За бараками для больных высился земляной вал с вышками для охранников. В земляном валу было выкопано бомбоубежище. Стены его были выложены дерном, бревенчатый потолок держался на толстых стволах деревьев. Свет проникал только через дверь. Это бомбоубежище служило СС-врачам помещением для вскрытия трупов.

В левом углу стоял большой рабочий стол с медицинскими приборами, ретортами, стойками с пробирками. В середине, напротив двери, стоял анатомический стол. Он был обит жестью, которая с узкого конца стола спускалась в жестяную воронку, под ней — ведро. Двухсотсвечовая лампа над столом холодным белым светом освещала помещение. В погребе стоял удушающий трупный запах; свежий воздух проникал только через открытую дверь.

Каждое утро, сюда привозили новые трупы. Часто их было так много, что в мертвецкой не хватало места, и тогда их складывали у двери в бомбоубежище. Мертвые лежали нагими, и искаженные болью лица отражали страдания их последних часов. Это были кости, обтянутые кожей.

Вскрывали только трупы, которые представляли собой так называемые интересные медицинские случаи. Это были прежде всего трупы тех женщин, на которых врачи-эсэсовцы проводили свои псевдонаучные эксперименты.

Эсэсовцы принудили там работать врача из Ленинграда. Звали ее Антонина. Эта молодая женщина стала совершенно седой. Входя в мертвецкую, я каждый раз содрогалась от ужаса, но мне было жаль ее, и я часто помогала ей поднимать трупы на анатомический стол и относить их обратно.

Было горько видеть здесь женщин, с которыми мы недавно разговаривали о скорой свободе.

Я помню, как в нашем блоке умерла от тифа австрийка Мали Бруст. Мы все ее очень любили. У мертвецкой мы попрощались с ней, положили ей на грудь несколько полевых цветков.

Советские женщины привязывали своим подругам к запястью мешочек с родной землей. Ужасно было такое прощание с близкими друзьями...