Щебет птиц и холод разбудили и других. Мы умылись у колонки во дворе.

Яростно кляня всех и вся, появился Конрад. Ночью сбежала часть эсэсовской команды, так что прочесывать лес, что он собирался сделать, было не с кем. Исчезли и обе надзирательницы. Вокруг шептались, что Красная Армия следует за нами по пятам. Конрад приказал нашей сильно поредевшей колонне построиться на выход.

Туман рассеялся, выглянуло солнце. И что же мы увидели? Наша повозка стояла на дороге пустая. Ящики и коробки исчезли, велосипед — тоже.

В военное время всегда бывают мародеры, посягающие на чужое имущество. Но в данном случае мародеры присвоили награбленное другими мародерами — эсэсовцами. Это обрадовало нас, и мы не скрывали своей радости, видя озадаченные лица эсэсовцев. Мы тронулись в путь.

Когда мы достигли деревни Дюстерьфёрде, Конрад, приказав остановиться, послал одного из своих людей на поиски какой-нибудь повозки. Людей в деревне не было, небольшая железнодорожная станция никем не занята, поездов не ожидалось. Эсэсовцу повезло: он нашел небольшую повозку с оглоблями и сбрую. Не было только лошади.

В обращении эсэсовцев с нами, заключенными, за ночь произошли заметные изменения. Нагрузив повозку своими вещами, они уже не приказали нам в нее впрячься, а просто сказали, что тем, кто будет ее везти, можно положить и свой рюкзак на повозку, и даже сами ухватились за оглобли.

Дорога шла мимо полей, на которых паслись брошенные на произвол судьбы коровы и овцы. Вскоре мы наконец обнаружили и лошадь. Почему хозяин не воспользовался ею при бегстве, мы поняли очень скоро: у нее не было одной подковы. Один из конвоиров, взяв лошадь за уздечку, вывел ее на проселочную дорогу. Там она не могла сбить себе ноги. Теперь нам не нужно было тащить повозку.

В другой деревне мы нашли старого кузнеца, который подковал нашу кобылу. Он предупредил нас, что дальше к северу, у Везенберга, идут бои. Когда через полчаса справа от нас показался Везенберг, Конрад стал нас энер-гично подгонять, и около полудня мы были уже в Мирове.

Казалось, что в Мирове эсэсовцы создали опорную базу на пути своего бегства. Во всяком случае, конвоиры один за другим исчезали в одной из вилл, из кухни которой до нас, расположившихся под открытым небом, вскоре стал доходить манящий запах жаркого. Жарили свиней, которых забили в лагере.

Через час мы двинулись в направлении на Мальхов. Говорили, что там заночуем. Вблизи Рёхлина, у южной бухты Мюритца, прошли мимо покинутого аэродрома со взорванными зданиями и выведенными из строя самолетами. У Рёбеля, к западу от озера Мюритц, слышали вдалеке пушечную канонаду — возможно, шли бои под Везенбергом.

На шоссе на Мальхов — первом довольно крупном городе на нашем пути — мы снова попали в поток беженцев. На этот раз у Конрада не было выбора, мы должны были влиться в поток, чтобы вообще продвигаться вперед.

Плачущие малыши сидели на доверху нагруженных повозках, дети постарше шли рядом. Было видно, что они уже много дней в пути. Вероятно, некоторые жалели, что оставили дом и хозяйство, устремись навстречу неизвестной судьбе. Большинство без возражений последовали приказу вермахта — покинуть деревни перед наступающей Красной Армией.

В пути мы встречали много заключенных из Равенсбрюка — мужчин и женщин. Они переоделись в гражданское и затерялись в потоке беженцев. Каждый стремился к свободе по-своему.

Наша колонна заключенных сократилась человек до трехсот. Чем дальше мы шли, тем больше узников скрывалось среди гражданского населения.

Поздно вечером достигли Мальхова. Концлагерь, в котором мы должны были провести ночь, находился прямо у шоссе, и мы отошли в сторону, чтобы не мешать потоку беженцев. Конрад исчез в широко распахнутых воротах лагеря — договориться о ночлеге и питании для нас и получить дальнейшие приказания.

Пока мы стояли и ждали, медленно приблизился конвой на мотоциклах. Беженцам было приказано быстро освободить дорогу. По шоссе промчались шесть «мерседесов» с плотно зашторенными окнами. Прошел слух, что это Гиммлер со своею свитой, ведь это было единственное еще свободное шоссе на Запад.

Наконец Конрад вернулся, и не один, а с несколькими эсэсовцами. Он не получил для нас ни ночлега, ни провизии. У одного из его спутников на рукаве была нашивка СД — служба безопасности. С ними была и СС-надзирательница Мевес. Она рассказала, что потеряла свое отделение и поэтому оказалась здесь.

Мы снова влились в поток беженцев. Между тем наступила темная ночь, и нужно было идти вплотную друг за другом, чтобы не затеряться в сутолоке. Кто хотел отстать, держался в колонне сзади. Однако у Конрада, кажется, все еще было тщеславное желание держать «своих» заключенных всех вместе. Он приказал конвоирам пойти в хвост колонны, но никто ему уже не подчинялся.

Однако они были еще опасны. Хотя автоматов мы уже не видели, но пистолеты у всез были.

Шоссе шло через лес. Лишь звезды освещали нам путь. Среди беженцев встречались солдаты. С одним пожилым, без винтовки, я вступила в разговор. Спросила, куда мы идем. Он сказал:

— Нам нужно обогнуть озеро Плауэр, там — единственное шоссе, еще открытое на Запад.

Человек службы безопасности, заметив, что я разговариваю с солдатом, заорал на меня:

— Что ты там языком треплешь?

— Она спросила, который час,— ответил за меня солдат.— Уже десять минут третьего.

Человек с нашивкой СД промолчал.

Снова мотоциклетный конвой догнал нас, и нам опять пришлось освобождать шоссе. На этот раз мимо нас прогрохотали четыре танка. Поток снова пришел в движение. Со времени последнего короткого привала в Мирове мы уже двенадцать часов были на ногах. Засыпали на ходу.

Группкой человек в пять мы все время держались вместе. Хорошо, что шли в одном потоке с гражданскими. Так мы чувствовали себя в большей безопасности от СС-охранников. Они думали теперь только о том, чтобы спасти свою шкуру, и не осмелились бы избивать нас на глазах у беженцев или пристреливать отстающих. А сбежать в лес было еще опаснее — можно попасть там в руки СС-бандитов. Они бы с нами церемониться не стали.

В темноте прошли через Альтшверин. Нигде ни огонька, на улице ни души. Лишь вдалеке прокричал петух.

Наступило утро 30 апреля. Лес был наполнен пением птиц. Наша колонна двигалась в направлении Карова.

На опушке при выходе из леса стояли четыре танка, которые ночью прогромыхали мимо нас. Солдаты тщетно пытались разжечь древесные чурки. Я не удержалась и сказала:

— Я еще не видела, чтобы танки чурками топили.

Я не подозревала, что меня слышит человек из СД. Он закричал:

— Ты заткнешь наконец свою глотку?!

Вдали снова была стена леса. Вдруг над верхушками деревьев взметнулся огненный язык. За ним — еще несколько. Крестьянин на повозке, рядом с нами, в ужасе закричал:

— Это сталинские органные трубы! Снаряды «катюш» разорвались далеко от нас.

Но потом появились советские самолеты. Все бросились с дороги, вжались в траву. Быстрее всех бежали эсэсовцы. В убежищах — щелях, которые тянулись по обе стороны шоссе, они лежали один на другом. Когда самолеты возвращались на бреющем полете, мы подняли вверх руки, показывая на красные винкели и концлагерные номера. Они перестали стрелять. Они преследовали лишь СС и военных.

К вечеру мы достигли Плау. Снова начался обстрел, и все побежали в дома. Смертельно усталые — прошли около 80 километров,— мы отказались идти дальше. Ночевали в сарае вместе с беженцами.