Помню я, каким был Севастополь в 1905 году, когда я в военном флоте служил. Не раз слышал я речи лейтенанта Шмидта, которые он держал перед матросами. Видел я, как броненосец «Потемкин» в открытое море уходил. Запало это мне глубоко в душу. Когда Советы взяли власть в свои руки, был выбран я в судовой комитет, а когда началась гражданская война, с первых дней ее пошел служить в Красный Флот. Был я капитаном военного ледокола «Каспий»; пришлось мне тогда и под Царицыном воевать.
Потом меня назначили капитаном пожарного парохода «Гаситель». Этот пароход когда-то назывался «Царев». Он был выстроен специально для Царицына на Сормовском заводе. В 1924 году, по желанию команды, «Царев» был переименован в «Гаситель». Это — мощный пожарный пароход в четыреста индикаторных сил. Его насосы дают в час до четырех тысяч кубометров воды, а выкачать они могут за это же время больше девяноста пяти тысяч ведер.
За свою службу «Гаситель» спас десятки горящих пароходов, потушил много пожаров на Волге и на берегу. Он подает воду на пятьсот метров от берега. Вместе с городскими пожарными командами мы тушили горящие склады и крупные здания, расположенные вблизи Волги.
Те, кто проезжал мимо города, могли запомнить наш пароход; он часто дежурит у городских причалов. Он не похож на другие пароходы; сразу видно, что предназначен для специальной службы. Ярко блестят на солнце его всегда начищенные медные лафеты, из которых подается вода. Когда мы проводим свои учения, во все стороны от «Гасителя» летят мощные струи воды, пароход становится похожим на огромный фонтан, который движется по воде.
Любили мы свой пароход, служили на нем с особым рвением. Команда у нас была всегда боевая.
Когда началась война, все чаще и чаще стали мы выезжать по тревоге. Не успеем, бывало, один пожар потушить, нас уже в другое место срочно вызывают.
Должно быть, за всю историю Волги не было на ней таких пожаров, как в 1942 году.
В конце июля я получил приказ: немедленно отправиться вверх по Волге, там, в районе Ерзовки, горит нефтекараван.
Поднялась на ноги вся команда. С предельной скоростью «Гаситель» мчится вперед, к указанному месту.
Миновав тракторный завод, мы увидели вдали oгромные клубы черного дыма.
— Прибавить ходу! — скомандовал я, и пароход пошел еще быстрее. Вскоре до нас донесся глухой взрыв, а вслед за ним впереди, из клубящегося дыма взметнулось к небу пламя. «Должно быть, взорвалась горящая баржа» — мелькнула мысль. А вскоре показалось — горит Волга: навстречу «Гасителю», по течению воды подвигалась масса огня. Это, как оказалось, пылал керосин, выплескиваемый из баржи. Покачиваясь на волнах, огненные островки плыли нам навстречу. Я отдал приказание дробить и подавлять очаги огня мощными струями воды. Восемь стволов пришли в действие. С грохотом задвигались цепи рулевого управления — «Гаситель» начал лавировать, пробиваясь сквозь огонь к основному очагу пожара.
Вот и пылающий караван. Но как подойти к нему?
Палубу мощной баржи «Обь» вырвало взрывом горящего в трюмах керосина и теперь над судном встала бушующая стена пламени метров сто длиной. По всему видно, не справиться нам с «Обью». Отдаю приказ: подойти к другим баржам, счаленным с «Обью». Так и сделали. С этого и начал свое единоборство с пожарищем наш «Гаситель».
В неимоверно тяжелых условиях, обжигаемые огнем, бойцы-пожарники отделили две баржи от пылающей «Оби» и, таким образом, спасли их...
Вскоре наша команда получила новое задание — идти в Красноармейск, где фашистские варвары бомбили станцию Сарепта и депо.
Прибываем туда, а там творится что-то невероятное. Много пожаров приходилось тушить нам раньше, но в такую обстановку еще не попадали. Кругом не только все пылало, но и рвались авиабомбы. Взрывной волной меня чуть не скинуло с мостика. На «Гасителе» полопались все окна. Как ни прочно были укреплены часы и барометр, но и их сорвало.
Подошли мы к берегу, протянули три линии рукавов, начали тушить горящие баржи и вагоны с боеприпасами, 23 августа наши мощные насосы ни на минуту не прекращали работу. У городского причала горел железнодорожный состав с боеприпасами; рвались снаряды. Наши пожарные в брезентовых комбинезонах высадились на берег, проложили рукава, окатили друг друга водой и, вооружившись брандспойтами, начали заливать вагоны...
Потом приказали нам перевозить из города в Красную Слободу раненых, эвакуированных, учреждения, ценные грузы, а обратным рейсом — воинские части. Садилось на «Гаситель» по 250 человек и больше.
Мы все время находились в самом пекле. Немецкие самолеты — над головой, укрыться негде, а среди наших пассажиров много детей и женщин, тяжело было смотреть на их страдания. Везешь людей, а бомбы кругом рвутся; так и кипит Волга.
Первые жертвы понесли мы 25 августа. Бомбы с немецкого самолета разорвались в трех метрах от кормовой части парохода. Много осколков попало в машинное отделение. Вышел из строя правый штурвал, нарушилась звуковая сигнализация. Пораженный в сердце, упал Ерохин, убит кочегар Соколов. Пять человек из команды были ранены. А в корпусе «Гасителя» мы насчитали до 80 подводных и надводных пробоин.
На место погибшего механика стал его помощник Агапов. Он стал один работать и за механика, и за помощника, и за раненых членов машинной команды, Я приказал проложить рукава для откачки хлынувшей воды. Было решено все пробоины в корпусе заделать на ходу, не заходя в затон. Мы заделывали все повреждения, а трупы наших погибших товарищей лежали на палубе. С трудом удалось в Красной Слободе найти жену нашего славного механика Якова Даниловича Ерохина. Вместе со мной в 1927 году поступил он простым кочегаром на «Гаситель», а через десять лет стал уже механиком. Время было такое, что не пришлось мне присутствовать на похоронах своего друга, стойкого коммуниста товарища Ерохина. А родных товарища Соколова мы так и не разыскали. Сами схоронили его под деревом.
С утра до поздней ночи, а иногда и всю ночь происходили налеты на город. Так как нам надо было все время совершать рейсы, мы уже перестали обращать внимание на «юнкерсы», «хейнкели» и «мессершмитты». Такова уж была наша служба.
Не раз, в самые трудные минуты, я вспоминал, что здесь где-то рядом, на опасных заданиях, моя любимая дочка.
Она училась в педагогическом институте, знала немецкий язык, и ее знания пригодились Родине — стала она разведчицей. Командование посылало ее в тыл врага.
Один раз только в эти дни мы встретились с Катей. На проводы семьи Кате дали отпуск. Только вышли, как подожженный немецкий самолет промчался над самым нашим домом и, содрав с него крышу, упал в нескольких метрах от нас. Попрощались мы друг с другом; я вернулся на пароход, а Катя — в свою часть.
В те сентябрьские дни мы выполняли задания одно важнее другого: то под бомбежкой перевозили понтонный мост через Волгу в Куропатку, то вытаскивали из-под самого носа у врага баржи, нагруженные зерном.
Гитлеровцы с господствующих высот уже контролировали Волгу. По ночам, приглушив ход, без дыма и света, мы подходили к правому берегу и принимали на свой борт ценные грузы. Когда же кончали погрузку, я тихо отдавал команду: «Отдать чалку, полный вперед».
Так работали мы до последних дней сентября. Горизонт воды упал, и «Гаситель» уже не мог выйти из затона. Тогда нам приказано было поставить «Гаситель» на якорь э глубоком месте затона, а команде сойти на беpeг. С прискорбием в сердце выполняли мы этот приказ, снимали с любимого парохода все ценные детали, инструмент, брезент, золотники, опускали пары из обоих котлов. Люди сели в шлюпку...
Покинул я свой любимый пароход, на котором мечтал поработать до тех пор, пока силы не оставят меня; сошел на берег и почувствовал себя стариком. Наступили самые тяжелые дни в моей жизни. Мне было предложено отправиться в Москву за новым назначением.
До Москвы я не добрался. Некоторое время прожил в Саратове, но не по себе здесь мне было. То ли знал, что люди из команды «Гасителя» остались, то ли хотелось быть поближе к дочке. Через несколько недель снова вернулся в город. Последние сто километров пешком шел. Разыскал нашу оперативную группу и попросил, чтобы мне дали работу здесь же. Ведь наши волгари продолжали воевать.
Когда я пришел «Гаситель» мой уже не на якоре стоял, был затоплен по середине затона. Никто тогда не знал — вражеский ли снаряд в него попал или в старые пробоины проникла вода. Ввиду беспрерывного обстрела и бомбежки с воздуха нельзя тогда было установить, в чем дело. И тогда же я узнал, что пропала, точно растворилась в войне, моя Катя.. Известно было, что когда она возвращалась с задания, ее тяжело ранили гитлеровцы. Шкипер Платков, который переправлял ее с правого берега, рассказал, что Катя была ранена в руку, в грудь и в живот. Искал я дочь по всем госпиталям, чтобы хоть узнать, где могилка ее, но так и не напал на следы. Одно только было мне утешение, что все девушки, боевые подруги Кати, много хорошего мне о ней рассказывали: говорили, что она ничего не страшилась и с открытой душой выполняла приказы.
Как только кончились бои в нашем городе, второго же февраля пошел я на то место, где подо льдом на дне лежал «Гаситель». Стал все меры принимать, чтобы лед над ним облегчить. Когда подняли «Гаситель», все на нем оказалось в порядке; только пробоины надо было заделать.
Быстро восстановили мы пароход, и снова стал «Гаситель» выполнять свою службу.
| << Назад | Вперёд >> |