Шли годы. Все дальше и дальше в прошлое уходили суровые дни боев, а вместе с ними расплывались в памяти связанные с ними события и образы друзей. А когда в каком-нибудь журнале или в газете появлялась статья о героической обороне сталинградского дома, то перед глазами, словно из густого тумана, выплывали знакомые лица товарищей, хотя имена многих из них и не упоминались.

После ухода из армии в оставку я поселился со своей семьей в Борисоглебске и в меру своих сил и возможностей занялся мирным трудом. Многое из пережитого на фронте уже улеглось, позабылось, но вскоре пришлось обо всем вспомнить. В октябре 1956 года в мой адрес неожиданно пришло письмо из Сталинграда.

«Уважаемый Иван Филиппович! — писал директор Музея обороны.— По имеющимся у нас сведениям, вы являетесь участником обороны Сталинграда и, в частности, защищали знаменитый «Дом Павлова». Мы уже установили связь со многими участниками обороны дома. Надеемся, что и вы откликнетесь на нашу просьбу».

Сколько было радости, когда я прочитал эти скупые, но много говорящие строки письма. Несколько дней из головы не выходили слова: «Мы установили связь уже со многими участниками обороны дома».

С кем? Кто остался в живых? Как хотелось встретиться, поговорить, вспомнить обо всем, что уже постепенно забывалась. А вскоре пришло из Сталинграда и другое письмо. Горисполком приглашает приехать в город на празднование 14-й годовщины разгрома немецко-фашистских захватчиков у Волги.

Поезд подходил к перрону вокзала. Волнение нарастало с каждой минутой. Кто приедет из боевых друзей? Кого из них встречу на празднике?

Я вышел из вагона. Мои глаза с трудом различали в предрассветных сумерках высокий контур нового вокзала, а за ним очертания других зданий. Их было много-много. Море электрического огня образовало зарево нового, возрожденного города-богатыря.

В гостинице мне отвели уютную комнату. Каждую минуту я ощущал заботу со стороны сотрудников Городского Совета, Музея обороны и работников гостиницы.

Но вот кто-то постучал в дверь и переступил порог. Послышалось легкое постукивание костыля. Рассмотреть лицо вошедшего не мог. «Кто?» — в волнении забилось сердце. И вдруг до малейших оттенков знакомый голос:

— Здравствуйте, товарищ Афанасьев! — передо мной стоял Илья Воронов.

Мы крепко, по-братски обнялись. Я никогда не видел слез на глазах бойцов нашего гарнизона. Никогда, как бы тяжело ни было. А тут мы не могли сдержать переполнявших нас чувств. Мы долго не выпускали друг друга из крепких объятий.

Начались взаимные расспросы, воспоминания.

— Война для меня закончилась здесь в «молочном доме», когда раздробило ногу и перебило руку,— рассказывал Илья Васильевич.

— Больше года,— говорил он,— я пролежал в различных госпиталях. Многие вслух говорили, что лечение мне не поможет, состояние безнадежное, да и сам видел — не выживу. Спасибо врачам. Они упорно боролись с моей смертью. Ногу ампутировали сразу, а руку спасли. «Жив останешься, здоровье поправим, а воевать тебе больше не придется»,— сказали мне тогда врачи.

После излечения отважный воин вернулся в родное село Глинки на Орловщине и взялся за хозяйство. Работы — непочатый край. Дом фашисты сожгли, мать сильно постарела и жила в землянке, а там и колхозу нужны были рабочие руки. И бывший пулеметчик Илья Воронов взялся за ремонт сельхозинвентаря. В комнату вошла сотрудница музея.

— Вам предстоит еще одна встреча с вашим товарищем,— сообщила она, но не сказала с кем.

Мы спустились этажом ниже и вошли в номер. Н встречу шагнул невысокий пожилой человек с пышным седыми усами.

— Глущенко! — радостно вскрикнул Воронов и обнял товарища.

Василий Сергеевич долго вглядывался в меня, потом заговорил:

— Глазам своим не верю. Це, мабуть, сон? Я же считал, что вас, Филиппович, и в живых нэма. Кто-то мне об этом еще тогда в госпитале говорил.

Глущенко постарел, голова покрылась сединой. Он, как и Воронов, остался без ноги. После битвы на Волге он участвовал во многих боях и дошел до Восточной Пруссии. Там под бомбежкой ногу оторвало. Стал инвалидом и вернулся домой. Долгое время работал в колхозе, а недавно ушел на заслуженный отдых.

В тот же день на празднование приехал еще один ветеран обороны прославленного дома — Файзрахман Зельбухарович Рамазанов.

— Помните, я мечтал, что после войны снова возьму в руки молот? — говорил бывший бронебойщик.— Нет больше бронебойщика Рамазанова, есть кузнец Рамазанов. Приезжайте в гости ко мне. Я живу в совхозе «Волжский» Астраханской области. Овец там разводим. Небось, каракуль знаете? Мы его делаем.

В дверь кто-то постучал, и к нам вошла женщина.

— Мария! — бросаясь к ней навстречу, радостно воскликнул Воронов.

— Илюша! Да ты ли это? — с той же взволнованностью и ликованием отозвалась вошедшая.— Ведь я же тебя с тех пор, как умотала бинтами и уложила в лодку, посчитала покойником. Кто-то из ребят, вернувшись тогда с переправы, сказал, что дорогой умер.

— Я и сам думал, что покойником буду, а вот, как видишь, жив. Врачи умереть не дали.

Да, это была та самая худенька санитарка Маруся Ульянова, которая многим из нас перевязывала раны. Только теперь перед нами стояла не худенькая, а солидная дама. И уже не Ульянова, а Ладыченко. Она оказалась жительницей Сталинграда. После войны вернулась домой. Сначала, как и все сталинградцы, восстанавливала родной город, а сейчас уже давно работает заведующей продовольственным магазином в Кировском районе Волгограда.

В тот вечер мы долго не спали. У каждого было что вспомнить, о чем рассказать. Из глубины четырнадцатилетней давности всплывали многие события из боевой жизни гарнизона. Вспоминая о товарищах, Рамазанов начал говорить об Александрове, как тот, будучи тяжелораненым, с песней продолжал бой.

— Да я же его знав ще из-пид Камышина,— отозвался Глущенко и, перемешивая русские и украинские слова, с солдатским юморком стал рассказывать.

— Вэсэлый був хлопче, тут ничего ни скажешь. Всэ, бувало, писни спивав, да так гарно, що и другим спиваты хотилось. А еще у него була привычка и других развэсэлить, особо в трудну минуту. Бувало, поднимут нас ночью по тревоги и киломитрив на пьятнадцать марш, а он завсегда ходы в в строю замыкающим, бо ростом низенкий був. Глядишь, с полдорози многие поотстовалы, a он уже впереди идет посвистуе и кричить им тихесенько: «Эй, вы, слобаки, що поотстовалы, а ну, бринза рота, бринза взвод, подтенись!». А вот про то, як его звалы, так я узнал уже на барже, когда сюда перепровлялись. Сижу-я, значить, на палубе и про себе думаю: «Як же там в городе воеваты, колы уже всэ огнем пылае, да бомбовозы с утра до ночи чушки таки бросают».— Чую, позади кто-то насвистывать почав. Гляжу, вин сидыть. Ну, думаю, хлоп-че, я бы тоже посвистав, если бы по спини мурашки ни пробигалы, потому що возле самой баржи то и дило снаряды та мины в воду шлепались. Подсив я к нему поближе, да и спрашиваю: «Як тебе звать, хлопче?» — А вин улыбнувся и отвечает: «Зовут меня Александром, по батьки Петрович, а фамилия Александров».— Глущенко немного помолчал и уже задумчиво проговорил.—Потом мы с ним встретились уже в мельницы. Теперь, мабуть, и в живых нема, а може и жив, про вас я тоже думав, що головы посложили, а вот бачитэ, повстречалысь...

Вечером 2 февраля нас пригласили на торжественный вечер, посвященный 14-й годовщине разгрома фашистских войск под Сталинградом. А днем мы побывали на Мамаевом кургане, возложили венок на могилу павших воинов. В тот же день в горисполкоме Воронову вручили медаль «За оборону Сталинграда».

Весь следующий день знакомились с историческими местами возрожденного города. Мы шли по широким сталинградским улицам и любовались его новыми белокаменными жилыми кварталами. Если бы тогда, в 1942 году, нам сказали, что город будет восстановлен в такой короткий срок, солдаты вряд ли бы поверили. Произошло чудо. И этим чудом были советские люди, не пожалевшие усилий и труда, чтобы из руин и пепла поднять цветущий город-богатырь.

Те из нас, кто не был в Сталинграде после войны, просто не узнавали знакомых мест. Там, где громоздились развалины дома специалистов, домов УНКВД, пролегла широкая Советская улица, застроенная многоэтажными светлыми зданиями. Осенью 42 года здесь, на бывшей Пензенской улице, трещали пулеметы и автоматы. Клубился дым и пламя, а сейчас весело звенят и катятся трамваи, шуршат по асфальту автомашины, куда-то по своим делам торопятся люди. И никаких следов войны. Только в конце улицы стоит изуродованное снарядами здание мельницы, оставленное сталинградцами как памятник незабываемых дней великого сражения на берегах Волги.

— А вот и наша маленькая «крепость»,— показывая на четырехэтажное здание, говорит Рамазанов.

Воронов останавливается у торцовой стены, протирает глаза, взволнованно поясняет:

— Эта стена тогда была глухая, теперь есть окна,— и подойдя к одному из них, что у самой земли, добавил: — Это мы пробивали стенку, отсюда начали рыть ход сообщения к мельнице, а вот у того окна стоял наш «максимка».

Бывших солдат вышли встречать все жильцы легендарного дома. Среди них: учителя, врачи, рабочие, служащие и пенсионеры. Но никого из тех, кто жил в этом доме до войны и кто ютился в подвалах во время боев. Начались дружеские объятия, крепкие рукопожатия, взволнованные речи. По русскому обычаю нам преподнесли хлеб-соль. Школьники дарили букеты живых цветов и каждому из нас повязали пионерские галстуки.

Нас пригласили в дом. Мы обошли все подвалы, побывали в квартирах, где каждый уголок, каждый камень были частицей нашей жизни, а может, и больше. Вокруг было все знакомое до мелочей. В Красном уголке, где у нас были тогда огневые точки, собралось много народу. Рамазанов и Воронов выступили с воспоминаниями.

Прошел год. Мы снова встретились в Сталинграде. На этот раз приехал Яков Федотович Павлов. Мы его запомнили в потертой гимнастерке, в коричневой кубанке, а теперь перед нами сидел человек в темно-синем штатском костюме, на груди — Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Мы уже знали, что он учится в высшей партийной школе при ЦК КПСС. После битвы на Волге сержант сменил военную специальность и в последующих боях участвовал артиллеристом. Сначала замковым, потом наводчиком, затем командиром отделения разведки и, наконец, старшиной батареи. Войну закончил в Восточной Пруссии. Два ордена Красной Звезды и две медали «За отвагу» говорили о подвигах и бесстрашии отважного воина, а в июле 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Яков Федотович был удостоен звания Героя Советского Союза.

Из Ольховского района Сталинградской области на празднование 15-й годовщины разгрома фашистским войск у Волги прибыл и бывший командир нашего батальона Виктор Иванович Дронов. После Сталинграда он так же, как и многие другие, прошел трудный боевой путь. Все послевоенные годы оставался в рядах Советской Армии. Дослужил до подполковника и вот уже какой год работает военкомом в Ольховском райвоенкомате. Он и теперь оставался таким же спокойным, скромным, каким мы его знали в бою.

День 2 февраля выдался холодным и морозным, но это не мешало торжественно и празднично отметить славную дату. Город проснулся рано. Уборочные машины и дворники еще не успели очистить улицы и тротуары от снега, а на площадь имени Павших борцов уже шли сталинградцы, чтобы возложить венки на братскую могилу павших героев. Но самое волнующее событие в тот день произошло на Мамаевом кургане. Здесь состоялся, многотысячный митинг, посвященный закладке памятника-монумента.

В тот же день вечером состоялась волнующая встреча с бывшим командующим 62-й армии, ныне Маршалом Советского Союза Василием Ивановичем Чуйковым и бывшим командиром 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-полковником Александром Ильичем Родимцевым.

Во время великой битвы на Волге они вместе с солдатами делили тяготы суровых дней обороны города. Своим руководством обеспечивали отражение натиска врага и его разгром.

Наши военачальники не меньше нас были взволнованы встречей. В беседе с ними мы вспомнили командира полка, ныне генерала запаса Ивана Павловича Елина, который уделял большое внимание нашему гарнизону, капитана Алексея Ефимовича Жукова, командира пулеметной роты Алексея Алексеевича Дорохова, политрука Вачека Авагимова и многих других. Кто из них остался в живых? Где они?

В Сталинградском музее обороны мы узнали, что многих наших боевых друзей по обороне дома нет в живых. Кроме Свирина, Ханта и младшего лейтенанта Чернышенко, которые отдали жизни в боях за Сталинград, где-то на дорогах войны смертью героев пали в боях за Родину. Александров, Черноголов, Довженко, Бондаренко, Сабгайда; в 1953 году умер Николай Мосиашвили. О судьбе других пока ничего не было известно.

<< Назад

Вперёд >>