшего вопроса. В Бухенвальд прибывает много транспортов. Среди разношерстной массы людей встречаются провокаторы и шпионы, которых эсэсовцы специально засылают в лагерь под видом военнопленных. Подпольщики будут выявлять их, а чтобы о них знали наши люди, мы о них должны писать на страницах нашей газеты.

И последнее — для нашей газеты нужен раздел, где бы мы писали о главных событиях, которые происходят у нас на Родине, в тылу, о знаменательных датах нашей истории, о людях, которые куют в тылу победу для фронта.

Если не возражаете, товарищи, давайте назовем эти разделы так:

1. Международное обозрение.

2. Вести с Родины.

3. Лагерные новости.

Международное обозрение следует поручить Сергею Богданову: он знает немецкий язык, слушает сводки немецкого командования по радио и всегда знает положение на фронтах. Лагерные новости,— продолжал Левшенков,— я возьму на себя. Вести с Родины закрепим за Сапуновым. Сапунов будет получать материал от немецких антифашистов-подпольщиков— они собрали радиоприемник, по которому ежедневно слушают лондонское радио на немецком языке и в русском переводе передают нам. Секретарем газеты предлагается Яльцев. Он будет писать газету. Как работнику ревира (санчасти), ему здесь удобно будет это делать. В его обязанности будет входить и хранение газеты.

Газету решили издавать в двух экземплярах форматом в ученическую тетрадь. Текст газеты должен писаться печатным шрифтом, чернилами. Газету предложили назвать «Правда пленных». Эпиграф газеты: «Находясь в плену, помни о Родине». Газета должна была выходить два раза в месяц (это нам удавалось делать не всегда).

Я сидел, слушал внимательно Михаила Левшенкова и своих товарищей, и странное чувство владело мною. В окно комнаты, в которой мы сидели, метрах в 30—40 видна была колючая проволока под током высокого напряжения, сторожевая вышка, на верху которой, около пулемета, находился эсэсовец. Я отлично знал, что за малейшую провинность (не так посмотрел на эсэсовца, не вовремя снял шапку и стал по команде «смирно», вытянувшись в струнку) следуют удары палки или хлыста или назначается экзекуция в 25 ударов или карцер, а потерял силы, не можешь работать — смерть. А мы сидим, словно в Ленинском уголке воинской части (где я служил до войны), и скрупулезно обсуждаем значение и направление нашей газеты. И в то же время дух захватывало от радости, что именно тебе, Сергею Богданову, подполье доверило такую ответственную работу.

Да, мы сделаем, что от нас требует подпольный центр, мы понесем правду пленным, а если... то мы сумеем достойно принять смерть, не выдать товарищей.

Далее Михаил Левшенков сказал:

— Снабжение вас материалом — это моя обязанность и за этим дело не станет.

Действительно, почти каждый день эти сводки я получал от Ивана Ногайца. Иван Петрович Ногаец был членом подпольного центра военнопленных—командир батальона. Kaк штубендист 13-го блока, он ежедневно бывал в ревире, выписывал и отводил туда больных. Это была его прямая обязанность, и ни у кого это не вызывало подозрений. В ревире он встречался с Левшенковым, который передавал ему сводку военного командования. Эту сводку в устном виде поочередно он передавал командирам рот и взводов, которые так же, в устной форме, доводили ее до своих подчиненных. После этого замусоленная бумажка попадала ко мне. Я мог хранить ее некоторое время, если нужно, или уничтожал. Чаще всего все сведения за пятнадцать дней я старался держать в голове. Безопаснее для себя и моих товарищей. В день выпуска газеты, после работы, я карандашом писал статью на клочке бумаги и шел с нею в ревир. Регулярно, два раза в месяц, мы собирались вчетвером в комнате санитаров. Обсуждали и согласовывали весь материал и передавали Евгению Яльцеву, в задачу которого входило оформлять газету. Часто в этом ему помогал я или Сапунов. Когда тираж газеты в два экземпляра бывал готов, я прочитывал, проверяя орфографические ошибки. Авторитетная газета не должна иметь ошибок. Так продолжалось в течение двух лет. Когда очередной номер газеты прочитывался всеми членами подпольной организации, один экземпляр ее уничтожался, а другой возвращался в санчасть к Яльцеву, который прятал ее в тайнике под полом комнаты санитаров.

«Правда пленных» сыграла в лагере очень большую политическую, идеологическую и моральную роль. Ведь основная масса заключенных не знала о подпольной организации лагеря, но когда они стали получать сведения (устно, в основном после отбоя) о делах на фронтах, на Родине, в лагере, они все заметно оживились, воспрянули духом и каждый из них уже готов был ко всевозможному сопротивлению и борьбе с ненавистным врагом, каждый старался причинить как можно больше вреда фашистам на своем рабочем месте.

После войны, когда кончилась борьба со смертью, возникла новая проблема. Нужно рассказать людям о себе, о том, что ты делал все эти три с половиной года, когда они воевали. Что ты делал в концлагере? Чем ты помог собратьям-смертникам? Нужно было получить право честно смотреть людям в глаза.

Каждый из нас вспоминал о газете. Где она находится? Что с нею стало? Хотелось сказать: «Смотрите, люди,— это наша газета. Вот о чем мы думали, вот что делали все это время».

10 апреля 1945 г., за день до восстания в Бухенвальде, нас, военнопленных, под усиленной охраной срочно эвакуировали в неизвестном направлении.

О судьбе нашей газеты я узнал через 15 лет, в 1960 г. В Москве меня разыскал Владимир Васильевич Железнов, который чудом остался в живых 24 августа 1944 г. Во время бомбежки Бухенвальда он был ранен в голову. 11 апреля 1945 г. он все еще лежал в ревире. Железнов был свой человек, и от него я много узнал о последних днях Бухенвальда, во всех подробностях. Он рассказал мне о судьбе нашей газеты.

«В конце мая 1945 года,— рассказывал Железное,— все русские были эвакуированы из Бухенвальда в советскую, зону, в г. Хемниц, я, как больной, ехал с последней автомашиной. Из тайника 7-го блока я захватил с собой все экземпляры газеты. Во время государственной проверки в г. Хемнице я передал все номера газеты работнику «СМЕРШ», у которого проходил проверку».

Установить дальнейшую судьбу нашей газеты нам не удалось, газета потеряна. Вернее сказать, мы ничего не знаем о судьбе нашей газеты. Поиски были безрезультатны.

<< Назад

Вперёд >>