Господин Шиллер был главным военным врачом днепропетровских концлагерей. Несмотря на свой высокий чин и принадлежность к "арийской расе", он видел в русских врачах своих коллег, считался с их мнением, любил заводить с ними разговоры на профессиональные темы. Шиллер недавно отпраздновал юбилей: ему исполнилось восемьдесят лет. Он был известным у себя на родине врачом за- долго до прихода к власти Гитлера. "Новый порядок" не принес ему лично никаких благ. В национал-социалистской партии Шиллер не состоял.
   Но разумеется, он не был человеком, на чью помощь Хохуля мог рассчитывать в таком деле.
   Александр Федорович надеялся его обмануть. Время от времени Шиллер приезжал в инфекционную больницу. Он заходил в гости к Хохуле и никогда не отказывался от рюмочки настойки, которую мастерски приготовляла супруга главного врача.
   ...Зазвав Шиллера к себе домой и угостив его спиртом, Александр Федорович приступил к разговору.
   - Мы должны выписать сто больных,- сказал он,- если их сразу отправить в лагерь, они не выживут. Думаю, немецкая администрация не заинтересована в том, чтобы в деревнях совсем не осталось мужчин. Ведь тогда весной некому будет сеять, немецкая армия получит меньше хлеба...
   - Вы правы, мой друг,- ответил Шиллер и выпил вторую рюмку.- Ну, что же вы предлагаете?
   - Все больные, назначенные к выписке,- жители Днепропетровской области. Они могли бы дать расписки, что, вернувшись домой, приступят к сельскохозяйственным работам. Немецкая администрация избавилась бы от расходов на их питание и приобрела лояльных и благодарных подданных "Третьей империи".
   - Я вижу, вы все продумали,- ответил Шиллер.- Я доложу о вашем предложении. Считаю, что оно не встретит возражений. Готовьте список...
   Вскоре в больницу явилась комиссия, состоявшая из Шиллера, его помощника молодого врача Фритца и переводчика. Немцы осмотрели военнопленных, назначенных к выписке; средних командиров, старшин и сержантов приказали отправить в лагерь, а красноармейцев отпустили по домам.
   Этот день был праздником для Хохули и Попковой. Они не смогли освободить командиров, но надеялись, что это удастся сделать в следующий раз...
   В начале февраля Хохуля с помощью Антонины Дмитриевны составил еще один список на сто человек. Шиллер, решивший обойтись без комиссии, прислал для проверки списка своего помощника Фритца.
   Молодого немецкого врача встретила подруга Евгении Георгиевны Наталья Дмитриевна Костюшко, стройная, миловидная женщина с длинными черными косами. Она принялась любезничать с Фритцем, увела его в парк, пригласила как-нибудь в свободный день покататься на лыжах. Около двух часов Фритц и Наталья Дмитриевна бродили между деревьями.
   Фритц вел себя довольно сдержанно и даже робко, немало удивив свою спутницу, насмотревшуюся на бесцеремонных и назойливых немецких офицеров.
   Когда они вернулись в корпус, Хохуля протянул Фритцу список больных и предложил приступить к осмотру. Но Фритц, беззаботно махнув рукой, с улыбкой ответил:
   - Я вам доверяю...
   Поставив росчерк на списке, он поклонился Наталье Дмитриевне и ушел.
   В тот же вечер еще сто военнопленных, среди них больше половины командиров, были отпущены на свободу.
   Хохуля, Попкова и Костюшко поздравили друг друга с необыкновенной удачей, но радоваться было рано... Шиллера внезапно перевели в Киев, а Фритца послали на фронт... Новый начальник медсанчасти был совсем не похож на Шиллера. Явившись в больницу, он устроил разнос Хохуле за то, что больным разрешены свидания с родственниками:
   - Кто вам дал право нарушать режим лагеря для военнопленных? Если эта распущенность не прекратится, я вызову в больницу солдат.
   Хохуля попытался было пригласить нового начальника на чашку чая, но тот поднял брови с таким высокомерным изумлением, что Александр Федорович отказался от намерения его смягчить...
   К тому дню, когда Борис Сондак встретился с Попковой, обстановка в больнице снова усложнилась.
   ...Они сидели в маленьком, жарко натопленном кабинете Евгении Георгиевны. Попкова позвала брата и Александра Федоровича.
   Они сразу узнали в Борисе красноармейца, который храбро сражался один против взвода немецких автоматчиков, и разговор в первую же минуту стал откровенным.
   Хохуля рассказал об освобождении двухсот военнопленных и о том, что впредь рассчитывать на близорукость начальника санчасти не приходится.
   - Не беда,- ответил Сондак.- Я уверен, можно придумать что-нибудь другое... Теперь вы не одни. Будем держать связь. Запомните адрес конспиративной квартиры: Базарная, дом два. Туда сможете направлять людей, нуждающихся в пристанище... От имени моих товарищей хочу поблагодарить вас за то, что вы уже сделали, и попросить не ослаблять борьбы за возвращение в строй наших бойцов и командиров...
   Сондак волновался, и голос его вздрагивал.
   - Сейчас я не могу сказать, что мы предпримем,- ответила Попкова,- но, конечно, и впредь будем помогать военнопленным, даже в более широких масштабах, чем прежде.
   - А мы попытаемся наладить связь с военнопленными в концлагерях и сообщим им, чтобы тех людей, которым грозит опасность, они направляли к вам в больницу. У них есть своя организация, и они сумеют это сделать.- Сондак встал и принялся прощаться. Александр Федорович проводил его до ворот.
   - Что вы об этом думаете? - спросила Попкова, когда Хохуля вернулся.
   - Что тут думать,- ответил Александр Федорович.- То, что делали раньше, мы должны теперь делать вдвое лучше, вот и все...
   Вскоре Сондак снова пришел к Евгении Георгиевне.
   - Сегодня в больницу должен был поступить военнопленный Ракитин,- сказал Борис.- Он подполковник, танкист, награжден тремя орденами... Необходимо его спасти любой ценой. Мы будем ждать Ракитина в квартире на Базарной улице.
   - Но как это сделать? - растерянно спросила Евгения Георгиевна.- Выписать его мы не можем, а если он убежит, Александра Федоровича расстреляют. Он давал подписку...
   - Я не знаю,- тихо ответил Сондак.- Мне ясно одно: если бы потребовалась моя жизнь, чтобы спасти Ракитина, я не задумывался бы ни на ми- нуту...
   - Сделаем все, что возможно, - помолчав, сказала Попкова.
   Как только Сондак ушел, она передала Хохуле содержание разговора.
   - Что ж, посмотрим...- неопределенно ответил Александр Федорович.- Прежде всего нужно выяснить, в каком он состоянии...
   В одном из корпусов Попкова разыскала Ракитина. В палатах мест не было, он лежал в коридоре. Это был остриженный наголо мужчина лет сорока, обладавший, по-видимому, большой физической силой. Борясь с приступом боли, он сжал пальцы, и его огромные кулаки тяжело покоились на простыне. У него была высокая температура. Осмотрев его, Попкова определила токсическую дизентерию.
   Она попросила Антонину Дмитриевну сделать Ракитину инъекцию и вернулась к себе. Поговорить с подполковником Евгения Георгиевна решила после того, как ему станет лучше.
   Через неделю Ракитин уже мог ходить. Но положение неожиданно осложнилось. Начальник медсанчасти, приехав в больницу, заявил Хохуле:
   - Я должен предупредить, чтобы вы особенно внимательно следили за военнопленным Ракитиным. Вы отвечаете за него собственной головой.
   - Я вас не совсем понимаю,- ответил Александр Федорович,- больной, о котором вы говорите, как мне известно, находится в очень тяжелом состоянии, а я не господь бог.
   - Летальный исход в данном случае для нас безразличен,- поморщился начальник санчасти.- Вы должны обеспечить лишь надлежащую охрану, поскольку конвой из больницы выведен.
   Вечером Хохуля сказал Попковой:
   - Нужно что-то делать. Я вижу единственный выход, чреватый лично для меня большими неприятностями... Но другого, к сожалению, нет...
   - Я, кажется, вас понимаю,- ответила Евгения Георгиевна.
   - В таком случае не буду подсказывать, что вы должны делать.- Александр Федорович ласково кивнул ей и вышел из кабинета. Он знал, что его ждет арест, возможно, смерть, но поступить иначе он не мог...
   Попковой, как и Хохуле, было известно, что этой ночью скончался от тифа военнопленный Носенко. После разговора с главным врачом Евгения Георгиевна отправилась в морг и составила акт о том, что умер не Носенко, а подполковник Ракитин. Этот акт должен был подписать представитель концлагеря. Обычно представитель приходил по утрам... Приготовив акт, Попкова вызвала Ракитина и сказала:
   - В соседней комнате для вас приготовлен штатский костюм. На Базарной улице, в доме номер два, вас будут ждать друзья...
   - Я свободен? - тихо спросил Ракитин.
   - Если вас задержат,- продолжала Попкова,- помните, что ваша фамилия Носенко. А теперь ступайте. Не теряйте времени...
   Выпустив подполковника за ворота, Евгения Георгиевна поспешила к Александру Федоровичу. Но он, несмотря на поздний час, был в палатах... Делал обход... "Что-то его ждет завтра?" - подумала Попкова.
   Утром явился представитель лагерной администрации фельдфебель Ранке.
   Попкова сообщила о смерти Ракитина и предложила подписать акт. Они вдвоем отправились в морг. Ранке мельком взглянул на тело Носенко и подмахнул бумажку...
   Распорядившись немедленно отвезти труп Носенко на кладбище, Хохуля поехал в лагерь. Он вошел в кабинет начальника санчасти и убито сказал:
   - Случилось ужасное происшествие. Ночью из больницы убежал военнопленный Носенко. Разбил стекло в палате и перелез через забор. Конечно, он наверняка замерз и лежит где-нибудь под забором, он ведь убежал в одном белье, но все равно, какая чудовищная неприятность!..
   Начальник санчасти долго кричал на Хохулю, стучал кулаком по столу, грозил, что прикажет ввести в больницу взвод автоматчиков и заключит всех врачей и самого Хохулю под домашний арест. Но командир конвойного полка, которому тут же позвонил взбешенный начальник, боясь инфекции, не дал согласия на размещение в больнице солдат...
   Александр Федорович отделался так легко по чистой случайности; в эти дни штурмбанфюрера Мульде не было в Днепропетровске, он уехал в Киев, куда был срочно вызван после взрыва на заводе имени Петровского, а его помощников дела больницы не интересовали...