21 августа

Мой день рождения. «Стукнуло» 14 лет.

Сегодня все читают в газетах и говорят об обращении Жданова и Ворошилова к ленинградцам *. В обращении говорится об опасности, надвигающейся на нас. Значит, на фронтах стало еще хуже. У всех на лицах боль и тревога. Но в городе все спокойно, никакой суеты. Работают магазины, кино, театры. В центре городе витрины больших магазинов завалены мешками с песком и обшиты досками. На шпиль Петропавловского собора надели чехол серого цвета, над некоторыми домами натянуты маскировочные сетки, а стены больших зданий разрисованы пятнистыми желто-зелеными разводами. В парках, скверах и на газонах прорыты щели или траншеи. Тревоги замучили своей частотой. Но пока не бомбят.

* Обращение «Ко всем трудящимся города Ленина», подписанное К. Ворошиловым, А. Ждановым и П. Попковым, начиналось словами: «Над нашим родным и любимым городом нависла непосредственная угроза нападения немецко-фашистских войск. Враг пытается проникнуть в Ленинград». Заключительные слова обращения звучали следующим образом: «Будем стойки до конца! Не жалея жизни, будем биться с врагом, разобьем и уничтожим ого... Победа будет за нами!».



26 августа

Сегодня нас «мобилизовали» на уборку картошки. В связи с приближением фронта ее надо срочно выкопать. Едем в поселок Грузино. Это недалеко от Ленинграда по токсовскому направлению. Наших собралось 13 человек (оказывается, это «чертова дюжина»). Едут: Нина Галоцкая, Вера Писакина, Галя Свиглинская, Ира Малиновская, Вера Гладкова, Геня Прокопюк, Леша Жуковский, Паша (новенький), Алешка, Дима Шокин, Дима Ионов, Леля Феркович, Люся Курьяк и тетя Фаня (мама Димы Ионова). Отправляемся завтра утром на сборный пункт (Батенина ул.). Родители нас отпускают без лишних слов. Вот что значит война!

Зинаида Ивановна и Карл Игнатьевич Зимницкие. Фото середины 1930-х гг. Из архива И. А. Черноморской

12 сентября

Вчера вернулась с картошки, вернее сказать, нас вернули. Мы уехали из Грузино, не закончив уборку. Видимо, фронт еще приблизился к Ленинграду. В Грузино я ничего не записывала. Не хотела, чтобы ребята знали о моем дневнике. Да записи и не требовались. Каждый день запомнился мне надолго. Опишу все по порядку.

Приехали в Грузино спецпоездом. Небольшой митинг на привокзальной площади, затем пошли располагаться на жительство. Поселок выглядел уныло. Все население уехало, в домах двери настежь. Во дворах лежат внутренности забитой скотины, летают клочки бумаги, валяются мелкие вещи, жужжат привлекаемые вонью мухи. Здесь впервые мое сердце тревожно забилось и заныло от горя и от вида разрухи. Молча ходили мы от дома к дому. Наконец, нашли хатку без потрохов во дворе. Начали устраиваться. Пока все разобрали, вымели, разложили по местам, стемнело. Есть захотелось ужасно.

Чувствуем, что способны съесть все, что привезли с собой. Геня предложил пойти в лес за грибами. Лес зловеще чернел невдалеке, у края поля. Взяли электрические фонарики, ведра и пошли. В душе я не верила, что мы что-нибудь найдем. Каково же было мое удивление, когда под слабыми лучами фонариков возникли великолепные подберезовики. Ведра быстро наполнились, и мы вернулись к своему новому очагу. Нас встретили уютное жилище, горел электрический свет, топилась плита. Насытившись, мы приободрились, повеселели. Еще долго не ложились бы, но наша тетя Фаня велела спать. Пришлось подчиниться. Когда мы впервые пришли на картофельное поле, оно показалось нам бесконечным. А картошка уродилась великолепная! Ох, как трудно пришлось нам в первые дни! Болели руки, ноги, спина. Работали с восьми часов утра до восьми часов вечера с двухчасовым перерывом на обед. Самое трудное было - заставить себя выйти в поле после обеда. В обеденные часы мы, наскоро перекусив, в основном, картошкой, лежали словно трупы. Но постепенно все наладилось. Боль в теле исчезла, чувствовали только усталость.

О воздушной тревоге узнавали по стрельбе зениток. Однажды, во время сильного зенитного огня, мы залегли в картошку. Я лежала в борозде и смотрела в небо. Там, на большой высоте, медленно плыли фашистские самолеты, моторы прерывисто рычали. Стервятников было много. Они шли ровным строем, как на параде. Поняв, что они нацелились только на Ленинград, мы поднялись и продолжили работу. Вдруг рядом что-то зашипело. Мы смотрим: большой плоский осколок от зенитного снаряда упал прямо на огромную картофелину, которую мы отложили как редкий экземпляр, и зажарил ее. Лешка хотел взять осколок, но с визгом отдернул руку - осколок был горячий. Потом он бегал по полю и давал всем понюхать зарумяненную картофелину. Она, действительно, пахла жареным. Все удивлялись такому точному попаданию и только позже осознали, что осколок мог попасть в кого-то из нас.

Обратно немецкие самолеты летели, как перепуганная стая ворон. На следующий день мы узнали от военных, что вражеским самолетам удалось прорваться в город и сбросить бомбы.

Вечером мы забрались на крышу сарая и вглядывались в сторону Ленинграда. Но неестественно яркий закат, охвативший полнеба, мешал нам увидеть зарево пожаров. В последующие дни немецкие самолеты все чаще и чаще пролетали над нами. Все сильней и сильней били зенитки, но мы привыкли к такой «музыке» и не обращали на нее внимания. К сожалению, наша тетя Фаня боялась стрельбы ужасно. Она стала раздражительной, часто плакала. Однажды, когда мы шли через поселок по пыльной заезженной дороге, загрохотали, заколотили зенитки. Ошалев от страха, тетя Фаня забежала в ближнюю хатку, но не прошло и минуты, как она с криком выскочила оттуда, а за ней катилась банная шайка. Оказалось, что она заскочила в баню, где мылись солдаты. Это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. На следующий день они с сыном уехали.

Осень стояла прекрасная: теплая и сухая. Но по вечерам в низины заползал легкий слоистый туман, холодало. Поужинав, как обычно, картошкой, ребята садились на бревна, лежащие у дороги, и молча смотрели в сторону города. Мы тревожились за наших родных, за Ленинград. Долго сидели мы на бревнах, было тихо-тихо, только где-то далеко звучала строевая песня:

«Эх вы, поля, зеленые поля,

Красна кавалерия садится на коня...».

Как-то во время обеденного перерыва мы гуляли по поселку, зашли в забро-шенный сад, наелись черной смородины. Пошли дальше и оказались около школы. В отличие от частных домов, в школе сохранился полный порядок, хотя дверь была не заперта. В кабинете зоологии и ботаники на окне стоял микроскоп. В школе был такой знакомый и неповторимый мирный запах, что у меня защемило сердце. Так захотелось учиться!

Пока мы с девочками рассматривали учебные пособия, наши мальчики быстро обежали школу и спустились в подвал. Оттуда они вышли, обвешенные настоящими гранатами. Хоть глядеть на них было некому, все равно они, гордо подняв головы, пошли по поселку, на несколько шагов опережая нас, как вооруженная охрана. Лимонки, подвешенные к поясам, качались в такт четким шагам.

Но шагали так мальчики недолго: первый встреченный военный быстро разоружил ребят и попросил показать, где они взяли гранаты. Оказалось, что в школьном подвале кто-то «забыл» целый ящик лимонок. Гранаты перенесли в военную часть. На территорию нас не пустили, зато к нам вышел командир. Мы поговорили, сидя прямо на траве. От него мы узнали, что вот уже несколько дней Ленинград подвергается бомбежкам, самая большая была 8 сентября. Мы попросили у командира немного соли. Он что-то сказал дежурному, и через несколько минут нам вынесли две буханки хлеба, соленую треску и пакетик соли. Мы не стали отказываться, так как давно ели картошку без хлеба.

В этот же день мы вынуждены были покинуть наш обжитой дом, так как вернулась хозяйка, злая и крикливая. Она приказала нам освободить помещение.

Мы, как бродяги, пошли искать пристанище. За поселком, у околицы, облюбовали колхозный сарай довольно больших размеров. В нем лежало немного сена, решили, что мальчики будут спать внизу, а девочки - под крышей. С этого дня нам стало совсем плохо. Варить картошку было негде, ели только печеную, да и та была наполовину сырая, наполовину горелая. Ночью дрожали от холода. Особенно холодно было мальчикам: из-за больших щелей в полу сарая снизу сильно задувало.

Согревались мы только на работе.

На третий день после нашего переселения на поле прибежал связной и сказал, чтобы все немедленно кончали работу и шли на станцию: в Ленинград отходит последний поезд. Мы кинулись собираться и очень скоро были на платформе, где, действительно, нас уже ждал поезд.

В вагоне, и не только в нашем, ехали раненые, повсюду белели свежие повязки с проступающей кровью. Напротив меня сидел боец с перевязанной рукой. Глаза его были закрыты, и только по тому, как менялось его лицо, можно было догадаться, что солдат испытывает сильную боль.

Через некоторое время по обеим сторонам дороги мы увидели взрывы. Не знаю, что это было - обстрел или бомбежка, но поезд не остановился. Вскоре дорога пошла лесом, и больше никаких ЧП в пути с нами не произошло. Около пяти часов вечера мы были уже дома, к большой радости наших родителей. Они очень волновались, что нас оставила тетя Фаня и, судя по ее рассказам, уже не чаяли с нами увидеться.

<< Назад

Вперёд >>