Раз в четыре недели нам разрешалось написать и получить по одному письму. Исключение составляли немки — они могли постоянно получать письма с фронта. Тогда одновременно с письмом блоковая давала бланк для ответа: солдатам фюрера нужно было отвечать немедленно, чтобы «закалить их боевой дух».

Обычно письма приносили в субботу после обеда. Вся почта проходила цензуру. Недозволенные места вырезались или так зачеркивались черной тушью, что их нельзя было разобрать. Случалось, что конверт оказывался пустым. Многие вообще не получали писем. Все члены их семей находились в застенках гестапо или боялись писать. Женщины всегда с живым интересом и участием выслушивали известия, получаемые из дому другими.

Как-то одна заключенная показала нам цветную поздравительную открытку ко дню рождения, на которой была изображена маленькая девочка с корзиной цветов, и сказала радостно: «Это моя дочь. Уже три года не видала ее. как она выросла!» Так как фотографии на руки не выдавали, то родные замаскировали фотографию дочери под поздравительную открытку.

Другая плакала от радостного волнения: «Смотри-ка, мой муж написал из Заксенхаузена! До сих пор они уничтожали все письма от него, только от моей матери я получала по письму раз в месяц. Теперь я хоть знаю, что он еще жив!»

К концу войны все чаще приходили письма с плохими вестями: о гибели сына или других близких родственников, о том, что во время бомбежки разрушен дом, и т.д.

При поступлении официального извещения о смерти родственников заключенных вызывали в так называемое бюро социального обеспечения. Эсэсовка этого бюро, оголтелая фашистка, с нескрываемым удовольствием, важно откинувшись в кресле, сообщала заключенной печальное известие.

Одной заключенной она заявила: «Вражеские бомбардировщики разрушили твой дом. Трое твоих детей и твой муж погибли. Как видишь, в живых осталась самая недостойная в семье». Узница стояла словно окаменев, не проронила ни слова. Потом бросилась в своей блок и там нарыдалась. Подруги и товарищи заботились о ней. Эта женщина не была коммунисткой, просто не приветствовала фашизм. В лагерь попала за то, что в очереди в магазине посмела сказать: «В этой куче продуктовых карточек невозможно разобраться. Что за дурацкие карточки!» Нацистка-фанатик донесла на нее. Ее арестовали. Стало известно, что она ничего не пожертвовала в фонд зимней нацистской кампании. Ее отправили в Равенсбрюк.

Если наша подруга по страданиям получала тяжелое и плохое известие, мы считали своим долгом помочь ей в горе, чтобы она снова обрела душевное равновесие.

Коммунистка Ольга Кернер получила известие о смерти мужа, и вскоре после этого ей сообщили, что на фронте погиб ее сын. Опытная, волевая коммунистка, она в течение многих лет была депутатом рейхстага от КПГ. Но удастся ли ей справиться с таким горем? Две ночи мы по очереди дежурили у ее постели. Мы все сочувствовали ей, следили, чтобы она ела. Можно было бы Ольге устроить направление в блок для легкобольных. Но мы знали, что в данном случае лучшим лекарством будет работа. И мы оказались правы: воля к жизни у Ольги победила, и она продолжала работать в пошивочной мастерской.

За исключением горестных известий, письма из дома всегда были для нас поддержкой, особенно если они в завуалированной форме, понятной только адресату, содержали приветы от боровшихся в подполье товарищей.