Во всем лагере столярная команда была известна как Штурм-команда. Старшей в ней была Ганна Штурм, австрийка. Хотя ей было не более пятидесяти лет, она была совсем седой. В команде она и по возрасту была старше всех. Членов команды сразу же можно было узнать по их грубым серым, в коричневую полоску, фартукам со множеством карманов. У Ганны в одном из карманов торчали складной метр и ручка шпателя. Команда всегда носила с собой ящик с инструментами. Иногда в нем стояли стекла. Уже с семи лет Ганне пришлось зарабатывать себе на хлеб — сначала у сельских хозяев, потом — на сахарном заводе, а позже — на ткацкой фабрике, потому что столярная мастерская отца в деревне не могла прокормить семью. Поэтому Ганна рано узнала, что такое эксплуатация и классовая борьба. Ей не пришлось учиться в школе, и уже взрослой она научилась читать и писать. Но у отца она научилась столярному делу и гордилась своей профессией. Она знала, что она умела и чего хотела. Рано стала членом профсоюза, участвовала в политических организациях молодежи.

Когда в 1938 году фашисты оккупировали Австрию, Ганну арестовали и вывезли в Германию, в концлагерь Лихтенбург, недалеко от Торгау. В Равенсбрюк ее отправили с первыми узницами, поэтому у нее был лагерный номер 893.

Ганна была мастером на все руки: она ремонтировала не только наши деревянные нары, окна и двери, но и кресла и другую мягкую мебель для СС и навешивала все кронштейны и шторы на окна в их домах. Она умела обра-щаться со всеми механизмами на кухне и заключенных, и эсэсовцев. Ганна прекрасно вырезала узорчатые деревянные тарелки.

Работы было много, и Ганна не успевала сделать все одна. Помощниц отобрала себе среди политических. Обучала их столярному делу, однако наиболее сложные работы ей приходилось делать самой.

Получилось так, что Штурм-команда работала больше по заказам СС за территорией лагеря, чем в лагере. Члены команды познакомились со всеми эсэсовцами и СС-надзирательницами и порой слышали то, что не предназначалось для ушей заключенных. Разумеется, все сообщалось коммунисткам в лагере. Они устанавливали, кто из заключенных шпионил для шефа гестапо Рамдора, и предостерегали нас от доносчиков. Так порой удавалось отвести от нас опасность.

Мы часто обращались к Штурм-команде за помощью. Ее мастерская находилась в подвале, под кухней заключенных, где были кладовые эсэсовской кухни. Ганна была в дружбе с коммунисткой Марией Шторх, старостой у заключенных, работавших на эсэсовской кухне. Улучив момент, Мария тайком передавала Ганне продукты. Из них готовили что-нибудь в столярной мастерской на горелке, на которой обычно варили клей. Кто-нибудь из Штурм-команды в инструментальном ящике относил еду больным.

Риск был огромный, ведь если бы об этом узнало СС — не пощадило бы никого.

Коммунистки из Штурм-команды помогали, чем могли, старым и слабым узницам. Соблюдая все меры предосторожности, тайком проводили их в мастерскую и там подкармливали.

Это особенно удавалось в рождественские праздники. Эсэсовцы пышно отмечали их и ни в чем не экономили. Поэтому подругам Ганны удавалось добыть для пожилых женщин немного мяса и настоящей вареной картошки. И уж настоящим чудом были яблоко или пряник, которые узницы незаметно прятали, когда наряжали рождественские елки у СС.

Помогали друзья из Штурм-команды и лекарствами, которые они искусно извлекали из шкафа с медикаментами в комнате старшей медсестры эсэсовки Маршалл. Они спасли не одну нашу больную.

Так поступали все настоящие интернационалистки, у которых была хоть какая-то относительная свобода в лагере. Эта помощь была слишком ограниченна, можно сказать, капля в море нечеловеческих страданий и лишений. И как ни старались мы, с риском для себя, спасти от гибели своих подруг по лагерю, в Равенсбрюке за шесть лет его существования из 132 тысяч заключенных погибли от голода, болезней, непосильной работы, были расстреляны, замучены и уничтожены в газовых камерах 92 тысячи человек.