Вечером на квартире Паши Савельевой собрались Измайлов, Ткаченко, Дунаева, Карст и Косяченко. Разговор шел о неожиданном аресте Григория Обновленного. Все знали: лишь крепкий, волевой человек сможет остаться в застенках гестапо несгибаемым. А как себя поведет Обновленный? Это обстоятельство беспокоило руководителя группы Виктора Измайлова. Он собрал совет.

— Одному из нас надо выехать в Ровно, — сказала Паша.—Там связаться с местными товарищами и с их помощью действовать. Я согласна с Виктором, оставаться в неведении мы не имеем права.

— Кого же ты предлагаешь послать, Паша? — Виктор посмотрел в задумчивые глаза Савельевой.

— В Ровно для связи должна поехать Нина Карст. Она хорошо знает жену Обновленного, знает город.

— А ты, Нина, согласна? — спросил ее Измайлов.

— Я готова.

Карст порекомендовали ехать в Ровно вместе с женой Григория Обновленного, будто бы для того, чтобы хлопотать об его освобождении. В этом случае будет меньше подозрений. Нина побывала у Марии Степановны. Женщины быстро договорились. Выехали вместе на грузовике. С ними был и малолетний сын Марии Степановны Андрюша. На полпути показалась встречная машина, груженная лесом. По тому, как она виляла, Нина определила: «За баранкой сидит лихач». Не успела опомниться, как раздался резкий удар по кузову. Лихач задел борт грузовика. От толчка металлическая бочка, стоявшая в кузове, покатилась и придавила Андрюше ногу. Крик Марии Степановны заглушил рыдания сына.

Медицинскую помощь оказали мальчику лишь в Ровно.

Два дня Нина искала доверенных людей, однако по указанному адресу их не оказалось. Карст начала отчаиваться. Время шло, а она ничего еще не сделала. С чувством неудовлетворенности Нина ходила по городу. И вдруг я встретил ее, задумчивую и обеспокоенную. От радости Нина чуть не закричала. Но я успел опередить ее восторг: «В городском парке, через час».

Такие отрывистые фразы для нас многое означали. Вступить в разговор на улице нельзя. Нина снова прошлась по центру, а затем свернула в парк.

При встрече со мной Карст рассказала о произведенных в Луцке арестах. Взяли братьев Обновленных, держали в заточении семью Измайловых, правда, Виктор успел скрыться, Зюкова и Науменко...

— А где теперь Виктор Измайлов? — взволнованно спросил я у Нины.

— Перешел на нелегальное положение. Я приехала узнать, какие показания давал Григорий Обновленный и что он говорил о луцких подпольщиках?

Во время беседы на аллее появился полицейский. Он шел размеренным шагом, внимательно поглядывая по сторонам. Поровнявшись с нами, остановился, по-бараньи выпялил глаза.

— Ровенские?

— Ровенский, а сестра приехала в гости из Луцка, сына привезла в больницу.

— Документы!

Я достал из внутреннего кармана сфабрикованное удостоверение корреспондента газеты «Украiнський голос».

— А, украинский журналист! Файно! Честь!—откозырял полицейский и пошел дальше.

Мы продолжили прерванный разговор. Стала понятной тревога моих лучших друзей. Что же предпринять? Мы условились встретиться на следующий день в двенадцать часов возле центральной почты. Я пообещал Нине посоветоваться с опытным в этих вопросах человеком.

На завтра вновь встретились в условленном месте.

— В жандармерии спросишь Горбаха, — сказал я Нине. — Он известный взяточник. С Марией Степановной пообещайте ему большой куш, и он все сделает. Встретиться с ним можете даже сегодня.

В жандармском управлении женщин переспросили:

— Вам нужен Горбах лично?

— Да, если можно, пригласите господина Горбаха.

Дежурный прокричал в телефонную трубку:

— Горбах! Вас спрашивает милейшая фрейлейн. С ней красивая фрау. Я бы на вашем месте одну уступил!

Дежурный положил трубку и во всеуслышание:

— Везет толстяку!

В дверях показался невысокого роста, с гладко выбритым багровым лицом Фриц Горбах. Щелкнул каблуками, и от этого у него затрясся, как холодец, подбородок.

— Чем могу быть полезен?

— Мы к вам... Может, выйдем на свежий воздух?

Прохаживаясь по улице, Нина и Мария Степановна вначале завели отвлеченный разговор. Потом Мария Степановна осторожно намекнула на желание повидать мужа, очень преданного Германии человека, но по чьей-то хитросплетенной клевете временно заточенного в ровенскую тюрьму.

— Чем занимался? — деловитым тоном осведомился Горбах.

— Полицейский. А его брат, Василий — агент немецкой жандармерии.

— Давно арестованы?

— Нет, неделю назад. Их, конечно, скоро выпустят, ведь они на деле доказали свою преданность немецким властям, получали поощрения от гестапо. Но...

Нина не закончила фразу. На противоположной стороне она увидела Олега Чаповского. Откуда он? Почему так назойливо маячит перед глазами?

— Но... — продолжала Нина,— сам господин офицер скоро убедится, что полицейский действительно честный человек.

К горлу подступил комок. Нина замолчала. Проявленная Олегом Чаповским неосторожность волновала ее. Как быть? По всему видно, он их не оставит.

— Вы меня извините,— обратилась Нина к офицеру,— я обещала быть у больного мальчика в больнице не позднее трех. Сейчас три, Мария Степановна продолжит с вами беседу.

— Пожалуйста, немцы любят точность. Ауфвидерзеен!

— До свидания!

Карст пошла по улице Шевченко. Повернула на Словацкого и оказалась в парке. Села на скамейку. Олег сразу подошел к ней.

— Твоя слежка могла кончиться печально, — отчитывала Нина Олега. — Если бы офицер обратил внимание на твои гримасы, знаешь ли...

— Извини, Нина, но я очень боялся потерять тебя из виду. Тогда бы, наверняка, все пропало. А кроме того, я с утра ничего не ел, голоден, как волк.

— Почему ты в Ровно?

Чаповский рассказал Нине, как полиция и гестапо охотятся в Луцке за участниками подполья. Они выслеживают патриотов на квартирах, устраивают повальные обыски, пытают, чтобы арестованные назвали фамилии неблагонадежных. В последние несколько дней в городе участились облавы. Окружают целые районы и проверяют всех жильцов. Того, кто окажется без надлежащих документов, забирают вместе с хозяином.

— Мне ничего другого не оставалось, как временно скрыться. Вспомнил, что в Ровно есть друзья, и решил у них перебыть.

Олег долго рассказывал о своих злоключениях. А начались они вот с чего. Каждое воскресенье военнопленный Харченко (с таким документом Олег был выпущен из лагеря) приходил на пункт регистрироваться. В один из таких дней он возвращался из пункта, а навстречу шли две напомаженные и очень вульгарные женщины. Поравнялись. Одна из них в упор посмотрела на Чаповского и своим острым глазом определила, что перед ней — еврей. Она с возмущением прокричала:

— Смотри, Маруся, по городу еще ходят иуды!

Подруга оглянулась и вдогонку мне бросила:

— Не спеши, милочек, далеко не уйдешь!

Тут, как на зло, появился полицейский — небольшого роста, с самодовольным красным лицом и мышиными глазами человечек.

— Задержите! — кричала Маруся, показывая рукой в сторону Олега.

Блюститель «нового порядка» был рад случаю.

— Кто такой? — грозно уставился в парня.

— Харченко, инвалид войны, — ответил Олег.

— Знаем мы вас! Пойдем, там разберемся!

Вокруг собралась толпа ротозеев. Полицейский крепко держал Чаповского за рукав.

— Не топчись на месте, иди! — подтолкнул полицейский.

Никто не заметил, как к толпе приблизился рослый, светловолосый немецкий офицер.

— Что тут происходит?

— Господин офицер, женщины говорят, он иуда, — с напускной улыбкой доложил раскрасневшийся полицейский.

— Болван! Этот военнопленный аккуратно регистрируется, его знают наши работники. Марш!

Пальцы полицейского разжались. Обидно, а думал — попалась такая добыча... Но немец приказал. Как тут не выполнить?

— Разрешите идти?— виновато пробасил полицейский, искоса метнув гневный взгляд на виновниц его глупого положения.

— Иди! — офицер брезгливо съежился.

Приложив руку к головному убору, Олег четко щелкнул каблуками.

— Благодарю вас, господин офицер!

— Иди, иди! Мы тебе работу быстро найдем! Бездельник!

— Кто бы это мог быть? — спросил Олег потом у Наташи Косяченко. — Мне кажется, что он наш друг. Во всяком случае, так поступить мог только хороший человек.

— Говоришь, высокий? С русыми волосами?

— Да.

— Офицер был один?

— Я очень нервничал и не помню, как он оказался подле меня. Кажется, подошел один. Но я отлично расслышал, как женщина, донесшая на меня, шепнула подруге: «Переводчик».

Наташа вспомнила — Паша говорила ей о немецком переводчике. Неужели он?

— Олег, если ты встретишь его на улице — не ошибешься?

— Нет, не ошибусь.

— Придет время — узнаем, кто он. Обязательно узнаем. А пока давай браться за дело. Нужно составить листовку. Слыхал, как наши бьют немцев?

— Еще бы!

— Сводку Советского Информбюро мне передал Измайлов. Не все пункты, освобожденные от фашистов, тут записаны. Но ясно одно — немец бежит. Так и следует писать: немцы отступают! Советские воины громят ненавистных захватчиков. Земля очищается от коричневой чумы. Каждый день приближает нас к победе. Смерть фашистам!

— Хорошо, нужно еще несколько слов о том, чтобы жители Луцка помогали патриотам в их борьбе с врагами.

Наконец текст листовки был составлен. Каждое слово в ней волновало, призывало к стойкости и мужеству.

К полночи тетрадные листки были исписаны большими буквами. Вечером их расклеют на улицах.

Чаповский остался ночевать у Косяченко. А утром, когда он собирался идти в город, в дверь постучали.

— Харченко? Вам повестка, распишитесь. — Молодой паренек подал листок.

Не трудно было догадаться, для чего немцы вызывают на регистрационный пункт. Поэтому Олег решил туда не являться. Вечером он спросил Косяченко:

— Как же быть, Наташа? За неявку могут расстрелять.

— Да, все это некстати,— раздраженно ответила Наташа. — Где же тебя упрятать?

Наташа пришла к Галушко и объяснила положение.

— Девушка, которая у меня живет, уехала к родным в село. Пусть приходит, перебудет, — предложила Мария Григорьевна.

Но через два дня девушка возвратилась в Луцк. Тогда Галушко препроводила Олега к Паше Савельевой. У нее он тоже не смог долго задержаться. Накануне сюда пришли связные партизанского отряда. Довелось перейти снова к Наташе. Ночью к ней нагрянули немцы. Чаповский босиком и полураздетый успел по винтовой лестнице выбраться во двор. Немцы не застали «дезертира» и этим были очень обозлены. Они собрались уходить, но увидели на столике фотографию:

— Кто такой? — нахмурился высокий ефрейтор.

— Мой брат, — указала Наташа на фотокарточку Олега Чаповского в военной форме.

— Где он сейчас?

— Не знаю.

— А Харченко тут давно проживает?

— Не очень.

— Кем он доводится?

— Он чужой человек, квартирант. Сколько было с ним мороки! Сдыхались, наконец. За квартиру платил неаккуратно, вообще, какой-то он суматошный.

— Как появится, сразу донеси! А то придется тебе за него отвечать.

Немцы ушли. На рассвете Олег вернулся к Наташе и оставался у нее еще пять дней.

— Как поступить с Олегом, Паша? — советовалась с подругой Косяченко.

— Связных партизанского отряда сейчас нет и, видимо, не скоро будут. Поэтому в ближайшие несколько дней нельзя будет переправить его в партизанский отряд.

— Оставаться в Луцке ему нельзя. Олег говорит, что неплохо было бы пробраться в Ровно, там есть у него знакомые. Они знают явочные квартиры, а он временно останется там в подполье.

— Мне кажется, мы сможем ему в этом помочь.

По совету Паши Наташа пришла к знакомому шоферу Володе Наталенко.

— Слушай, Володя! Ты должен меня выручить. Прошу, помоги переправить в Ровно на твоей машине одного парня. Скажу тебе правду — не хочет он немцам служить, ему необходимо покинуть Луцк.

Шофер молчал.

— Поможешь? — настороженно повторила Наташа вопрос.

— Нужно будет дать немцу куш, и, думаю, он не станет возражать против лишнего пассажира.

«Куш», переданный шофером, раздобрил немецкого ефрейтора. Чаповский поехал в Ровно на военной машине.

Прибыл в город под вечер. В этот день не смог он связаться с знакомыми. А ходить по городу без документов — означало подвергать себя явному риску. На следующий день он пошел по нужному адресу, однако хозяева выехали из Ровно. Чаповского донимали минуты отчаяния. Как сложилась бы дальше его судьба, если бы Олег не встретил Карст, он даже не мог представить.

Нина с сочувствием слушала рассказ Олега. А на явочной квартире у Софии Орлицкой Карст поведала мне об этой неожиданной встрече в Ровно с Чаповским-Харченко. Я попросил привести его вечером ко мне. Мы встре-тились по-дружески. С тех пор, как я его видел в последний раз, Олег очень похудел, вид у него был далеко не бодрый. Он рассказал о массовых арестах патриотов в Луцке. Мучила мысль: кто направляет руку гестаповцев? Неужели в нашу среду затесался предатель? Или кто-либо из арестованных не выдержал жестокого испытания?.. Во всяком случае, без этих обстоятельств гестапо не могло обнаружить наши явочные квартиры, узнать адреса подпольщиков. Картина сложилась очень мрачная, ряды подпольной организации редели. Не многим удалось уйти от преследователей.

— А я выбрался в Ровно,— рассказывал Чаповский.— Здесь я не нашел знакомых и не смог связаться с товарищами из подпольной организации. Но, как говорят, нет худа без добра. Встретил Карст, а теперь вас.

— Думаю, Олег, лучше вам перебраться к партизанам. Обстановка здесь тоже очень напряженная. Как смотрите на то, чтобы завтра вас переправить в отряд?

— Только одобрительно.

— Отлично.

Легковая машина, которой пользовался Николай Иванович Кузнецов, доставила Чаповского-Харченко на Оржевский маяк, а оттуда со связным он добрался в партизанский отряд.

...После побега из лагеря военнопленных Бориса Зюкова Николай Науменко словно осиротел. Он теперь жалел, что не бежал вместе с ним. А вскоре несказанно этому обрадовался. В лагере оставили самых сильных, здоровых, остальных, в том числе и Николая, отпустили.

По возвращению из лагеря о многом переговорил Николай Науменко с женой Зиной.

— Отдохнешь, а там и на работу пойдешь, — со строгой ноткой в голосе напутствовала она мужа. — Только, пожалуйста, больше не уходи из дому, будь с нами. Другое дело, когда станешь работать. А то взял манеру идти на весь вечер или целый день невесть куда, словно дом тебе не мил.

— Зиночка, пойми... — пробовал оправдываться Николай, но понял — огонь маслом не тушат, и не стал ей перечить.

Шли дни. Науменко не мог устроиться на работу. Он стал хандрить. Связь с подпольными товарищами прервалась. В эти дни, когда снова оказался в семейной обстановке, он не очень стремился ее восстанавливать. Может быть, под влиянием жены, а может, вследствие пережитого в плену Науменко усомнился в успехе борьбы с фашистами. Сила вражья несметная, думал он -на досуге, ее не одолеть. Но тут же себя упрекнул за проявленное малодушие. Он сам себе начинал твердить, что только в борьбе станет сильнее. Конечно, сдаваться рано. Вспомнил, как тяжело ему было во время последнего боя за важную стратегическую высоту. Враг обрушил на его подразделение шквал огня. При первой попытке атаковать высоту погиб командир. Это поколебало боевой дух воинов. Нужно было проявить предельную выдержку, волю.

— Беру командование на себя! — прокричал в грохоте Науменко басом.

Бойцы залегли. А потом по команде «вперед», увлекаемое новым командиром, подразделение снова ринулось в атаку. Многие остались неподвижно лежать на поле брани. Но те, кто добрался до немецких окопов, дрались, как львы. Задача была выполнена, враг был выбит из укреплений. Но что бы было, если бы в решающий момент трусость одолела хотя бы одним из воинов? Атака могла захлебнуться. Вспомнив этот эпизод, Науменко будто провел параллель с теперешним его положением. Воля и выдержка — это два фактора, которые всегда приносили ему желанный результат. Во время такого раздумья Науменко подумал о Борисе Зюкове. Где сейчас Борис? Живы ли Измайловы? Как хорошо, что Виктор избежал ареста!

Вечерний резкий ветер осыпал с деревьев пожелтевшие листья. Своеобразная, неповторимая в эту пору осень!

За плотно закрытыми ставнями послышались шаги. Николай прислушался. Громко залаяла собака. Потом раздался дробный стук в дверь. Предчувствуя что-то неладное, Николай загасил лампу. Сквозь дверную толщу донесся чужой говор. «Немцы! Наверное, за мной! Бежать через чердак!»

На какой-то миг он остановился. Да, но ведь меня отпустили из лагеря? Значит, недоразумение... Стук повторился. В дверь били прикладом.

— Открывай!

Науменко сразу почувствовал себя словно в ловушке и заметался по комнате, выскочил в коридорчик и быстро взобрался на лестницу.

Сомнений не оставалось: гестапо стало известно то, что он так тщательно скрывал от жены. За участие в подполье теперь ему не сдобровать. Однако Николай не хотел сдаваться врагу. Он быстро поднялся на чердак, подбежал к небольшому окошку. Тьма кромешная! «Поторапливайся, Николай!» — подстегивал сам себя побледневший Науменко.

В эту минуту Зина открыла дверь. Со всего размаха ее ударил по лицу рослый мужчина. Зина сразу ничего не поняла. Кто он такой? Она подскочила к кровати и собой заслонила ребят. Гестаповцу было не до женщины. Ему приказано схватить Науменко. Заметив лестницу, ведущую на чердак, раздраженно скомандовал: «Оцепить дом!»

А Николай выбрался на крышу, перевел дух и прыгнул вниз.

— Хальт! Руки вверх!

Николая схватили, заломили руки назад. — Смотри какой верхолаз! —с этими словами верзила ткнул Николая ногой в живот. Сперло дыхание, но он остался стоять.

Немец плюнул в бледное лицо Николая. Плевок пришелся в щеку. Поворотом головы Николай стер его о плечо.

— Может, порадуешь нас, скажешь, кто с тобой в компании? А? Тут это сделать лучше, ведь при нас нет всех инструментов. Ну? Молчишь? Вперед!—властно крикнул немец.

В ту же ночь Николай предстал перед другим гестаповцем. Рукава у него были засучены, сквозь большие роговые очки проглядывали серые глаза.

— Назови имена сообщников, — потребовал он. — Молчать не рекомендую!

Науменко не открыл рта.

— Развяжите ему руки! Закуришь? Пока не поздно, образумься, иначе покараем так...

— Всех не покараете, — раздраженно бросил Николай.

— Повтори!

— Я вас ненавижу!

— Ах ты, скотина! — гестаповец в бешенстве подскочил к Николаю и наотмашь ударил его по лицу. Потом схватил чернильницу и ею стал бить по голове. Еще и еще...

Три дня и три ночи длился жесточайший допрос. Но ни выкрученные руки, ни выбитый глаз, ни тяжелые побои на теле не сломили Науменко. Он выстоял. Его выволокли в тюремный двор на расстрел. Николай еле поднял окровавленную голову. С побелевших уст сорвалось:

— Будьте прокляты! Навсегда!

...Все утро и весь день Зина не знала о судьбе мужа. Она пыталась обстоятельно разобраться в ночном происшествии. Почему дома не сделали обыск? Какие признания требовали от Николая? Но ответа на эти вопросы так и не находила...

Утренний солнечный луч заглянул в окно, осветил на стене семейную фотографию. Зина посмотрела на нее и разрыдалась. Но вдруг мимо окна промелькнула фигура. В дверях остановился мужчина. Красный нос, одутловатые щеки, темные усы, из-под шапки — растрепанный чуб.

— Что вам нужно? — испуганно спросила она незнакомца.

— Науменко?

— Да.

— А где твой муж?

— Его сейчас нет дома.

- Жаль.

Чубатый протяжно свистнул. На пороге показалось еще трое таких же неприятных типов. Они плотно закрыли за собой дверь. Дети заплакали. Зина подбежала к ним, стала успокаивать.

- Водка есть? — рявкнул присадистый.

— И кушать. Да побольше! — визгливо требовал длинношеий с рассеченной губой.

— Вон лежит хлеб и ломтик сала, хотела дать детям, но, раз голодные, возьмите.

Чубатый прошелся по комнате, остановился и резко повернулся к Зине.

— Вижу, тебе живется неплохо на нашей земле! Верно? Нравится здесь? — он громко кашлянул и пристально посмотрел на беззащитную женщину, к юбке которой прильнули притихшие дети.

— Ты учительница?

— Детей богу молиться учишь?

— Нет.

Зина догадалась, с кем имеет дело.

Чубатый кивнул молодому, веснущатому. Тот без слов понял атамана. Мигом подался из дома, а через несколько минут возвратился с литром самогона.

— Погреемся немного, а то что-то очень скучная компания. Ха-ха-ха... А ты, — бросил он в сторону Зины, — слышишь?.. Накрой стол, гостей принимай. Да, смотри, борони боже, если плохое задумала!

Повинуясь приказанию, Зина хлопотала возле стола.

— Ты откуда родом? — спросил ее чубатый.

— С Полтавщины.

— А чего тебя сюда занесло?

— Разве мне, украинке, сюда запрещено приезжать?

— Эге, милочка, так ты же советка... Разве ты поймешь наши души?!

— Таких, как вы, к сожалению, я плохо понимаю... И скажу, если позволите. Как же вас понимать, коли Родиной не дорожите. Не без вашей помощи Гитлер Украину захватил. А теперь украинский народ вместе терзаете... — Зина прямо посмотрела в заискрившиеся недобрым огоньком глаза предводителя. Но это не пугало ее. Забыв о нависшей опасности, она пылко доказывала, что все украинцы вместе, именно все вместе должны изгонять врага с родной земли.

Чубатый сидел, облокотившись о стол. К его выражению лица привыкли приспешники, они подскочили к Зине, но заметили знак «не трожь». А Зина продолжала:

— Не сердитесь, правду говорю. А теперь чего же добиваетесь? Хотите снова на мужиков посадить кулацких пауков? Да?

— Ну что ты в этом деле понимаешь! — с ноткой угрозы процедил чубатый. К нему наклонился длинношеий:

— Кончать?

— Подожди, пусть погомонит. — Встал, громко обратился: — Хлопцы! Выпьем по чарочке?

В стаканы полилась зеленоватая жидкость. Крякнув и расправив усы, чубатый, а по его примеру остальные лихо опрокинули содержимое. Ох, и хороша же самогонка!

Пришельцы с удовольствием уминали хлеб с салом.

— Ну чего с ней панькаемся? — не унимался длинношеий.

— Подожди, Роман, куда она денется.

Чубатый вплотную подошел к Зине, сощурил глаза.

— Жаль, что ты советка, стерва, а баба ты приметная! Грудь-то какая!..—и попытался обнять Зину. Она отшатнулась. Мальчик, уцепившись за юбку матери, упал. Раздался детский плач.

— Замолчи, сучий сын! — зло крикнул присадистый и с размаху ударил кованым сапогом мальчика по голове.

Испуг перекосил лицо Зины. Она упала на пол и прижала к себе вздрагивавшее тело ребенка.

— Лёшенька... Лёшенька... — застонала женщина.

Но грубые руки оторвали ее от остывавшего трупика; Зина увидела, как верзила схватил старшего сына за ноги, опрокинул вниз головой.

— Варвары, что делаете?! — во все горло кричала обезумевшая мать. Чубатый с помощью своих сподручных затянул ее в другую комнату, и она не увидела, как ее ребенка раскачали и с силой ударили головой об стенку. По комнате разнесся гулкий звук, слившийся с предсмертным издыханием малыша.

Зина кричала, царапала звериные морды головорезов. Глаза ее стали безумными, казалось, они вот-вот выпрыгнут из орбит, волосы растрепались. Зина лишилась разума...

Надругавшись над обморочной женщиной, ее повернули на полу вниз лицом и в затылок дважды выстрелили.

Глухим голосом чубатый распорядился:

— А ну, дружки, посмотрите, чем в этом доме можно поживиться. Может, что с собой возьмем?..