Наступило самое тяжелое и страшное время. Трудно описать ситуацию тех дней. События перехлестывали друг друга. Нужно было сохранять самообладание, не терять мужества. Никто не знал, переживет ли он это время. Ходили самые разные слухи, и нужен был ясный ум, чтобы отличить истинное от ложного.

В марте каждый день прибывали транспорты из концлагерей на территории Польши. И из лагеря уходили транспорты в неизвестном направлении, усиливая тревогу среди заключенных. Эти ежедневно приходящие и уходящие транспорты создавали неразбериху. На аппелях стояли дольше, чем раньше. На наше счастье, в канцелярии сидела француженка-антифашистка, умеющая прекрасно считать — ей всегда удавалось свести концы с концами,— число заключенных у нее всегда соответствовало спискам.

СС-обершарфюрер Пфлаум, составлявший рабочие команды, уже был не в состоянии комплектовать транспорты по своим документам. Яростно ругаясь, он дубинкой сгонял женщин. Но заключенные ему больше не повиновались и сразу же разбегались. Едва он появлялся в дверях блока, узницы выскакивали в окна. У них были основания бояться — было ясно, что их набирают не для рабочего транспорта. Им грозили или газовый барак рядом с крематорием, или югендлагерь Укермарк, который давно уже стал лагерем уничтожения, или отправка в другой такой же лагерь, часто в неизвестном направлении.

Лишь в дни, когда появлялся Шведский Красный Крест, чтобы вывезти очередную партию иностранных заключенных, в лагере, царило обманчивое спокойствие.

Уже давно все помещения в лагере были забиты до предела. На нарах в три яруса можно было только лежать. Сидеть на них можно только скорчившись. Спали давно по двое и по трое. Тонкие, рваные одеяла и то были не у всех. Ночью, дрожа от холода, женщины жались друг к другу, чтобы согреться.

Вновь прибывающие, которые часто неделями были в пути, не имея возможности помыться, привозили с собой насекомых. Чистое белье выдавалось крайне редко, на всех его не хватало. Плохо выстиранное, оно было серым и вызывало брезгливое чувство, и перед тем, как надеть его, мы тщательно просматривали, нет ли в нем непрошеных обитателей. Дезинсекционная команда была увеличена. И хотя она постоянно кочевала из блока в блок, но не могла справиться с опасными насекомыми — разносчиками тифа. Женщины скапливались около кранов в переполненных умывальнях, где царили неописуемо антисанитарные условия.

Заключенных постоянно мучил голод. Сначала на каждого приходилось 200 граммов хлеба, потом паек сократили вдвое, а в последние месяцы урезали еще — батон в 800 граммов давали на четырнадцать человек. Раз в день давалась та же баланда из брюквы. На ужин был только так называемый кофе.

А эсэсовцы, в преддверии пира во время чумы, постоянно устраивали попойки. До глубокой ночи из их столовой-клуба неслись пьяный смех, песни и крики. Вряд ли они все еще верили обещаниям своего фюрера, скорее всего хотели утопить в вине страх перед будущим. Но некоторые из них, начиная, вероятно, задумываться, заигрывали с политическими, становились вдруг приветливыми, пытались вступить с нами в разговор и спрашивали нас, что мы, коммунисты, думаем о конце войны. Другие же становились еще более жестокими и потому опасными.

Часто эсэсовцы жгли костры, уничтожали документы, заметая следы своих преступлений.

Письма и посылки в лагерь больше не приходили. К нашим физическим страданиям прибавилась тревога за близких. У нас появилось время, чтобы думать об их судьбе: из-за нехватки сырья была прекращена работа в мастерских, и в последние дни перед эвакуацией уже больше не выла сирена на аппель. Часть эсэсовцев, упаковав чемоданы, исчезла, другие готовились к бегству.

Еще в январе прошел слух, что лагерь будут эвакуировать. Потом стали говорить, что его взорвут. Ганс Хадер, из расконвоированных заксенхаузенцев, тоже слышал об этом и заверил нас, что его группа сделает все возможное, чтобы предотвратить несчастье. Он же принес нам радостное известие, что за ночь в одном из бараков СС за территорией лагеря расположился Шведский Красный Крест. На этот раз он появился не для эвакуации иностранных заключенных, а чтобы защитить нас.

Утром 27 апреля началась эвакуация. Сначала были отправлены заключенные последних блоков. Их погнали на северо-запад, к Ростоку. Там их должны были погрузить на суда и вывезти на Запад. Однако вблизи Ростока их настигла Красная Армия. Для них пробил час освобождения.